Хранительница болот - Наталья Николаевна Тимошенко

Погодите, в этом году жара только началась, скоро сами увидите, если тут задержитесь.

Юлька испуганно передернула плечами и бросила на меня быстрый взгляд. Я ничего не ответила. Посмотрим, насколько мы задержимся. Пока я планировала провести тут все лето, но многое будет зависеть от того, в каком состоянии усадьба и что мне захочется с ней сделать.

Востровка разительно отличалась от Степаново. Дома здесь тоже были деревянными, но за редким исключением – непокрашенные. Все одинакового коричневого цвета, они стояли в глубине дворов, скрытые за пышными кустарниками и деревьями. Будто местные жители, зная, что вокруг них одно болото, стремились вырастить нормальные деревья хотя бы вокруг домов. Очевидно, местность для самой деревни когда-то осушали, иначе она бы тоже давно потонула в трясине. Зато теперь стало понятным ее название, произошедшее наверняка от слова «остров». Это действительно был остров среди огромной багны.

Людей я не заметила. Возможно, они трудились в огородах: солнце хоть и было еще высоко, но уже не палило так нещадно, как несколькими часами ранее. Самое время работать на улице. И только приглядевшись, я поняла, что наш приезд не остался незамеченным. Местных привлекла большая машина, они следили за нами, пугливо прячась за деревьями.

Впереди показался перекресток, за которым наша дорога делилась на два рукава, но стоило мне свернуть налево, как перед машиной словно из ниоткуда возник человек. Я резко затормозила, всех, кто был в салоне, швырнуло вперед. Юлька громко охнула, а Прохоров не сдержал ругательства. Открыл дверь, выскочил наружу и заорал:

– Константин! Совсем умом тронулся?!

Придя в себя, я смогла рассмотреть того, кого чуть не сбила. Это был старичок лет семидесяти, в темных штанах, светлой, но испачканной в нескольких местах, рубашке, и старых истоптанных ботинках светло-коричневого цвета. Почему-то ботинки удивили меня больше всего. Не то чтобы я ожидала увидеть местных жителей в лаптях, но тимберленды? Наверное, кто-то из детей привез. Некоторые отвозят старые вещи, чтобы ходить в них на даче, а некоторые презентуют родителям. Изрезанное морщинами лицо старика не казалось ни добрым, ни настороженным. Выцветшие глаза смотрели на нас из-под кустистых бровей с любопытством. Слова старосты он будто и не услышал, разглядывал лишь нас с Юлькой.

– Каго гэта ты прывез, Грышка? – спросил он.

Я вышла из машины, Юлька осталась внутри. Она все еще выглядела перепуганной.

– Это новые владельцы Агатиной усадьбы, – представил нас Прохоров уже обычным тоном.

– Меня зовут Эмилия, а это моя сестра Юлия, – добавила я.

Во взгляде старика, кроме любопытства, появилось что-то еще. Что-то такое, что я уже видела в глазах старосты, когда называла свое имя.

– Так-так, – пробормотал старик и вдруг протянул мне руку. – Цудоўна! Вельмі прыемна! Дзедам Кастусём мяне клічуць.

– Константин, дамы из Москвы, говори нормально, – недовольно поправил Прохоров.

– А хіба ж я не нармальна размаўляю? – усмехнулся в пышные усы дед Кастусь, хитро поглядывая на меня. – Эмілія ўсе разумее. Разумеешь ж?

– Разумею, – внезапно ответила я.

Я видела недоуменный взгляд Юльки, но сама, к собственному удивлению, действительно поняла каждое слово. Я, конечно, слышала беларусский язык и по телевизору, и по радио, когда бывала у бабушки в гостях, но не думала, что так хорошо его помню. Сама бабушка почти никогда на нем не разговаривала, да и умерла много лет назад, а вот поди ж ты!

– Добра! – кивнул дед Кастусь. – Ну, сардэчна запрашаем, калі так. Яшчэ пабачымся. Мяне тут усе ведаюць. Але будзьце асьцярожнымі, кажуць, шэрага воўка бачылі ў лесе!

Прохоров на это лишь фыркнул.

– Не мели ерунды, Константин!

– Якая ж гэта ерунда? Ты, Грышка, ад’еўся як пан, а дурны, як баран! Узяў бы касу лепш, памахаў ёю дзень, глядзіш, і розуму б дабавілася, і маці б чужых людзей не прасіла.

Прохоров заметно побагровел, я уж думала, ответит что-то резкое, но он сказал вдруг негромко, словно оправдывался, но пытался это скрыть за резким тоном:

– Я работаю, Константин. У меня рабочий график. Некогда мне косой махать.

– Але, – кивнул головой дед Кастусь, но во взгляде по-прежнему читалось неодобрение: – Лепш сьмерць у полі, чым жыцьцё ў няволі. А ты менавіта ў няволі і жывеш, Грышка. Карані забыўся, за грошы прадаўся. Хіба не памятаеш, что дзяды расказвалі? Баюся, як бы зноў не пачалося.

Староста не стал больше слушать, забрался в машину, хлопнул дверью.

– Вы на старика внимания не обращайте, – посоветовал Прохоров, оглядываясь назад, как мне показалось, с тревогой. Впрочем, это могла быть лишь игра моего воображения, я же видела его в зеркале заднего вида. – Местные тут странноватые. Что старики, что дети. Хотя детей здесь немного. Живут среди болота всю жизнь, цивилизации не видели, вот и придумывают небылицы.

– Какие, например?

Во мне поднял голову писательский интерес. Мистикой и фольклором я никогда не занималась, но необычные истории люблю. Никогда не знаешь заранее, какая из них окажется настолько интересной, что захочется вставить в книгу.

– Да разные, – нехотя ответил Прохоров. – Одна вот, Верка Жуковская, знахаркой себя мнит, все болезни травами и молитвами лечит. Фельдшер наш бесится страшно. Да и поп местный тоже. Одному травы поперек горла, другому молитвы.

Могу себе представить. Неизвестная мне Верка лезет на территорию обоих, вот они и бесятся. Я с одинаковым недоверием отношусь как к травам, так и молитвам, предпочитаю более цивилизованные методы лечения, но познакомиться с Веркой уже захотелось. Никогда в жизни не встречала знахарок. Ведьм, гадалок, экстрасенсов в Москве едва ли не больше чем банкиров и учителей, а вот знахарок не видела.

– А что дед Кастусь говорил про волка? – уточнила я.

– Да брешет, – не слишком уверенно ответил Прохоров, почесывая затылок. – Волки в багну не сунутся. Говорят, когда-то водились у нас тут, но давно уже не видели. Чуть дальше в лесу есть, конечно, но к нам не приходят.

Последний дом Востровки остался позади, а впереди я увидела то, что бывает в каждой деревне: деревенское кладбище. Оно располагалось справа от дороги и казалось достаточно большим для маленькой деревни. Возможно, такое ощущение складывалось из-за того, что оно заросло высокими соснами и раскидистой акацией, но деревянные кресты между ними я видела четко. Только кресты, никаких памятников и оградок.

Я не большой любитель кладбищ, не понимаю тех, кто восторгается ими и ходит гулять по их дорожкам, но, проезжая мимо, никак не могла оторвать от него глаз. Оно манило меня, звало, словно обещало что-то, шептало. И я всматривалась в пространство между крестами и деревьями, искала взглядом сама не знаю что.

– Эмма!

Только окрик Юльки привел меня в чувство. Я машинально крепче схватилась за руль, посмотрела на дорогу и увидела, что еду точно по направлению к дереву. По другую сторону дороги росла небольшая еловая посадка, и еще немного – мы припарковались бы в ней. Я тут же вырулила обратно на дорогу, чувствуя, как бешено бьется сердце в груди.

– Ты чего? – возмущенно спросила сестра, а я лишь головой покачала.

Что ей сказать? Не говорить же, что меня кладбище звало. Юлька точно посчитает это дурным знаком и, чего доброго, попросит вернуться обратно.

– Странное тут кладбище, – стараясь, чтобы голос звучал буднично, сказала я. – Одни кресты, никаких памятников.

– Я же говорю, чудны́е тут люди, – нехотя буркнул староста.

Он словно потерял интерес к беседе, не хотел сообщать нам ничего лишнего, а я не стала настаивать. Чувствовала: у меня еще будет и время, и возможность задать вопросы другим людям. Что-что, а разговаривать людей я умею. Не испытываю сейчас подобного желания, но умею. Может, когда отдохну, приду в себя, и желание появится. Не знаю, откуда у меня была такая уверенность, но я вдруг поняла: именно это место и поможет мне вернуться к жизни.

Сразу за кладбищем начиналось поле. Небольшое, со всех сторон я видела его окончание. Росла здесь, похоже, кукуруза, но то ли только начинала всходить, то ли сажать кукурузу на болотистой местности было не лучшей идеей: ростки