Больное место - Виктор Ефимович Ардов

подружились за те три дня, что я прожил на усадьбе станции.

Вот зашел я как-то раз к нему в кабинет, поговорили, разумеется, про сельское хозяйство в свете последних решений. Инженер меня спрашивает.

— Читали вы «Районные будни» Овечкина?

— Нет еще, — отвечаю. — Очень хочу прочесть, но не достал пока книги.

— Я вам охотно дам почитать. У меня есть. Завтра привезу вам.

— Откуда привезете? — спрашиваю я.

— Да из дому же…

— А вы из дому на работу ездите? На чем же?

Инженер вздохнул и заметил.

— То-то и дело, что пока приходится другой раз трястись на грузовике. Легковой парк у нас не ай-ай-ай!

— Позвольте! Да жилища для личного состава станции у вас вот они, из окна видать.

— Ну, видать! Но я то живу не здесь, а в Воробьевке, где районный центр. Сорок километров отсюда.

— И вы, значит, каждый день утром и вечером по восемьдесят километров отмахиваете?

Инженер вздохнул.

— А что же делать? Спасибо еще, если удастся «отмахать». А то дела задержат здесь, ну и ночуешь.

Мне захотелось спросить инженера, почему он не переезжает на постоянное жительство к месту работы, но посовестился: все таки человек я здесь посторонний.

Мы помолчали. Потом беседа возобновилась и приняла более веселый характер. Настолько веселый, что инженер воскликнул.

— А знаете что? Скоро ведь рабочий день кончается. Давайте немного посидим здесь. Пол-литра у меня найдется. (Тут он приоткрыл ящик письменного стола и я увидел, как поблескивает бутылочка.) Выпьем, значит, закусим. Хотя нет, закуска то у меня там…

— Где там?

— Ну, дома.

— В Воробьевке?

— Вот именно!

— Да, этак, пожалуй, не очень удобно: выпил и езжай за сорок километров закусить.

Инженер глубоко вздохнул, и беседа перешла на другие темы. Очень скоро дверь в кабинет открылась, и вошел бухгалтер Иван Елиссевич, человек строгий и пожилой.

— Можно к вам? Здравствуйте! Я вот что хотел спросить. Николай Игнатьевич: ведомость мою вы уже подписали?

— А как же! — отозвался главный инженер. — Вчера вечером все рассмотрел, проверил и подписал.

— Разрешите забрать у вас? А то ведь просрочиваем мы.

— А как же! Сейчас отдам.

Инженер сперва залез в свой портфель, лежавший на краю стола, потом стал шарить в ящиках, обыскал карманы пальто.

— Что за черт! — сердито повторял он при этом. — Вчера еще сам проверил и сам положил. Куда только я ее положил? Еще помню, уточнял и цифры по колхозу «Луч спета» и потом опечатки исправлял. Где же она может быть? А?

Бухгалтер стоял молча и глядел прямо перся собою. Никакого сожаления хлопоты инженера и нем не вызвали. Из этого я понял, что такие поиски происходят не первый раз.

Наконец инженер сконфуженно почесал затылок и робким голосом заявил.

— Ну, ничего не поделаешь. Значит, там она ведомость, в Воробьевке.

— Я пойду. — сурово произнес бухгалтер.

— Ступайте, Иван Елисеевич! Даю вам слово, что завтра уж обязательно…

Зазвонил телефон, и, не закончив фразы, инженер взял трубку.

— Алло! Ну, я говорю, я! Что тебе надо. Манюрочка? Тетради? Тетради Вовы? Они же там! Ну, у тебя, дома. Почему я говорю «там»? Ну, да! Если я теперь здесь, значит, все то, что у меня в кабинете на работе, все это для меня «тут». А то, что дома стало «там». Погоди, не перебивай! Вот когда я приеду домой, тогда то, что дома, для меня будет «тут», а то, что… Тьфу! Запутаешься с тобой! Хорошо! Я посмотрю в письменном столе, но я знаю точно: тетрадей там нет! То есть тут нет. Ну, у меня нет. Одну минутку!

Повторив еще раз «одну минутку», уже для меня, инженер с привычным, как видно, нервным нетерпением опять стал шарить по ящикам стола. Из одного ящика вместе с деловой перепиской и чертежами вывалилась стопка ученических тетрадей. И я снова увидел, как инженер поднес к затылку руку, чтобы смущенно почесать в голове. Затем он взял трубку и убитым голосом сказал.

— Манюрочка! Кхм… Ты действительно отчасти права. Тетради, в общем, тут… ну, у меня. Да, да, «тут»! В твоем смысле «там». Нашел я тетради. И сегодня обязательно привезу их. Когда приеду? А ты не знаешь, когда я приезжаю? Что значит «ребенку надо спать»? Ну, одолжи у кого-нибудь тетрадь. Или пусть напишет просто на бумаге. Только смотрите, на деловых бумагах ничего не пишите!

Инженер положил трубку на рычаг к кинул на меня быстрый, вороватый взгляд. Я притворился, будто безумно интересуюсь тем. что делается за окном.

— Ну, тэк-с, — несколько успокоившись, начал инженер. — Неплохо бы нам с вами побаловаться охотой в выходной, а? Вы как насчет этого? Я то лично, каюсь, большой любитель побродить по болотам, по лесам. И ружьонко у меня — верный сорт: тульское, индивидуальное. Еще по заказу какого-то графа или князя… Постойте, кажется, оно у меня тут… нет, там… Или тут. а?..

— Нет, нет, я в этом мало чего понимаю! — поспешно заявил я: хотелось избавить и себя и самого инженера от новых поисков.

Но избавить не удалось. В дверь вошел тяжелыми шагами человек явно гаражного типа: запятнанная горючим брезентовая куртка, такие же рукавицы, рези юные сапоги.

— Николай Игнатьевич, образцы колец для трактора у вас «тут»? Или тоже «там»? — не без ехидства спросил человек.

— Ну, да! Образцы v меня. Постой, постой! Утром я еще их видел..

— А где видели-то: «тут» или «там»? — с откровенной иронией произнес пришедший.

Мне стало ясно, что эта игра известна всему персоналу MТC.

— Видишь ли.. — неуверенно начал инженер. — Кажется, я сделал так… Да-да да! Два образца оставил там. а один лежит у меня тут. Сейчас найду.

И опять содержимое ящиков вывалилось наружу. Опять инженер почесал затылок, бормоча:

— Что же это такое? Я же сам их видел тут. А впрочем, может быть, и там.

Человек в брезентовой куртке вдруг произнес тихо-тихо, но все таки я услышал отчетливо.

— А голова-то у тебя «тут» или «там», или уж посеял ее по дороге на двадцатом километре?

— А? — переспросил инженер. — Что вы говорите?

— Ничего. Так колец нету, что ли?

— Как это нет? Должны быть.

— Ага. Ну, так.

Человек из гаража ушел. Инженер просто-напросто отвернулся от меня.

Наигранно-бодрым голосом я скатал:

— Ну, так. Я тогда тоже пойду. Если позволите, зайду завтра.

— Ну, что ж! Буду очень рад!

Теперь инженер повернулся ко мне. и по его глазам я понял: рад он не будет. Да и я по правде сказать, почувствовал, что приятельство наше не состоялось: