Солдаты - Уильям Форстчен

— До настоящего времени можно всегда было рассчитывать на их нападение, — ответил Ганс, — но ты прав, он ожидает нас, что бы надавать по заднице.

Эндрю заворчал. Хотя Ганс показывал ему, как жевать, он на самом деле никогда не справлялся с этим и был смущен, поскольку, когда он попытался сплюнуть, то вместо этого наполовину задохнулся. Проклятье, орда всегда может рассчитывать на атаку. Уловка в том и заключается, найти узкий фронт, закопаться, и разорвать их в том месте. Джурак полностью поменял ход игры. Капуа был местом с чертовски отличной защитной позицией. На северном фланге болота и непроходимые леса, на юге еще больше болот и остроконечные холмы. Фронт был шириной пятнадцать миль и укреплен до зубов. Все же казалось, что не было никакого другого пути. Все разведданные говорили о том, что во время весны Джурак вкладывал огромные усилия на создание своей инфраструктуры, и его фабрики производили в большом количестве оружие, боеприпасы, и оснащение наиболее вероятно в более быстром темпе, чем тоже делала Республика. Если Эндрю позволит этому темпу продолжаться в течение еще шести месяцев, Джурак сможет получить превосходство. Он должен ударить, нравиться ему это или нет.

Последняя из марширующих колонн пехоты проходила мимо, их синие униформы поменяли цвет на грязно-серо-коричневый из-за пыли, солдаты закрывали свои лица цветными платками, пропитанными водой. Джефф появился из пыли, возвращаясь не спеша назад вдоль шеренги, в сопровождении знаменосца. Они остановились и отдали честь.

— Я увижу тебя на фронте, Джефф. Скажи Пэту, чтобы не дергался, и не начинал без меня.

— Так точно, сэр. И сэр, пожалуйста, окажите всем нам услугу.

— Что такое, Джефф?

— Не напрягайте себя чересчур сильно.

Эндрю улыбнулся. Какая незнакомая роль; как все поменялось за последнее время. До ранения он был отцом; теперь он чувствовал себя подобно стареющему родителю, дети которого становились все более и более заботящимися о его благосостоянии. Снова отдав честь, Джефф пришпорил своего коня, крича колонне увеличить темп.

Флейтисты, поднимая настроение, заиграли с визгом «Боевой клич Свободы», песню подхватывали все дальше, странное смешение звуков, поскольку некоторые пели слова на латинском, а другие на русском. Колонна змеилась мимо, шеренга за шеренгой, со странным ритмом грохочущих столовых и оловянных чашек, скрипом кожи, царапаньем подбитых гвоздями ботинок на сильно утоптанной земле, все смешивалось друг с другом.

Еще больше пыли закружилось, мимо прогремела батарея трехдюймовок, воздух наполнился запахом лошадиного пота, кожи, смолы, и жира, а парень, оседлавший зарядные ящики, радостно махал руками. Пыль усиливалась, мешая обзору. Эндрю пришлось протирать глаза. Но не только из-за пыли; к его удивлению они были в слезах. Все было так, как будто он наблюдал нестареющий ритуал в последний раз, чувство, что здесь был заключительный момент, армия, идущая дальше в последний раз, с надеждой на победу.

Но это пышное зрелище, хлопающие в поднимающемся бризе флаги, темные колонны пехоты, сверкающие винтовки, все это было армией, отправляющейся во тьму и неизвестность. Это была армия похожих на призраков фантомов, и снова он думал о сне, который охватывал его, когда он лежал в сумеречном мире, граничащем со смертью, в нем были десятки тысяч тех, кто шел вперед, посланные туда его приказами. Сколько из этих мальчиков теперь шло к той же судьбе? Господи, наступит ли этому когда-нибудь конец?

Джурак, кар-карт бантагской орды, прогуливался вдоль стен с бойницами, выравнивающими восточный берег реки чуть выше Капуа. Сумерки разгара лета бросали длинные тени через реку, вырисовывая человеческие укрепления на противоположной стороне реки. Он пристально всматривался в противоположный берег, подняв полевой бинокль, чтобы внимательно изучить линию фронта, не обращая внимания на предупреждения о снайперах. Случайный выстрел взволновал воздух выше его, пуля чмокнула в насыпь выше амбразуры, посылая вниз поток рыхлой грязи.

Вражеский летчик лениво кружился над линией фронта, ожидая в вызове любое из его собственных воздушных кораблей, чтобы напасть на него, предложение, которое он не будет принимать, так как воздушные корабли были слишком драгоценны, чтобы пропасть впустую в глупом поединке, который не удовлетворял никакой стратегической цели.

Он соскользнул вниз от амбразуры и оглянулся назад на собравшихся картов уменов, командиров его двадцати пяти дивизий задействованных на этом фронте. В течение нескольких часов после убийства Гаарка, он предполагал, что его тоже убьют. Но во главе с Зартаком, самым старым из клановых картов, бантаги посовещались и объявили его как законного преемника, одного из легенд, посланного, чтобы спасти мир, в то время как Гаарк был ложным узурпатором. Случилось то, чего он никогда бы не пожелал, но очевиден был тот факт, что он либо примет это, либо умрет.

Он знал, что, если бы проблема на самом деле заключалась в происхождении, он был бы уже мертв, но по-прежнему оставалось достаточно суеверного страха перед ним и другими, кто проник через Врата Света, чтобы гарантировать его принятие как полубога, посланного, чтобы спасти орду. Застрять в этом мире, вести эту войну; ничто из этого не было тем, чего он желал, но взвалил на себя ответственность, он выдержит это до окончания войны.

Гаарк был слегка авантюристом, искателем славы и власти, пока он оставался в тени. Даже в старом мире он не искал адреналина в битве. Призванный, чтобы быть участником войны Самозванца-Лженаследника, он провел восемь лет среди рядового и сержантского состава, никогда не поднимаясь выше, потому что такая власть не была тем, что он хотел. Уединение, хорошая книга, короткий поверхностный разговор — это было гораздо больше в его духе, да и другие его сослуживцы, хотя они знали, что он был надежен в битве, находили мало общих точек соприкосновения с ним.

Относительно людей этого мира он не чувствовал реальной ненависти; примитивная ненависть и страх, разделяемый всеми ордами из-за этой безволосой расы с момента начала восстания скота, по-настоящему не касалась его внутреннего я в каком-либо смысле. На интеллектуальном уровне он полностью понял основную суть этой войны; это была борьба за выживание расы. После всего, что случилось, только одна раса могла рассчитывать на выживание, тогда как другая должна была быть уничтожена. Именно за это он теперь и сражался — что бы выжить. Он был из расы орды, они сделали его своим лидером, и он должен быть уверен, что этот мир останется за ним.

Он улыбнулся, вспоминая строчку из поэмы со своего старого мира: «Тех, с кем я сражаюсь, я не ненавижу, тех, кого я защищаю, я не люблю».

Он пристально посмотрел на вождей уменов. Варвары, все они варвары, одетые в черную кожу, кости человеческих пальцев в качестве ожерелий, один из них небрежно пил сбродившее лошадиное молоко из инкрустированного золотом человеческого черепа. Все же теперь они были его солдатами, возможно, самые способные воины, которых он когда-либо видел, острые как бритва ятаганы, которые могли разрезать человека на два болтающихся поясничных ремня, несколько носили револьверы, некоторые с карабинами, небрежно висящими на их плечах.

Все они были покрыты рубцами, большинство старых охотничьих шрамов от сабель были на щеках, бровях, и предплечьях, как напоминания более простого и более счастливого времени, когда врагом были другие орды, и война была развлечением воинов, а не вопросом выживания или полного уничтожения. Многие имели ритуальные порезы на предплечьях или лбах, разрезы, которые были нанесены самому себе в начале сражения, чтобы придать себе более внушающий страх внешний вид. У некоторых отсутствовали ноги, руки, плечи, оторванные или ампутированные.

Зартак, самый старый воин, был легендарен во всех ордах, наездник, проскакавший четыре раза вокруг планеты, возрастом за восемьдесят лет. Говорили, что в Рокки Хилле его левую ногу оторвало чуть ниже колена, а он даже не вздрогнул. После накладывания жгута вокруг его бедра он продолжал вести свой умен в последнюю отчаянную атаку, что бы взять холм, и затем, несмотря на рану, которая обычно убьет кого-то и в половину его возраста, он смог выжить. Древний воин смотрел тогда прямо на него, и кивал.

«Странно», думал Джурак, «он часто слышал о способности, с помощью которой, как некоторые утверждали, они были в состоянии ощутить и понять мысли других». У Зартака она была, тем не менее, с каждым месяцем, начиная со становления кар-картом, Джурак, чувствовал увеличивающуюся связь с этим древним воином, который видел мир от одного конца до другого четыре раза. Должно быть, это действительно был сказочной мир, с бесконечной скачкой в восточном направлении к восходящему солнцу.