Сомов и другие - Максим Горький

Л и д и я, Что это вас обрадовало?

Т е р е н т ь е в. Тут... случай такой! Черносотенный городок! Я был в нём при белых.

Л и д и я. Ужасные дни!

Т е р е н т ь е в. Да, на войне страшновато. Особенно - ежели отступать. Наступать - это очень легко.

А р с е н ь е в а (возвращается). Ну, Лида, мне нужно идти в село.

Т е р е н т ь е в. Погодите-ко, позвольте... то есть - извините! Ведь вы - дочь доктора Охотникова?

А р с е н ь е в а. Да. Но я вас не помню...

Т е р е н т ь е в. Ну - где же помнить! Однако это я самый лежал у вас, в квартире, в Курске, раненый...

А р с е н ь е в а. Фёдор... забыла как! Узнать вас трудно.

Т е р е н т ь е в. Ещё бы! Почти восемь лет прошло. К тому же я тогда был Степан Дедов, а настоящее имя моё Иван Терентьев. И растолстел, всё в автомобилях живу. Вот видите - встретились, а? Чёрт знает что! Учительствуете?

А р с е н ь е в а. Да.

Т е р е н т ь е в. Так. В партии?

А р с е н ь е в а. Нет.

Т е р е н т ь е в (несколько огорчён). Почему?

А р с е н ь е в а. Сразу не расскажешь.

Т е р е н т ь е в. А я думал, что вы, после того - в партию! Ваше поведение...

А р с е н ь е в а. Ну, какое же поведение!

Т е р е н т ь е в. Однако - риск!

А р с е н ь е в а. Тогда не одна я рисковала.

Т е р е н т ь е в. Нашли бы меня у вас - пуля вам или - вешалка... Ну, а отец?

А р с е н ь е в а. Его, как врача, мобилизовали белые, а на другой день какой-то пьяный офицер застрелил его...

Л и д и я. Как ты... спокойно!

Т е р е н т ь е в. Та-ак! Хороший был человек! (Лидии.) "Вы, говорит, желаете жить? Ну, так делайте что вам велят!" (Смеётся.) Вот история! И даёт рыбий жир. Противная жидкость, да и команда эдакая: делай, что велят! А я с девятнадцати лет делал чего не велят, и мне уже было двадцать семь. В тюрьме сидел, в ссылке был, бежал, работал нелегально, считал себя совсем готовым человеком. И - вдруг: делай что велят, пей рыбий жир! Положим, кроме рыбьего жира, питаться нечем было. (Арсеньевой.) Его ведь звали Иван Константинович? Что ж, Катерина Ивановна, - по всем правилам нам следует возобновить знакомство?

А р с е н ь е в а. Я - не прочь.

Т е р е н т ь е в. Чудесно! (Лидии.) Заговорили мы вас? То есть это я заговорил...

Л и д и я. Нет, что вы! Мне интересно... Хорошо встретились вы...

Т е р е н т ь е в. Хорошо? Да, бывает.

Д р о з д о в (за террасой). Катерина Ивановна - ждём! Ваня всегда с дамами.

Т е р е н т ь е в. Это - с больной головы на здоровую.

Д р о з д о в. Ты, Ваня, с Катериной Ивановной осторожно, она человек враждебный нам.

Т е р е н т ь е в. Не верю!

А р с е н ь е в а. Не нам, а - вам, товарищ Дроздов. До свидания, Лида.

Л и д и я. Ты вечером придёшь?

А р с е н ь е в а. Нет.

Л и д и я. Приходи!

А р с е н ь е в а. Не могу, дело есть. (Идёт с Дроздовым.) Так вы не забудете?

Д р о з д о в. Всегда готов служить вам.

А р с е н ь е в а. Не мне, а ликбезу. Я в услугах ваших не нуждаюсь.

Д р о з д о в. Строго.

[Арсеньева и Дроздов уходят.]

Т е р е н т ь е в (задумчиво глядя вслед им). Ну, пойду и я. До свидания.

(Лидия одна, позванивает чайной ложкой по графину с водой.)

Д у н я ш а [входит]. Лисогонов пришёл...

Л и д и я. Вы знаете, что Николай Васильевич уехал. Пусть он идёт к Анне Николаевне.

Д у н я ш а. Он вас спрашивает.

Л и д и я. Я не могу принять его.

[Входит Лисогонов.}

Д у н я ш а (усмехаясь). А он уж кругом обошёл, старый чёрт...

Л и с о г о н о в. Разрешите, уважаемая...

Л и д и я (встаёт). Что вам угодно? Я чувствую себя плохо.

Л и с о г о н о в. Все, все плохо чувствуют себя! Местность нездоровая, болото близко, - местность эта не для интеллигентных людей... Рабочие, конечно...

Л и д и я. Вы именно ко мне, да?

Л и с о г о н о в. Именно-с! Вот вы на спектакле сожаление выразили, что теперь нельзя достать кружев старинных. Действуя по симпатии, всё можно достать! И вот-с мамаши моей кружева желал бы преподнести...

Л и д и я. Простите, я должна... распорядиться... [Уходит]

Л и с о г о н о в (прячет кружева, ворчит). Дура, дура... (Надулся, покраснел.)

(Анна Сомова, Титова.)

А н н а. Здравствуйте, Евтихий Антонович!

Л и с о г о н о в. Нижайшее почтение!

Т и т о в а. Чего в карман прячешь, Евтихий, человек тихий?

Л и с о г о н о в. Платок.

Т и т о в а. Двадцать лет человека знаю и - хоть бы что! Замариновался, как гриб в уксусе.

Л и с о г о н о в. В слезах замариновался.

Т и т о в а. Чужих слёз ты много пролил, это известно!

Л и с о г о н о в. Любишь ты, Марья Ивановна, насмешки...

Т и т о в а. А что мне любить осталось?

А н н а. Лидия сказала - кружева продаёте?

Л и с о г о н о в. Я? Нет. То есть я хотел... но могу и продать.

А н н а (рассматривает кружева). Русские...

Л и с о г о н о в. Не знаю-с. (Титовой.) Нам, обойдённым людям, смеяться друг над другом не следовало бы.

Т и т о в а. Разве я со зла смеюсь? Я - от удивления. Гляжу вот на тебя, сома, и - смешно: как это сом допустил, что ерши на сухое место загнали его и стал он ни рыба, ни свинья?

А н н а. Марья Ивановна грубовато говорит, такая у неё манера, а говорит она всегда умно.

Л и с о г о н о в. За это, за ум и прощается ей...

Т и т о в а (рисуясь). И на пролетариев смотрю - удивляюсь! Ах ты, думаю, пролетариат, пролетариат, и куда ты, пролетариат, лезешь?

Л и с о г о н о в. Н-да... Величайшие умы и силы, от Христа до Столыпина, пробовали жизнь по-новому устроить...

А н н а. Надолго испортили жизнь.

Т и т о в а. А, бывало, придёшь к частному приставу, дашь ему кусочек денег, скажешь: "Ах, какой вы чудный!" Верит, идиот, и способствует.

А н н а. В полиции офицера гвардии служили...

Л и с о г о н о в. И все были сыты...

Т и т о в а. И везде, на всех видных местах, благожелательные идиоты сидели...

А н н а (обиженно). Но - почему же идиоты?

Т и т о в а. Так уж теперь считают их, а они, конечно, просто благожелательные были. Я хорошо людей знаю, у меня ведь магазин модный был и отделеньице наверху для маленьких удовольствий. Посещали меня всё богачи да кокоточки, генералы да ренегаты...

А н н а. Позвольте, - какие ренегаты?

Т и т о в а. Ну, эти... как их? Деренегаты.

А н н а. Дегенераты?

Т и т о в а. Вот, вот! Попросту - выродки...

А н н а. Смешная вы.

Т и т о в а. Я - добрая, я никого не хаю, все люди кушать хотят и удовольствия немножко.

Л и с о г о н о в. И уж не так жадны, брать - брали, да - не всё! А поглядите, до чего теперь жадно стали жить!

А н н а. Да, да! Всякую дрянь собирают, какое-то утильсырьё, это в России-то! Какой стыд перед Европой!

Т и т о в а. А что им Европа? Они вон мордву грамоте научили...

(Дуняша - выглянула с половой щёткой в руке.}

А н н а. Пойдёмте в лес, посидим там.

Т и т о в а.

На песочке, над рекой,

Где приволье и покой.

Л и с о г о н о в. Земля у нас золотом плюётся, так сказать...

А н н а. Как ваши дела?

Л и с о г о н о в. Да - что же? Вокруг - строятся, а мой заводик стоит, как был. Случится что-нибудь... переворот жизни, например, - у всех прибыло, всем - пристроено, а я окажусь, как есть, в нищих...

Т и т о в а. Врёшь, Евтихий! Деньжонки у тебя есть...

Л и с о г о н о в. Какие? Где?

Т и т о в а. Золотые. Спрятаны.

А н н а. Сколько же вы хотите за кружево?

Л и с о г о н о в. Да... как сказать? Кружево редкое.

(Ушли. Дуняша вышла, убирает со стола, напевая. Метёт.)

[Входит Фёкла.]

Ф ё к л а. Ты что это, Дунька, замёрзла? Скоро час, а у тебя не убрано.

Д у н я ш а. Не хулигань, старуха! Вон тараканы-то, только что выползли отсюда.

Ф ё к л а. Титова-то бо-огатая была! Дом свиданий держала в Москве.

Д у н я ш а. Это что за дом?

Ф ё к л а. Вроде публичного для замужних.

Д у н я ш а. Старик тут о перевороте говорил.

Ф ё к л а. А о чём ему говорить? Они все тут кругом только об этом и говорят. (Взяла два куска сахара.) Без стыда, без страха. Вон они уселись, три мухомора.

Д у н я ш а. Ты бы сахар-то не брала.

Ф ё к л а. Ничего, я - не себе, а ребятишкам сторожа. (Смотрит в деревья.) Ты на кого сердишься?

Д у н я ш а. Рабочая, крестьянская власть, а господа остались, - вот на кого.

Ф ё к л а. Не сердись, они - старенькие, помрут скоро! Глупые. В старости надобно бы хорошо жить, в старости - ни жарко ни холодно, ничему не завидно.

Д у н я ш а. Замолола!

Ф ё к л а. Верно говорю! В молодости живёшь - беспокоишься в кого влюбиться да - как -нарядиться, я вот всё это исполняла, да дурочкой и осталась. (Дуняша ушла, Фёкла, позевнув, дремлет.) А скоро мне, Феклуше, каюк! Вот эдак-то и с тобой будет, Дунька... Значит - учись! Все учатся... гляди-ко! Не будешь учиться, - проживёшь как мышь... в погребе...

(Лидия, Богомолов [выходят] из комнат.)

Л и д и я (Фёкле). Вы что тут делаете?

Ф ё к л а. Помогаю Дуняшке.

Л и д и я. А там дверь открыть некому...

Ф ё к л а (уходя). Дверь открыть - просто.

Л и д и я (Богомолову). Прислуга совершенно несносна.

Б о г о м о л о в. Да, рассуждает. Все, знаете, рассуждают. Мы работаем. Работаем и получаем за это возмездие, например, в форме шахтинского процесса, понимаете...

Л и д и я. Яропегов говорит, что в этом случае инженеры действительно шалили.