Тайна, покрытая мраком - Татьяна Полякова

И тут соседка, заглянув ко мне вечером с черничным пирогом и чаем в пакетиках, поинтересовалась, как идут мои дела, и, выслушав краткий отчет об очередных неудачах, вдруг заявила:

— У меня есть знакомая старушка, давняя клиентка. — (Соседка у меня портниха, причем с обширной клиентурой.) — Так вот, ей нужна сиделка. Бабка, к слову сказать, не сахар, но деньги обещает приличные. Просила подыскать ей девушку, одинокую, потому что жить у старухи придется. Порядочную, чтоб не обворовала, не дуру, потому что предыдущая сиделка, по ее словам, чуть в гроб не вогнала своей глупостью, и симпатичную, это чтоб с ней не стыдно было на людях показаться. Я бы еще добавила — терпеливую, потому что бабка заговорит любого. Само собой, такая работа не предел твоих мечтаний, но… может, временно?

— А сколько платит? — Зойка назвала сумму, возбудив тем самым заметный интерес, потому что деньги и впрямь были весьма приличные. — Я бы с радостью, — сказала я, однако тут же возникли сомнения: — Но ведь в сиделки обычно берут людей с медицинским образованием.

— Это если за больным ухаживать, уколы делать и все такое… Бабуся очень резвая, еще простудится на наших похоронах. Ей просто скучно. Она совсем одинокая, из родни никого, подруги все перемерли. А деньги водятся, уж не знаю откуда. Раз в год гардероб обновляет. Капризная, вредная, к тому же матерщинница, так припечатает, только держись. Но можно потерпеть, пока работу не найдешь.

— Конечно, можно, — закивала я и уже на следующий день отправилась по адресу, который сообщила мне Зойка.

Старушке соседка позвонила в тот же вечер, красочно расписав мои достоинства, и получила милостивое согласие взглянуть на «кандидатку», как выразилась бабка.

— Спасибо, — обрадовалась я, а Зойка криво усмехнулась:

— Подожди благодарить.

В назначенный час я подходила к дому в Монастырском переулке. Переулок был назван так неспроста, монастырь имел место. Высокие белые стены, а за ним пятиглавый храм с высокой колокольней. В переулке оказалось всего два здания, музыкальная школа № 3 из красного кирпича, трехэтажная, еще дореволюционной постройки, и деревянный одноэтажный дом, выглядевший весьма солидно, хоть и был, судя по всему, старше своего соседа. Монастырский переулок в историческом центре города, чуть в стороне от оживленных улиц, строительство здесь запрещено, однако любой запрет при желании можно обойти, так что оставалось лишь гадать, каким чудом дом до сих пор не снесли. Он был выкрашен серой краской, белые наличники, арочные окна. Я подумала, что раньше в нем жили люди состоятельные, скорее всего дворяне. В общем, фантазия опять разыгралась. С левой стороны к дому примыкала застекленная веранда, с правой — тоже веранда, но открытая. Резные столбы служили опорой для плетистых роз, они были припорошены снегом, но нетрудно догадаться, как будет выглядеть веранда летом, когда десяток кустов разом зацветет… Странное дело, я не раз проезжала мимо, но на дом внимания не обращала. В памяти остался лишь деревянный забор, тоже серого цвета, с белыми столбами из камня. Забор не то чтобы очень высокий, но выглядит надежно. Прямо передо мной калитка, чуть дальше ворота. Калитка была снабжена домофоном, я нажала кнопку и вскоре услышала голос:

— Что надо? — осведомились не очень вежливо.

Я назвалась, слегка заикаясь от внезапного волнения, хотя повода особо волноваться вроде бы не было. Ну да, я хотела получить это место, и понравиться старухе было немаловажно, но девушка я вообще-то в себе уверенная, и нате вам…

Короче, я назвалась, калитка открылась, и я оказалась во дворике, недавно расчищенная от снега дорожка из камня вела к высокому крыльцу. Вблизи дом выглядел даже величественно, что я успела отметить, поднимаясь по ступенькам. Дверь чуть приоткрыта. Громко кашлянув, я заглянула в прихожую и едва не присвистнула: огромное зеркало в резной раме, банкетки с ножками из бронзы, кружевные шторы на арочном окне… сплошной антиквариат. И ни души вокруг. Я опять громко кашлянула, надеясь привлечь к себе внимание, и услышала все тот же голос:

— Снимай пальто и сюда иди.

«Ничего себе порядочки в доме», — подумала я, определила пальто на вешалку с бронзовым драконом в основании, сняла сапоги и не без робости вошла в соседнюю комнату, судя по всему гостиную. В этот раз не удержалась и присвистнула. Такое впечатление, что время остановилось году эдак в семнадцатом. Прошлого века, разумеется. Или я вдруг оказалась в декорациях фильма из той эпохи. Диваны на гнутых ножках, две горки с фарфоровыми безделушками, резной комод, на котором среди прочего лежал веер, кружевной, посеревший от времени, напольные часы, которые как раз в этот момент стали отбивать полдень, я было вздрогнула от неожиданности, но потом порадовалась: пришла я точно в указанное время. Таращась на все это потертое великолепие, я далеко не сразу заметила старушенцию. Она сидела в огромном вольтеровском кресле, которое больше бы подошло какому-нибудь великану из детской сказки, а не сухонькой старушке небольшого росточка со сморщенным бледным личиком в обрамлении желтовато-серых кудряшек. Бабка была затянута в плиссированный ужас розового цвета (теперь-то я знаю: розовый — ее любимый цвет), с широким черным поясом и большим бантом на груди, который делал ее похожей на кошку-копилку. В руке старушенция держала самый настоящий лорнет и разглядывала меня без намека на приязнь.

— Здравствуйте, — пробормотала я, когда наконец ее заметила.

— Привет, — ответила бабка. — Выходит, Костромина Елена Юрьевна — это ты?

— Можно просто Лена, — кивнула я. — А вы Милана Теодоровна?

— Само собой, кто ж еще?

— Очень приятно, — кивнула я, не зная, подойти поближе или стоять в дверях.

— Мне пока не очень, — ответила бабка. — Ладно, заходи, садись и рассказывай: чего делать умеешь?

— А чего надо? — спросила я.

Бабка склонила голову на плечико, убрала лорнет и вздохнула:

— Меня терпеть.

— В буйство впадаете? — уточнила я, старушка хоть и похожа на пожилого гнома в гриме, но, судя по всему, могла и удивить.

— Бывает, — кивнула она. — Книжки читаешь? Говори честно. Глаза у меня совсем ни к черту, а почитать люблю.

— Если хотите, я вам аудиокниги принесу.

— Ага, — хмыкнула бабка. — Для теперешней молодежи чтение — непосильное интеллектуальное бремя. Вам бы все скетчи смотреть, — фыркнула бабка, а я удивилась, что ей знакомо слово «скетч», старушенция продвинутая.

— Я детективы читаю, — мягонько так съязвила я.

— Валяй, расскажи чего-нибудь, — кивнула Теодоровна.

— Чего рассказывать? — не поняла я.

— Детектив какой-нибудь.

— Зачем?

— Затем. Рассказывай. Или читала, но сразу забыла?

Примерно так дело и обстояло. Скажите, ну какого лешего мне детективы помнить? Может, фильм сгодится? Но я и фильм припомнить не могла… И начала придумывать свой детектив. Начинать нужно с трупа, вот и начнем…

Я ударилась во все тяжкие, бабка слушала внимательно, иногда ухмылялась, иногда хихикала. Когда я вошла в раж и начала получать удовольствие от собственного словоблудия, Теодоровна вдруг рукой махнула:

— Завтра доскажешь. С утра переезжай. Твоя комната вон там будет, — и ткнула пальцем куда-то за мою спину.

— Вы берете меня на работу? — решила я уточнить.

— Беру, беру. А сейчас ступай себе с богом.

— Вы бы хоть спросили, кто я, откуда… — дивясь на чудную старуху, сказала я.

— Так времени-то воз и маленькая тележка, потом все и поведаешь. Иди.

Я достигла двери, когда старуха вдруг позвала:

— Эй… как тебя там… ты ведь все выдумала?

— Что? — растерялась я.

— Детектив этот… — бабка засмеялась и опять махнула рукой.

В легком обалдении я вернулась домой, собрала вещи и утром заселилась к Теодоровне. Кроме меня и хозяйки, в доме обитали домработница Любка, шофер и по совместительству садовник Витя, а также кот, собака и попугай. Кота звали Пушкин, за чернявость, надо полагать. Хотя назвала его так бабка, а идеи у нее иногда самые неожиданные, и что она на самом деле имела в виду — поди разберись. Кличка вызвала у кота «комплекс Наполеона» и непомерные территориальные притязания. У него была личная комната в доме, а когда он появлялся в гостиной, красный плюшевый диван следовало немедленно освободить. Пес оказался дворнягой, и звали его Петровичем. Добрый, игривый и покладистый. В доме, с моей точки зрения, ему делать было нечего, и во дворе бы прекрасно устроился. Но он, интеллигентно дождавшись, когда ему вымоют лапы после прогулки, болтался вольно по всем комнатам, не рискуя заглядывать лишь в одну, ту самую, где жил Пушкин. Бабка начинала каждое утро со слов: «Александр Сергеевич, уже встали?», что доводило меня до тихого бешенства. Пушкин с Петровичем, можно сказать, дружили (Петрович отлично понимал, кто в доме главный) и люто ненавидели попугая. Попугай был крупным, яркой красно-зеленой раскраски и знал два слова: «Лежать, заразы!», которые начинал орать каждый раз всегда неожиданно, так что Пушкин подпрыгивал до хрустальной люстры, Петрович начинал нервно скулить, а Любка хваталась за сердце.