Юнбат Иванов - Андрей Жариков

— Знаешь, Иванов, — сказал Никитенко, — бери сына с собой. Попросим полкового врача, пусть выходит хлопчика.

— А что скажет командир? — усомнился Витин отец. — Скажет, не положено малышей на фронт брать.

— А разве положено умирать детям в тылу? Как вы думаете? — обратился Никитенко к Витиной маме.

— Боюсь я отпускать его, — тихо ответила она, — но и здесь очень плохо.

— Решено. Покажем вашего сына полковому врачу. А там видно будет.

Витю укутали в одеяло, посадили в машину, хотели уже трогаться, как вдруг он вспомнил:

— Баян возьмите…

— Видать, настоящий музыкант, — улыбнулся артмастер, — ежели не может расстаться с баяном.

Ехали долго. И хотя злилась метель и ветер свистел за бортом, в фанерной будке, установленной в кузове грузовика, было жарко. Грела железная печурка, раскалённая докрасна.

В дороге Витю поили горячим чаем с сахаром и давали по маленькому кусочку хлеба с маслом. Никитенко всё интересовался, как Витя учился в музыкальном училище играть на баяне…

Витя отвечал с трудом. Болела голова, хотелось спать.

Мысли о матери беспокоили: как она там, продуктов ей оставили немного, а потом что…

Витя незаметно уснул.

Разбудил его громкий весёлый голос Никитенко:

— Станция Березайка, кому надо — вылезай-ка!

Никакой станции, конечно, не было. Вокруг лес и много военных людей. Вьюга уже затихла, и ярко светило солнце.

— Принимайте, ребята, юного батарейца, — сказал артмастер. — С баяном приехал. Видали?

Кто-то взял Витю из рук Никитенко.

— Да, здорово ты истощал, малыш.

Витя видел, как его отец отдал честь командиру и отрапортовал:

— Товарищ майор! Ваш приказ выполнен: прицел отремонтирован!

— И сына привезли? — спросил командир. — Что же мы будем делать с ним? Это же фронт…

— Виноват, товарищ командир. Но там оставить никак не мог… — смущённо ответил Иванов. — Больной он. Разрешите, товарищ майор…

— Ладно, поправится, тогда решим, — сказал командир, — а пока пусть займётся им врач.

В это время раздался громкий орудийный выстрел. Витя даже не вздрогнул. Сколько раз фашисты обстреливали Ленинград! Он лишь спросил:

— Наши или фашисты?

— Салют в честь приезда сына наводчика! — ответил военный. — Не простой, боевой. Залп по фрицам. — И с Витей на руках направился к лесу.

— А куда вы несёте меня? — спросил Витя.

— В полковой лазарет. Лечить будем тебя.

Солдатский баянист

В полковом лазарете Витя Иванов пролежал долго. Уже весна пришла, когда комиссар полка взял его к себе ординарцем. Выдали мальчишке обмундирование, сапоги, ремень солдатский и карабин. От комиссара Витя ни на шаг.

— Сегодня пойдём на НП, — сказал однажды комиссар, по фамилии тоже Иванов.

— А что такое НП? — спросил Витя.

— Это сокращённо — наблюдательный пункт. Вот тебя все зовут юный батареец, а можно сказать юнбат. Ну, юнбат, стрелять умеешь?

— Заряжать умею, а стрелять не пробовал, товарищ комиссар.

— А зачем же карабин носишь? Тоже мне, телохранитель. А ну, давай попробуем. В пень попадёшь отсюда?

Витя щёлкнул затвором, прицелился и выстрелил, но тут же упал. Карабин отлетел в сторону. Щека вспухла.

— Прижимать надо покрепче, — посоветовал комиссар. — И глаза не закрывай, когда стреляешь. На цель смотри. Ну, ещё раз!

Нашли фашистскую каску, положили её на пень. Витя долго целился, выстрелил и на этот раз уже не промахнулся и карабин не выронил.

К наблюдательному пункту шли лесом, потом по глубоким траншеям и, наконец, оказались в просторном блиндаже, где было несколько солдат и лейтенант.

Витя сразу заметил в передней стенке блиндажа узкое отверстие, а возле на трёх высоких ножках рогатый прибор — стереотрубу.

— Только ты, хлопец, не стой против щели, — предупредил лейтенант, — тут шальная пуля может зацепить.

— Дайте ему посмотреть в стереотрубу, — попросил комиссар, — а мы пока займёмся делом.

Пока комиссар разговаривал с артиллеристами, Витя смотрел в окуляры стереотрубы, похожие на бинокль.

— Ну, что видно? — спросил солдат.

— Лес, какие-то канавы… Совсем близко, рядом.

— Это так кажется, что близко, а на самом деле до опушки леса больше километра. А «канавы» — это вражеские окопы.

Даже не верилось. Витя стал рассматривать окопы и заметил дуло пулемёта и каску. Витя сказал об этом солдату. Тот быстро припал к окулярам стереотрубы и громко доложил:

— Товарищ лейтенант, появился пулемёт.

Лейтенант тоже посмотрел в стереотрубу и тотчас приказал телефонисту:

— Передайте, первому орудию по цели номер пять — огонь!

— Первому по цели номер пять — огонь! — повторил телефонист.

Прошло несколько секунд, и раздался взрыв.

— Правее ноль — два, огонь! — крикнул лейтенант, и телефонист повторил.

И опять послышался взрыв.

— Теперь понял, Витя? — спросил комиссар. — Вот так с наблюдательного пункта подают команды на батарею. А там твой отец по этим командам ведёт огонь из пушки.

Было подано ещё несколько команд, а потом лейтенант отошёл от стереотрубы и, вытирая платком вспотевший лоб, сказал:

— Цель уничтожена! Зоркий у тебя глаз, Витя!

Но главная задача Вити была не только сопровождать комиссара Иванова. Это ведь каждый сможет. А вот на баяне играть — не каждому дано. А узнали все в полку о том, что сын наводчика Иванова — баянист с того дня, когда в санитарную землянку зашёл повар дядя Ваня.

— Ну, когда же ты порадуешь нас музыкой? — повар взял баян и заметил: — Неплохой инструмент!

— А можно играть? Фашисты не услышат?

— Не услышат, — улыбнулся широкой улыбкой добряк дядя Ваня. — А если и услышат, пусть завидуют нам.

Витя сел на ящик из-под снарядов, и дядя Ваня поставил ему на колени баян. Из-за мехов виднелась лишь голова юного баяниста в солдатской шапке. Засучив длинные рукава, мальчик стал играть. Сначала тихо, робко, потом сильнее и смелее. Повар то улыбался, то мрачнел, то вытирал белым фартуком слёзы на морщинистых обветренных щеках и встряхивал головой, словно отгонял назойливую муху. А маленький баянист всё играл и играл…

Кто-то приоткрыл дверь в землянку, и Витя увидал большую толпу солдат. Они слушали музыку затаив дыхание. И лишь когда маленький баянист перестал играть, за дверью послышались дружные голоса:

— Браво! Молодец! Вот это юнбат!

— А ну давай плясовую! — крикнул артиллерийский мастер Никитенко.

Пришлось Вите выйти из землянки. Побежали по клавишам маленькие пальцы, и понеслась залихватская «барыня». Солдаты заулыбались, стали подталкивать локтями один другого, а потом в круг выбежал усатый артиллерист и с Никитенко пустился в перепляс. Замелькали ноги, послышался весёлый перестук солдатских каблуков и частушки:

Эх! Барыня угорела,Много сахара поела…

Никитенко подхватил:

На опушке стоят пушки,Бьют фашистов по макушке…

Так и узнали все артиллеристы гвардейского полка, как играет на баяне Витя Иванов — сын наводчика.

Юнбат Иванов стал желанным гостем артиллеристов. В свободные от боя часы солдаты слушали его баян. Появлялся Витя то в одной батарее, то в другой, но чаще всего посещал батарею, где наводчиком орудия был его отец, а мастером весёлый Никитенко.

Отец иногда давал Вите выстрелить из пушки. Это не сложно: нужно лишь дёрнуть за шнур. Пушка вздрагивает, и раздаётся оглушительный выстрел. Ствол быстро откатывается назад и потом плавно становится на место. Артиллеристы открывают затвор, и дымящаяся латунная гильза падает, звеня, к ногам…

Под огнём

Ветер гудел в вершинах деревьев, и косые пряди дождя падали со снегом. Пришла холодная осень. Но на Ленинградском фронте шли жаркие бои. Немцы пытались сорвать наступление наших войск. Стянули авиацию и артиллерию с других фронтов. Земля дрожала от грохота орудий. То и дело прекращалась связь. Только исправят, взрыв снаряда — и опять провод порван.

В самый разгар боя в штабе забеспокоились: где же Витя? А он сидел в землянке связистов, в том самом месте, которое так сильно обстреливали фашисты.

— Дёмин! На линию! — приказал начальник связи. — Опять порвалась. А заодно проводи Витю до штаба. Его разыскивают.

— Пойдём, Витёк! — сказал пожилой связист. — Да не беги быстро, не угонюсь за тобой. Старик уже я…

Ветер гнал с Невы тучи, и, несмотря на полдень, вокруг стояли сумерки. На сапоги навёртывались комья глины, и ноги — словно свинцовые: не сдвинешь с места. Витя подтолкнул под ремень полы длинной шинели. Идти стало легче.