Антикварная история - Елена Дорош
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
За мгновение до того, как пуля попала бы в голову Николая, Стах вдруг резко и сильно пихнул его в сторону. Соболев услышал только, как что-то свистнуло у уха, и от бревна за его головой в разные стороны разлетелись щепки.
Они спрыгнули на дно окопа.
– Петр, спасибо. Ты мне жизнь спас, – почему-то очень тихо сказал Николай.
Стах, повернувшись, посмотрел на него и спокойно ответил:
– Ничего. Как-нибудь сочтемся, ваше высокоблагородие.
На следующий день смена прибыла только к вечеру. Злые и голодные офицеры залезли на последнюю телегу. Хорошо, что раненых оказалось не так много и одна оказалась пустая. Идти все равно не было сил. Пока ехали до штаба, Белецкий, прижавшись спиной к соболевскому боку, задремал. Николай придерживал его рукой, чтобы не свалился, и думал о том, что его предыдущее письмо Анюта, наверное, уже получила. Обидно, что он не умеет передать бумаге свои чувства. Теперь, когда возможность встречи с Анной становилась все более нереальной, ему было жаль, что, когда жена оставалась рядом, он говорил с ней о пустячных делах, обсуждал невесть какие проблемы, мелочи, ерунду. А надо было каждую минуту говорить о важном. О том, какое счастье, что по воле Господа им довелось встретиться, обрести друг друга, о том, как сложится судьба их сына Сергея, о том, что надлежит делать и думать, ежели им не доведется быть вместе. Тогда он не хотел пугать Анюту подобными разговорами, потому и говорил об обыденном, старался отвлечь от горестных мыслей. Теперь кается, что не успел.
– Чего не успел? Куда? – хриплым спросонья голосом пробормотал Белецкий и вскинулся.
– Приехали, господин капитан. Выгружайтесь.
К себе в каморку Соболев попал ближе к полуночи и сразу сел писать письмо жене. Все, что накопилось на душе в последние маетные дни, вдруг вылилось в какую-то странную форму: прочти кто, не поймет, в чем суть. Ну и пусть. Не для чужого взгляда писано. Анюта поймет, и довольно.
Николая вдруг забрала такая тоска, что он даже застонал внутренне, неслышно, про себя.
В дверь постучали.
– Господин полковник! Разрешите доложить! – войдя в комнату, гаркнул посыльный из штаба.
– Господь с тобой, что ты орешь, любезный? Докладывай, коли есть что, – поморщился Соболев.
– Завтра с утра начальник штаба требуют к себе всех офицеров к четырем утра.
– Наступление, что ли, готовится?
– Не могу знать, господин полковник!
– Ступай, орало. Перебудил всех. Хотя нет, постой. Возьми письмо. Пусть завтра с утренней почтой уйдет.
– Слушаюсь, ваше высокоблагородие!
– Иди уже, мучитель.
Соболев устало махнул рукой. Чаю, что ли, выпить? Может, полегчает на душе. Впрочем, к черту чай. Лучше поспать подольше.
Он лег на узкую койку и почти задремал, как вдруг дом тяжело вздрогнул и как будто просел. Повалил серый дым и сразу запахло гарью.
– Стах! – крикнул полковник, выбегая на хозяйскую половину.
Снаряд разорвался близко от дома, взрывной волной ударило так, что стена накренилась. Печка треснула, из нее повалил дым.
– Я здесь, ваше высокоблагородие! – Денщик выскочил из сеней одетый, будто и не ложился.
– Где хозяева?
– Они еще с вечера в погреб ушли. Боятся в доме спать.
Раздался еще один взрыв. Чуть дальше вроде. Неужели немцы нас опередили и пошли в наступление, не дожидаясь утра? Не похоже на них.
– Собери вещи, уходим. Я сейчас! – крикнул он денщику, вернулся в комнату и стал быстро собирать то, что не мог оставить.
Он услышал за спиной движение и понял, что в комнату вошел Стах.
– Иди, Петро, я уже скоро! – продолжая собирать в дорожный мешок документы и самые важные для себя вещи, крикнул полковник. – Ты свое собрал? Забери…
Он не успел договорить. В спину вошло что-то твердое и, пробив внутренности, застряло там, заставив кровь замереть, а потом понестись с новой силой. Соболев вздрогнул, обернулся и увидел прямо перед собой желтые звериные глаза.
– Ты же мне жизнь спас…
– А это чтобы ты не боялся ко мне спиной повернуться. Со спины бить сподручнее, – ответил ему денщик и выдернул нож.
Соболев упал на спину. Кровь хлынула из горла и затопила все вокруг.
– Как же я тебя ненавижу, – прошептал Стах и, встав на колени, принялся расстегивать мундир полковника.
– За… что? – деревенеющими губами прохрипел Николай.
– А вот этого ты никогда не узнаешь, – наклонившись к его губам, проговорил Стах и с силой воткнул нож еще раз.
Прямо в сердце.
Маша Заречная
– Жила-была девочка Маша, и была в голове у ней каша! – изрек отец и в сердцах стукнул кружкой об стол.
Кофе выплеснулся на пластик. Любаша тут же вступила в бой. Как будто ждала сигнала.
– Ну чего ты стукаешь? Чего стукаешь?
Она вытерла стол тряпкой и нависла над щуплой фигуркой отца.
– Правильно она сделала! Чего ей в этом гребаном архиве делать? Там мухи дохнут, не то что девки молодые! Денег – кот наплакал, а пылищи – хоть мешками каждый день выноси! Она там астму заработает, если не хуже чего-ни-будь!
Маша покосилась на мачеху. Сейчас наговорит. Любаша словно услышала и наддала.
– А тяжести какие таскать приходится! Папки эти! Они ж пудовые! А ты их туда-сюда, туда-сюда! Грыжа к старости обеспечена!
– Да чего ты несешь? Какие папки! Не знаешь ничего! – попробовал построить оборонительные сооружения отец.
Но Любашу было не остановить. Швырнув мокрую тряпку в раковину, она уперла руки в бока и пошла в наступление:
– Сам ничего не знаешь, старый хрен! В магазине ей знаешь сколько платить станут? Тебе и не снилось! Она не только сапоги на зиму, еще и шубу каракулевую купит с лисьим воротником!
Маша представила себя утопающей в каракулевой шубе и поежилась. Не дай, как говорится, боже! Но Любаше перспектива лисьего воротника придала новых сил.
– Да в антикварный только богатые ходят! Сплошь олигархи! Выбирай любого! А уж красота какая вокруг! Тут тебе и часы с кукушкой золотые, и статуи всякие, и хрустали! Сразу уровень культурный вырастет!
– Ага! До небес! Как пойдет в продавщицы, так сразу и окультурится! Для этого она, что ли, пять лет в институте училась?
– Тю! В институте! – передразнила мачеха. – Да дурацкий твой институт! Ты подумай! Историко-архивный! Тьфу! Даже выговорить невозможно! Антикварный салон! Это звучит!
– Гордо, что ли? – покосился отец.
Кажется, он начал сдавать позиции. Конечно! Куда ему против Любаши!
– Да! Это звучит гордо! – заявила она и шлепнула на стол тарелку с оладьями. Оладьи подпрыгнули, словно подтверждая ее правоту.
Понимая, что бой окончен, Маша быстренько ухватила теплый оладушек и смылась к себе в комнату. Уф! Кажется, все не так плохо. Она прислушалась. На кухне было тихо. Вовремя Любаша со своими оладьями. Отец, конечно, так просто не сдастся. Еще долго будет в ее присутствии хмурить брови и бурчать под нос, но это уже не так страшно.
Главное сделано. Они знают.
Теперь можно перейти ко второму этапу эпохальных преобразований – стать продавцом в самом
