Пожиратели таланта. Серебряная пуля в сердце (сборник) - Анна Данилова

– Девушка, мне пятьдесят грамм коньяку и лимон. Остальное, как я и говорила, после того, как подойдет мой гость, – сказала Валентина тоном, которому удивилась сама. Еще не так давно она была другим человеком и просто не посмела бы так разговаривать с официантами. Возможно, она и произнесла бы те же слова, но совершенно другим тоном. Как же она изменилась – внешне и внутренне.

Она вновь погрузилась в свое прошлое, и остальную часть воспоминаний, связанных с Максимом, память пронесла перед ее мысленным взором вихрем отвратительных сцен: начиная от постельной, первой и последней, когда все прошло пошловато-неуклюже, как это бывает, когда мужчина вдруг превращается в животное, и заканчивая еще более мерзкой картиной появления на арене действий жены Макса. Худенькая маленькая женщина взорвала тишину ночной квартиры наглыми пронзительными звонками и, когда Валентина открыла ей дверь, спросонья не поняв, кто потревожил их в столь поздний час, ворвалась в дом и с криком: «Где эта скотина?!» – прямиком, словно уже много раз бывала здесь, направилась в спальню. И там, выудив из теплой постели муженька, взашей погнала его к двери, бросая ему в спину комки по-хозяйски ловко собранной в спальне одежды. Максим, спросонья вращая глазами и еще не успев решить, радоваться ли ему возвращению в семью или нет, выглядел жалко: полуголый, растрепанный, с идиотской улыбкой на лице.

Последней каплей послужили суетливые поиски кед. Эта маленькая злая женщина, вывалив из обувной тумбочки в прихожей всю обувь, с каким-то наглым остервенением принялась искать мужнины кеды, в которых он был, когда она выгнала его из дому. Бормоча про себя: «Господи боже мой, и к какой же уродине прилепился, сучий потрох!» – она выволокла зимние сапоги соперницы и «воровки» из самого угла тумбочки, отшвырнула их в сторону, сильно ударив при этом стоявшую поодаль Валентину, одетую в ночную сорочку.

Через мгновение этот же роковой сапог кремового цвета с острым тонким каблуком обрушился на голову официальной владелицы Максима, после чего та, взвизгнув, принялась орать, обзывая потерявшую контроль над собой Валентину самыми последними словами, наиболее мягкими из которых были выражения «наглая стерва» и «старая корова».

В подъезде между тем содрогались перила – это Максим, перескакивая через ступени, словно напрочь забыв о существовании лифта, бежал, летел прочь – то ли от оскорбленной в своих самых лучших чувствах Валентины, то ли от рассвирепевшей супруги, но, скорее всего, от самого себя – безвольного, никчемного мужичонки, единственным достоянием которого была смазливая физиономия да еще кое-что, данное ему природой, но чем он к своим тридцати с небольшим годам так и не научился правильно пользоваться.

Поглядывая на малиновую портьеру, закрывавшую густыми складками арку, откуда появлялись посетители ресторана, Валентина уже несколько раз внутренним взором видела знакомый силуэт и даже вздрагивала, словно это был реальный человек, а не продукт ее разыгравшейся фантазии. Но он, мужчина ее мечты, обитатель ее волшебных снов, был пунктуален (это она знала, поскольку каждый день сталкивалась с ним по работе), стало быть, должен прийти через пятнадцать минут, не раньше. И эти пятнадцать минут ей надо как-то прожить, нет – пережить, чтобы встретить его достойно, с гордо поднятой головой, а не в виде раскисшей от собственной растерянности и неуверенности женщины.

Предложение, которое она собиралась ему озвучить, представляло собою продукт деятельности больного мозга. Так, во всяком случае, он наверняка подумает, едва услышит его. А может, и скажет ей это вслух. И, не притронувшись к вину, а тем более – к закускам, встанет, вертя головой, чертыхаясь про себя и разводя руками – мол, что же это такое творится, меня окружают одни психопаты, – быстрым шагом покинет ресторан. На самом же деле то, что она собиралась ему предложить, было не что иное, как тщательно обдуманное, с горьким привкусом отчаяния, желание быть счастливой. И если он умен, каким он ей представляется, и добросердечен, то непременно поймет ее, и пусть не согласится принять ее предложение, но хотя бы проведет с ней этот вечер. Единственный вечер. Что же касается того, что, поджидая его и нервничая, она вспоминала свою постыдную связь с Максимом, так одно не вышло бы без другого… И если бы в ту жуткую ночь, когда она, не помня себя от злости и унижения после того, как ее обозвали старой коровой, не выбежала из дома и не приняла бы решение – все бросить и уехать, – разве сидела бы она сейчас здесь, смотрела бы с надеждой на эту малиновую портьеру?..

Она достала из сумочки пудреницу, открыла ее, звонко щелкнув. Ей нравилось, что в этом круглом увеличительном зеркале она видит что-то одно – свои глаза, например, или губы. По отдельности. Красивые длинные глаза изумрудного цвета и полные, красивой формы губы. Все остальное, чем она владела, Господь явно сделал впопыхах. Или наоборот – засыпая на ходу. Думая так, она всегда представляла себе смешного, с добродушной миной, Создателя с рисунков Бидструпа, который лепит из божественного материала женщину. Засмотревшись на пролетавшего мимо ангелочка, он чрезмерно удлинил ее лицо. В особенности из-за его рассеянности пострадал и крупный, словно недоделанный, забытый Создателем нос и оставленный Им в созерцательной задумчивости высокий лоб. А вот уши получились, наоборот, слишком маленькими, изящными, красивой формы, как если бы над ними потрудились с особым, божественным вдохновением. О теле можно было и вовсе забыть, как забывают детей-уродцев в родильном доме или подбрасывают их в приют. Нескладная фигура, широкие плечи, плоская грудь, узкие бедра, худые ноги – Господь явно спешил, лепил как мог, забывая, вероятно, время от времени, кого именно он творит – женщину или мужчину.

Хорошо, что женщина получилась хотя бы высокая, с горькой усмешкой думала о себе Валентина, покупая обувь на высоком каблуке, понимая, что именно каблук обладает каким-то волшебным свойством преображать фигуру, делать ее более женственной. При этом меняется осанка, да и грудь как будто увеличивается, а бедра, наоборот, немного раздаются и покачиваются при ходьбе…

– Валентина? Добрый вечер.

Она вздрогнула, словно ее коснулись электрошокером. Медленно поворачивая голову, она молила бога о том, чтобы этот голос принадлежал уже реальному Игорю Абросимову, а не призраку.

– Добрый вечер, Игорь Николаевич, – она с трудом заставила себя не вскочить, а сдержанно поздороваться со своим начальником. Предложить ему руку для поцелуя она не решилась, понимая, что этим театральным жестом может лишь только все испортить. Зато он, словно оценив ее, роскошную и нарядную в этот вечер, сам склонился и поцеловал ее руку.

Строгий костюм, белоснежная сорочка, грустная улыбка.

– Валентина, вы сегодня очень хорошо выглядите, – сказал он, улыбаясь одними губами. Серые глаза его были печальны.

– Спасибо.

– Скажу сразу, чтобы все прояснить, – неожиданно начал он, лишая ее возможности первой объяснить истинную причину этой опасной затеи, – я пришел сюда не потому, что вы заинтриговали меня желанием рассказать мне о том, что вытворяет за моей спиной наш уважаемый шеф – это его игры, и я хотел бы остаться в стороне. Просто в последнее время у меня нет ни одной свободной минутки, я вообще забыл, когда отдыхал. Да и обедаю я в нашем кафе, ну, вы знаете, за углом, где отвратительно кормят, и не завтракаю совсем, мне моя секретарша варит кофе, и хорошо, если она купит рогалик… На ужин же у меня в последнее время одни замороженные пельмени, а пообедать в ресторане в одиночестве мне как-то не приходило в голову. А тут… ваше предложение.

Валентина, нервно щурясь, молча слушала его объяснения.

– Словом, я просто решил провести этот вечер в спокойной обстановке, с дамой, поужинать, расслабиться… Я приехал на такси, поэтому могу и выпить. Или вообще напиться, – и снова эта странная, пробирающая до слез, убийственная улыбка.

Его густые каштановые волосы блестели от обилия ярко горевших электрических факелов, которыми были украшены стены ресторана. Валентина мысленно провела рукой по его волосам, задержалась на бледных щеках. Кожа была гладкой, теплой.

– Давайте сначала выпьем, а потом я расскажу вам, зачем я вас сюда пригласила, хорошо? – Ее голос тоже звучал как-то неестественно. – Через минуту нам принесут салат, потом горячее… Я не знаю ваших вкусов, поэтому рискнула и заказала то, что люблю сама. Думаю, вам понравится…

– Все равно… Честно говоря, я ужасно голоден.

Подошла официантка, разлила вино и отошла, пробормотав: «Через пару минут все будет готово». Игорь Николаевич поднял свой бокал:

– Ну что ж, Валентина, выпьем за вас.

– За меня?

– Ну не за меня же… Оставайтесь всегда такой же немного странной, задумчивой, красивой…