До встречи в раю - Сергей Дышев

- Нет... Пока - нет.

- Как полезут - стрелять на поражение,- сказал Лаврентьев.

- Наших? - спросил Штукин, окончательно запутавшись.

- Ихних,- сохраняя хладнокровие, ответил Лаврентьев.

- А наши и не полезут, чего им туда лезть! - заметил прапорщик.

Лаврентьев вышел в коридор, миновал сонно мигающего дежурного за стеклом, тот замедленно встал, вышел из дежурки и уже на улице пристроился за майором и прапорщиком.

И в самом деле выстрелы доносились со всех сторон. А рядом, на футбольном поле, стоял многоголосый вой беженцев. С неделю назад они прорвались в полк, заполонили буквально каждый свободный метр, все пустующие помещения, спасаясь от лиходейства своих земляков. День и ночь они молили судьбу и всевышнего о пощаде, о каре для врагов, а в затишье просили воды, кормежки, кричали, угрожали, требовали навести порядок в городе, то есть перестрелять всех гонителей и мучителей. Офицеры молча терпели нападки, отводили воспаленные глаза, уже не видя конкретных лиц, а только копошащуюся массу цветастых халатов, шаровар, платков, тюбетеек, коричневых рук, белых бород. Несмотря на отупляющую усталость, они чувствовали в себе позывы милосердия; благородное чувство осталось от стародавних времен, когда все - и нынешние беженцы, и боевики с черными, прогоркшими автоматами, и сами военные - были объединены общей целью, единодушием, времяощущением, по крайней мере так считалось, декларировалось и настойчиво прививалось. Теперь все это обернулось смутной виной. Жалость, былые восторги, украшения и прочая слюнявость исчезли, остался ноющий, саднящий раздражитель, избавиться от которого не было никакой возможности.

И тут, как раз за столовой, все увидели темные фигурки, штурмующие забор. Беженцы тоже увидели их, вой стократно усилился - утробный и страшный женский вой. Лаврентьеву показалось, что в это мгновение отчаянно закричала сама земля.

Офицеры открыли огонь. Первыми упали те, кто успел перелезть через забор. Потом на главной аллее прапорщик-часовой установил пулемет Калашникова и тут же тугой очередью ударил в сторону ворот. А с той стороны тяжелым грузовиком таранили железные прутья. В него впилась кинжальная очередь, он застыл, уткнувшись слепо в ворота. Наконец на башенке бронетранспортера включился крупнокалиберный пулемет, прошелся по кромке бетонного забора, круша ее в пыль, стальные "жуки" с хрустом впивались в стволы деревьев, вырывая огромные щепки. Боевиков как сдуло.

Боевая машина рванулась к воротам, полоснула очередью по грузовику, машина вспыхнула, с оглушительным хлопком рванули бензобаки. На фоне языков пламени красные звезды на воротах КПП выглядели зловеще и символично.

- Вот в чем сермяжное счастье жизни военного,- вслух подумал Лаврентьев и отдал распоряжение аккуратно сложить за забором трех мертвых боевиков и отбуксировать обломки грузовика, как только они остынут до нормальной температуры.

По аллее возбужденно прохаживался полуоглохший прапорщик-часовой, ни к кому не обращаясь, потирал руки и говорил:

- Хорошо я им вмочил! Ух, как ответственно впиндюрил!

* * *

Из больницы Иосиф Георгиевич вернулся поздно вечером. На столе он увидел клочок бумаги, который оказался запиской. Доктор поспешно взял ее, и буквы запрыгали перед глазами.

"Вся моя жизнь с тобой была сплошной ошибкой,- с недоумением, переходящим в ужас, читал он размашистые строки. Твои невыносимые причмокивания за обедом, твои вывернутые ноздри, руки в старческих веснушках, твои глупости и умничанье! Меня тошнит от всего, что связано с тобой. Прости, но я не могу, меня медленно убивает твой запах, напоминающий прокисшее молоко. Мне надоело стирать твое вонючее белье и еще более вонючие носки. Кроме того, ты ЧМО и в достаточной степени идиот, как и все твои друзья в психушке, и мне доставляет огромное удовольствие сказать об этом. Мне всегда не хватало настоящего мужика, который драл бы меня, как козу. Кстати, ребенок мой будущий не от тебя. Не вздумай меня искать. Это бесполезно и даже опасно. Будешь приставать тебе оторвут все выпуклости. Я ухожу к Кара-Огаю. Дочка пока будет у мамы, потом я ее заберу. Алименты оставь себе. Извини за немного резкий тон. Спасибо за совместную жизнь. Будь здоров. Не твоя Людмила".

Иосиф Георгиевич трижды прочитал эти безобразные откровения, прежде чем до него окончательно дошел их разрушительный смысл; это был замедленный и беззвучный обвал, ослепляющий взрыв, крушение первооснов жизни; он почувствовал, как пол уходит из-под ног. Нетвердой походкой доктор дошел до дивана, грузно рухнул в него, судорожно, как раненая птица, вцепился в подлокотник и тут уже разрыдался бурно, страшно и чуть-чуть театрально.

За стеной начали остервенело стучать: наверное, подумали, что громко включен телевизор, но скорее соседи были просто черствыми людьми, да и им хватало своих страданий.

Тут его осенило: да ведь это неправда, это просто шутка! Люся куда-то спряталась, она разыгрывает его. Сейчас он найдет ее, она засмеется, нехорошая маленькая проказница, он тоже засмеется вместе с ней, вытрет слезы и попросит больше никогда так не шутить, потому что это жестоко и очень обидно... Доктор бросился во вторую комнату, открыл шкаф. Все вещи ее висели на месте, это укрепило уверенность доктора. Он кинулся на кухню, со вчерашнего дня в раковине осталась грязная посуда. "Вымою, вымою, все сделаю, лишь бы отыскалась!" - всхлипывая, думал Иосиф Георгиевич.

Но Люси не было - ни в туалете, ни на балконе, ни под кроватью.

Доктор постарался совладать с собой, слабость прошла, появилась решимость немедленно действовать.

- За любовь надо бороться! - прошептал Иосиф Георгиевич и поразился неожиданной глубине и емкости этой фразы. Он тут же бросился на улицу.

Освещаемый ночным светилом, Шрамм бежал, не чувствовал ног, делая не свойственные возрасту и своему характеру прыжки.

Что-то разорвалось, в мгновение ослепило и оглушило доктора, он инстинктивно пригнулся; шибануло гарью. Он понял, что ему едва не отстрелили ухо.

- А ну, стой! Руки за голову! - рявкнули из темноты.

Доктор немедленно подчинился.

- Точно - фундик! Давай сюда.

Ноги у доктора отяжелели, как во сне, он шагнул в сторону голосов, продолжая держать руки за головой. И, прежде чем различил лица, получил некрепкий удар в челюсть, покачнулся, но мужественно удержался на ногах.

- Давай, живо к стенке!

Спотыкаясь, ничего не понимая, Шрамм подчинился, застыв у стены незнакомого дома. "Главное - не перечить им, ведь я ни в чем не замешан",- лихорадочно успокаивал он себя, хотя хорошо знал, что в нынешние времена людей приканчивали просто от скуки.

- Фундика заловили! - раздался торжествующий голос.

- Надо его замочить! - добродушно отозвался другой.

Доктор не был искушен в жаргоне, но понял моментально, что дела его н скверней не придумаешь.

- Повернись! - крикнули у него над ухом.

Доктор торопливо выполнил команду.

- Урюк, через какое плечо поворачиваться надо?

В лицо ударил свет фонаря, а в боку он почувствовал ствол автомата.

- Отставить! - последовала команда.

Доктор послушно повернулся через левое плечо, как учили когда-то на военной кафедре мединститута.

- Фундик? Лазутчик? Отвечай, собака!

- Я никакой вам не фундик. И не собака! - оскорбленно ответил Иосиф Георгиевич. Я доктор медицины.

- Доктор? - Один из незнакомцев рассмеялся. И куда ж ты собрался так поздно - клизмочку ставить? Или укольчик в попку? Говори!

- Я ищу свою жену,- чистосердечно ответил доктор.

Люди, а их уже собралось немало, от души рассмеялись.

- Опоздал, дядя! Ее, наверное, уже где-то оттягивают.

Кто-то сзади схватил его за волосы, резко рванул голову назад. Другой приставил нож к горлу.

- Говори, пес, куда шел?

- Мне в горсовет... хрипло проговорил он.

- Ага, сознался! - обрадовался мужчина с короткой бородкой, видно, старший. Сейчас ты у нас все расскажешь, фундик гребаный, фуфлыжник, грязь болотная, дерьмо свиное...

- Салатсуп, да это же доктор психушный! Он в дурдоме работает. В круг протиснулся парень, которого, как и остальных, Шрамм видел первый раз в жизни.

- Доктор, говоришь? - заинтересовался Салатсуп. А раны огнестрельные лечить можешь?

- Нет-нет! - поторопился отказаться Шрамм, сразу уловив, какую перспективу ему хотят предложить. Я психиатр, это совершенно другая, понимаете, кардинально другая специальность.

- Что такое "кардинально"? - строго спросил Салатсуп.

- Ну, это, как сказать лучше,- залепетал доктор,- ну, это совсем другая работа. Я лечу душевные болезни и никакие другие. И если нужны консультации в этой области...

- Ты, старый дуралей, считаешь, что мы психи? - взорвался кто-то из молодых. Фундиков иди лечить, козел!

В конце концов боевикам надоело потешаться над доктором, а когда они узнали, где собирается Иосиф Георгиевич искать свою жену, приумолкли. Салатсуп по-хорошему посоветовал проваливать поскорей домой, укрыться одеялом, а наутро забыть все, что хотел сделать ночью. Доктора подтолкнули и посоветовали идти по освещенной стороне, чтобы случаем не подстрелили.