Вампир из Суссекса - Артур Конан Дойл

Был серый туманный ноябрьский вечер когда мы, оставив свои вещи в городке, приближались к уединенной ферме, где жил Фергусон.

Сам хозяин поджидал нас в большой центральной комнате. В старинном камине пылал огонь… По стенам висело старинное оружие.

Внезапно Холмс обернулся.

— Ого, — сказал он, — что это такое?

В корзине в углу лежала собака. Она медленно подошла к своему хозяину. Она переступала с трудом. Задние лапы ее двигались неправильно, и хвост ее был опущен вниз. Она лизнула руку мистера Фергусона.

— Что это такое, мистер Фергусон?

— Собака!

— Что с ней?

— Это загадка и для ветеринара. Нечто вроде паралича… Какой-то странный менингит, сказал ветеринар.

Темные глаза собаки остановились на нас. Она несомненно понимала, что разговор идет о ней.

— И это случилось внезапно?

— В одну ночь!

— Давно уже?

— Да, месяца четыре тому назад.

— Очень интересно. Очень примечательно…

— Что вы видите в этом, мистер Холмс?

— Подтверждение своих мыслей!

— Помилуй Бог, о чем же вы думали, мистер Холмс? Быть может, все это для вас — лишь занятная задача. Но для меня это — вопрос жизни и смерти. Моя жена — преступница, мое дитя — в постоянной опасности… Не играйте мною, мистер Холмс! Все это слишком серьезно.

Он весь дрожал. Холмс дружески взял его под руку.

— Боюсь, вам будет очень тяжело, как бы ни разрешилась загадка, — сказал он. — Я хотел бы пощадить вас, насколько это в моих силах. Сейчас я ничего больше сказать не могу, но надеюсь, что кончу это дело, прежде чем оставлю ваш дом.

— Дай Бог, мистер Холмс!.. Извините меня, господа. Я пройду наверх в комнаты жены и посмотрю, нет ли там каких нибудь перемен.

Прошло несколько минут.

Когда наш хозяин вернулся, по темному лицу его нетрудно было угадать, что все обстояло по-прежнему. С ним пришла высокая худенькая смуглая девушка.

— Чай готов, Долорес? — сказал Фергусон. — Последите, чтобы ваша хозяйка ни в чем не нуждалась.

— Она очень больна, — заплакала Долорес, глядя на Фергусона негодующими глазами. — Она не хочет есть. Она очень больна… Нужен доктор. Я боюсь оставаться с нею без доктора.

Фергусон взглянул на меня вопросительно.

— Я был бы очень рад оказаться полезным…

— Пожелает леди принять доктора Ват- сона?

— Я и не спрошу ее! Ей нужен доктор… Пойдемте со мной!

— Я иду!

Я последовал за девушкой, которая взволнованно вела меня по каким-то извилистым коридорам. Мы подошли к массивной обитой железом двери. Взглянув на нее, я подумал, что Фергусону нелегко было бы проникнуть в комнаты своей жены силой. Девушка вынула из кармана ключ, и тяжелая дубовая рама заскрипела на петлях. Я вошел — и она быстро заперла за мною двери.

Несомненно, лежащую на постели женщину била сильная лихорадка. Она, казалось, была в полубессознательном состоянии, но когда я вошел, она подняла ко мне свои прекрасные, но измученные глаза. Увидев незнакомца, она очевидно, успокоилась и опустилась на подушки.

Я подошел к ней, сказал несколько ободрительных слов. Она не двигалась, пока я щупал ее пульс и мерил температуру. У меня создалось впечатление, что болезнь ее была вызвана сильнейшим нервным потрясением.

— Она лежит так уже день, два дня. Я боюсь, что она умрет! — сказала горничная.

Женщина повернула ко мне свое пылающее красивое лицо. — Где мой муж?

— Он внизу и хотел бы видеть вас.

— Я не хочу его видеть! Я не хочу…

Казалось, она начинает бредить.

— Злой дух! О, что мне делать с этим дьяволом!

— Не могу ли я чем-нибудь помочь вам?

— Нет! Никто не может мне помочь! Все кончено… Все погибло… Что бы я ни делала, все погибло…

У этой женщины была странная фантазия. Я никак не мог представить себе милого Боба Фергусона дьяволом.

— Ваш муж горячо любит вас, — сказал я! Он глубоко скорбит о случившемся.

Она снова остановила на мне свои глаза.

— Он любит меня! Да!.. Но разве я не люблю его? Я приношу себя в жертву, чтобы не разбить его сердце. Вот как я его люблю. А он мог подумать, мог сказать обо мне такое…

— Он глубоко несчастен. Но он не может понять!

— Он не может понять? Но он должен был поверить!

— Не хотите ли повидаться с ним? — снова спросил я.

— Нет, нет. Я не могу забыть его ужасных слов! И его взгляда. Я не хочу видеть его. А теперь идите… Вы ничего не можете для меня сделать. Скажите ему только одно: я хочу видеть своего ребенка! Я имею право на это. Это — единственное, что я имею сказать ему.

Она повернула голову к стене и замолчала.

Я вернулся вниз, в комнату, где у камина сидели Холмс и Фергусон. Фергусон угрюмо слушал мой рассказ о визите к его жене.

— Как могу я послать ей ребенка? — сказал он. — Откуда я могу знать, не овладеет ли ею вновь этот странный импульс? — Как я могу забыть, что видел его кровь на ее губах?

Он вздрогнул.

— Ребенок в сохранности у миссис Мэзон. И он должен остаться там.

Изящная горничная подала нам чай. Когда она разносила его, дверь снова открылась и в комнату вошел мальчик с бледным лицом, светлыми волосами и яркими синими глазами, которые вспыхивали волнением и радостью, когда останавливались на лице отца. Он подбежал к нему и обнял его с порывом любящей женщины.

— О, папочка, — вскричал он. — Я не знал, что ты уже здесь. Я бы поехал встречать тебя. Я так рад тебя видеть!..

Фергусон мягко освободился из его объятий которые, по-видимому, немного смутили его.

— Я вернулся рано, дорогой мой, — сказал он, ласково гладя светлую голову сына, — потому что друзья мои — мистер Холмс и доктор Ватсон любезно согласились приехать сюда и провести с нами вечер.

— Это тот самый мистер Холмс, сыщик?

— Да!

Мальчик очень внимательно и, как мне показалось, недружелюбно взглянул на нас.

— А второй ваш сын? — спросил Холмс, — нельзя ли нам ознакомиться и с бэби?

— Попроси миссис Мэзон принести сюда бэби, — сказал Фергусон.

Мальчик ушел.

Вскоре он вернулся. За ним шла высокая худощавая женщина с прелестным ребенком на руках. Фергусон взял темноглазого золотоволосого мальчика и нежно поцеловал его.

— Не понимаю, как кто-нибудь может пожелать сделать ему больно, — пробормотал он, — взглянув на маленький красный след на шейке ребенка.

Я случайно посмотрел на Холмса и увидел на лице его чрезвычайное напряжение. Его лицо, казалось, было вырезано из слоновой кости, а глаза только что устремленные на отца и сына с любопытством разглядывали что-то на другой стороне комнаты. Следя за его взглядом, я мог лишь установить, что он смотрит сквозь окно на печальный мокрый сад. Правда, ставни наполовину прикрывали окно и затеняли вид, но все же не было сомнения, что именно окно приковало к себе все внимание моего друга. Затем он улыбнулся и перевел глаза на ребенка. На его нежной шейке алело красное пятнышко. Не говоря ни слова, Холмс внимательно осмотрел его. Он взял ручонку мальчика.