Печать смерти - Ирина Цыганок

– Гасто-он! – кричал хозяин. – Гасто-о-он!..

Крик достиг ушей беглеца, и тот припустил по пустынной улице что есть мочи. Иоганна с минуту неприязненно смотрела ему вслед. Хозяйский подмастерье – неловкий худой парень с заячьей губой – никогда ей не нравился.

– Не иначе разбил что-нибудь, – заметила она вполголоса, продолжая стоять, придерживая рукой открытую калитку. Дела хозяина и его ученика ее не касались. Но, поразмыслив еще немного, девушка все же решила вернуться. «Может, срочно прибраться надо», – рассудила она, пересекая двор в обратном направлении.

Знаете, что такое счастье? Не уверен. Сколько счастливых людей ходит, спит, жует яблоки, ссорится, плачет, напивается с горя, не подозревая, что они баловни судьбы! Счастье наполняет каждую их минуту, льется щедрым потоком, а они отворачиваются, лелея никчемные мелкие обиды, потирая ничтожные синяки, вздыхая о ненужном, и теряют, теряют, теряют бесценные мгновения счастья…

Вчера мне было двадцать четыре года, я был счастлив, но слишком глуп, чтобы заметить это.

Перед Новым годом в Каннингарде всегда устраивают большую ярмарку. Хотя до следующего урожая еще жить да жить, народ пьет-гуляет, как в последний день жизни. Да, как в последний день… Только эту ярмарку проводят внутри городских стен. Летом торговые ряды разбивают прямо в полях за защитным рвом, и тогда пестрый поток горожан выплескивается на окрестные луга, как разноцветные кости гадалки на зеленый платок. Ну а новогодняя ярмарка проходит на Старой рыночной площади, в такое время на окрестных улочках не протолкнуться. Я пошел побродить по торговым рядам вместе с Михалом и Автом – подмастерьями отца. Не считаю зазорным гулять с теми, кто на тебя работает. Да и на меня, собственно. Михал был моим другом, разница в возрасте (он на четыре года младше) не мешала. К тому же завтра обоих нас ожидал выпускной экзамен в гильдии. Припозднился я с получением звания мастера. Это потому, что три года просаживал отцовские накопления в Карсе. Отец затею с академией изначально не одобрял, но матушка мечтала, что ее отпрыск получит дворянство. Ну и я по молодости лет поддался, мне тогда казалось очень романтичным стать герцогским гвардейцем, вот и отправился набираться дворянских мудростей в Карской королевской академии. Не скажу, чтобы совсем даром время и деньги потратил, но очень быстро понял: прав отец, в гвардейцы идут только те, кто ничего другого, как мечом махать, не умеет.

У меня же, слава богам, и руки оказались «под тем углом» заточены, и голова на плечах. Поучился я три года у карских профессоров, насмотрелся на юных дворянских ублюдков, спускающих по дешевым кабакам родительские денежки, – и вернулся в отчий дом с твердой решимостью стать мастером-ювелиром. В тот же год мог бы экзамен в гильдии сдать – фамильное мастерство давалось легко, будто я уже родился со знанием, сколько меди добавлять в золотой припой. Но тут опять меня в сторону повело – надоело быть эдаким «чистеньким мальчиком», отливающим золотые безделки, захотелось настоящей мужской работы, и я еще два года вкалывал молотобойцем на нашего соседа-оружейника. Можно было, конечно, просто заплатить за науку, но, поскольку идея была моя собственная, не хотелось снова лезть в кошель к папаше. А так, мало что научился ковать клинки «королевской стали», попутно приобрел еще кучу полезнейших навыков. Одно только тренированное дыхание чего стоит. Как сейчас помню, сколько гонял нас университетский мастер фехтования, повторяя: «Тренируйте дыхание! Тренируйте дыхание!» Я тогда после часовой пляски с мечом дышал, как выброшенный на берег окунь – сердце едва через глотку не выскакивало. А как годик молотом помахал да мехи пораскачивал – так никакой тренировки не надо! Сегодня бы я этого мастера Эктнера с его деревянной палкой самого загонял до смертельной одышки.

В этом году оттепель нагрянула до срока, ветер с моря уж месяц как съел остатки снега на мостовых и крышах. Но перед Новоднем, как назло, похолодало, навалило снежной крупы, сколько и за всю зиму не выпало. Теперь ее разминала в грязно-коричневую жижу многоязыкая толпа, затопившая Каннингард перед праздником. Мы с Михалом потолкались в оружейных рядах, поглядели на мечи заморской ковки: здесь продавали в основном гномью работу, но были и сарбаканские изогнутые полумесяцем клинки, и полуторные темно-серые, с особым травлением на скосах красавцы из Лудинга. Местные мастера даже в ярмарочные дни предпочитали выставлять товар в собственных лавках, а не на площади. Кстати, не так и много в городе настоящих мастеров. Нет, тех, кто арбалетные болты нарезает, наконечники для стрел делает или простые солдатские мечи, – таких хватает. А вот таких, как мой учитель мастер Виллот, знающих секрет «королевской» ковки, – может, еще один-два. Но и они специализируются в основном на клинках, а рукояти или, скажем, прибор для ножен заказывают у других. Я же перенимал у господина Виллота его умение с дальним прицелом – хочу разом и ковать клинки, и изготавливать к ним роскошные навершия и гарды, ну и драгоценные ножны, само собой. Спрос на такие вещи есть всегда: кто-то получил титул и желает обзавестись приличным «фамильным» оружием, у кого-то сын подрос, кому-то необходимо сделать ценный подарок покровителю.

Наша семья владеет отелем в Благородном квартале. Интересно, живущий в нем граф знает, кто хозяин дома? Неважно. Узнает, когда будет съезжать, ибо в этом особняке я собирался открыть первую в Старом городе оружейную лавку-мастерскую. Кузню, конечно, здесь не поставишь, зато торговый зал будет с видом на Дворцовую улицу. Отец поддерживает мои честолюбивые планы, потому согласился передать отель в мое распоряжение. Что же касается недовольства обитающего там благородного семейства – так пусть пожалуются пресветлому герцогу Васко. Сильно сомневаюсь, чтобы он стал ссориться с человеком, фактически подарившим ему его коронационный венец. Дело было так: несколько лет назад члены городского совета пожаловали к отцу с заказом для этой церемонии. На украшение герцогской короны ими были переданы всего три, прямо скажем, средненького качества рубина. Ги-Васко тогда еще не был тем, кем стал сейчас, но мой отец разглядел что-то такое в молодом правителе. В изготовленный для него венец были вправлены двенадцать великолепнейших изумрудов, это не считая мелких бриллиантов, пошедших на окантовку. Герцог оценил работу. И с той поры матушка, что ни год, принимается заговаривать о том, чтобы попросить Его Светлость даровать нам дворянство. Но отец (и я с ним полностью согласен) всегда отвечал, что благородство – не в гербе и если боги вложили его тебе в сердце, не нужна никакая герцогская грамота, а титул ни ума, ни красоты не прибавит.