Афганец. Лучшие романы о воинах-интернационалистах - Андрей Дышев

Блинов последним запрыгнул на броню, сел, свесив ноги в люк, рванул затвор автомата, надел шлемофон и, подтягивая ларинги, крикнул солдатам:

— К бою, ребятки! Ощетинились!

И я увидел тогда, как напряглись всем телом солдаты, сидящие на броне, как «ощетинились» они стволами автоматов, подняв их вверх, как изменились, посуровели их глаза, много раз видевшие то, что сейчас мне предстояло увидеть впервые. Я вцепился руками в крышку люка, стиснув ее так, что побелели пальцы.

Боевая машина с оглушительным ревом понеслась вперед. Я в последний раз бросил взгляд на серые «наливники», на водителей, сидящих за колесами… Афганцы смотрели на нас, как на богов.

— Полезай в люк! — крикнул мне Блинов и откинулся назад, почти лег спиной на броню, выставив ствол автомата вверх. — Ближе к стеночке! Скорость до полика, до полика! Стеночки держись!

Я сначала не понял, кому он кричал последние слова. Боевая машина вильнула корпусом, съехала с асфальта и помчалась по обочине, почти касаясь гранитной стены.

Потом я уже не различал слов Блинова. Казалось, воздух ожил, задрожал от чудовищного грохота автоматов и пулеметов, вытянулся в стальную струну и лопнул. И краем глаза, нечетко, я увидел вокруг себя солдат — одинаковых до неузнаваемости, застывших в одной позе, лежащих спиной на броне с вытянутыми вверх стволами автоматов.

Надо мной склонилось огромное, молочно-белое лицо Тетки.

— Патроны! Дайте коробку с патронами!

Я провалился вниз, ударившись локтем о металлический угол перископа. Мне показалось, что я предательски медленно двигался, а руки мои онемели. «Спокойно! — сказал я сам себе. — Это всего лишь учения, рота сдает проверку московской комиссии».

Это нелепое самовнушение, внезапно пришедшее в голову, как ни странно, помогло.

Я схватил коробку, путаясь в ленте, и почти бросил ее в протянутые ко мне руки. Тетка исчез в проеме люка, исполосованном малиновыми нитями трассеров, с качающимися и бешено кружащимися скалами. Я что-то продолжал искать в утробной темноте машины, меня кидало из стороны в сторону, я падал на колени, валился на бок, откидывая в сторону бушлаты, фляги, коробки, и не мог найти что-то очень нужное сейчас. Машинально я схватился за ноги Блинова, пляшущие на спинке сиденья, как поршни гигантского механизма. Он, не думая обо мне, забыв о моем существовании, сильно дернул ногой, ударив меня ботинком по лицу.

— Автома-а-ат! Дайте автомат! — крикнул я неизвестно кому, поняв вдруг, чего мне так не хватало сейчас.

Я поднялся над люком и лег грудью на броню. Справа от БМП, в каких-нибудь двух метрах, мчалась грузовая машина с размалеванными высокими бортами. Блинов, ухватившись одной рукой за крышку люка, бил прикладом автомата по кабине грузовика.

— Назад! Наза-а-ад! — кричал он.

Я на мгновение увидел лицо водителя, его оскаленные, стиснутые зубы, мокрые полосы на щеках, обезумевшие, нечеловеческие глаза и крикнул Блинову в ухо:

— Дай мне автомат!

— Прижми его к скале! Обгоняй, мать твою! — визжал худой солдат и, лежа на боку, стрелял поверх кабины длинными очередями.

Грузовик подскакивал на ухабах, гремел, скрежетал кузовом и выл мотором на одной истерической ноте. БМП дернулась вправо. Раздался удар, глухой хруст, с холодным щелчком лопнуло стекло в дверце. Грузовик с изуродованным крылом выехал на обочину, но не снизил скорости, все так же продолжая мчаться рядом с боевой машиной.

— Ударь еще раз! Вали его, вали!

— Стой! Стой! — кричал Блинов, готовый вот-вот прыгнуть на подножку грузовика.

Тетка стоял на коленях, прижимаясь грудью к казеннику пулемета, и содрогался всем телом с каждой очередью. Вокруг солдата катались по броне гильзы, подпрыгивали пустые магазины. Кто-то, склонившись над сеткой выхлопной трубы, надрывно хрипел, кашлял и разбрызгивал во все стороны капли крови.

— Вали ев-в-в-о-о!!!

Грузовик вдруг обогнал боевую машину, виляя шатким кузовом, как старая кляча крупом, помчался под уклон дороги, занимая всю проезжую часть.

— Сам сгорит и дорогу закроет! — со злостью стучал кулаком по броне Блинов.

БМП металась из стороны в сторону, пытаясь обогнать грузовик, изорванная покрышка заднего колеса которого шлепала по асфальту, как мухобойка, а изрешеченный пулями кузов жалобно трещал и скрипел.

— Смотри! — Я схватил Блинова за плечо, показывая рукой вперед.

Метрах в трехстах от нас дорога исчезала. Пламя гигантского пожара, как красная штора, закрыло всю проезжую часть. Глянцевитой смолой стекал на обочину расплавленный асфальт, пожирая сухую траву; она вспыхивала, как спички, брызгая во все стороны огнем.

— Дурила, ох дурила! — поморщившись, как от боли, заревел Блинов и, прижав к горлу ларинги, приказал механику: — Останови этого мудака, как можешь, останови!

Боевая машина в ту же секунду рванулась вперед, покачивая острым лодочным передком.

— Ноги! — предупредил кто-то.

Удар пришелся под самый кузов грузовика. БМП приподняла его задний мост, оторвала на мгновение колеса от земли, затем бросила, выворачивая с хрустом подвеску, протащила изуродованный грузовик еще несколько метров и остановилась.

— Все к машине! За броню!

Солдаты прыгали на обочину, падали, вжимаясь изо всех сил в песок. Тетка, не оборачиваясь, все так же стоял на коленях у пулемета, стрелял и что-то все время кричал. На забрызганную кровью броню горохом сыпались гильзы. Блинов толкнул меня, опрокидывая на землю у самых гусениц, и закричал:

— Прикройте! — и бросился, низко пригибаясь, к грузовику. С хрустом вылетели последние стекла кабины, запузырился кузов, отбрасывая от себя разноцветные щепки. «Почему я лежу? Надо что-то делать…» До боли вонзил я пальцы в сухой грунт, вырвал из него булыжник и в бессильной ярости швырнул в скалу.

— Автомат! Ну дайте же автомат!

Блинов нырнул в кабину грузовика, а я вскочил на ноги, но не сделал и трех шагов, как опять рухнул в горячую пыль, чувствуя непреодолимое притяжение земли.

— Куда вы?! — тянул меня за рукав, насколько это можно было вежливо сделать, серый, безликий солдат, раскрывая по-рыбьи огромный рот. — На машину! Лезьте на бээмпэ!

— К черту! Осатанели? Помогите Блинову!

— На машину! На машину! — не слушая меня, шипел солдат.

Блинов вывалился вместе с афганцем из кабины, и они, не выпуская друг друга, будто борясь, покатились в кювет.

Меня сильно толкнули к броне, кто-то сверху схватил влажной рукой за запястье, и я почувствовал, как лопнул в чужих пальцах браслет моих часов. Ухватившись за край люка, я потянул свое тело наверх. БМП с места боднула грузовик в борт, поволокла его юзом к скалам, освобождая дорогу. Изуродованные колеса с торчащими в разные стороны ошметками резины медленно оторвались от земли, на какое-то мгновение замерли в воздухе, и грузовик наконец рухнул набок, ломая под своей тяжестью остатки кузова.

Блинов тяжело бежал к БМП, размахивая руками, словно пробирался сквозь густой кустарник. У самой машины он вдруг остановился, не обращая внимания на руки, протянутые ему навстречу, и наклонился, будто хотел отряхнуть брюки от пыли.

— Руку! — грубо выкрикнул я. — Давай руку!

Но Блинов не выпрямился, продолжал стоять, опершись руками о колени, потом поднял голову и, глубоко дыша, сказал:

— Сейчас, погоди… Не ори…

— Руку!!!

Вдруг Тетка, оттолкнувшись ногой от жалюзи трансмиссии, прыгнул вниз, покатился по земле и на четвереньках подполз к Блинову.

Я похолодел.

Блинов опустил голову и сел на корточки. Точнее, он упал, но Тетка успел подхватить его под руки.

— Помоги-и-ите-е!!!

Двое солдат спрыгнули вниз, кто-то занял место у пулемета, и в грохоте очередей я уже не слышал, что говорили и кричали солдаты, поднимая на броню тяжелое, обмякшее тело своего командира. «Блинов! Блинов!» — звал я его, даже не зная имени, а он смотрел на меня, на солдат, на горы уже невидящими глазами, и мы мчались куда-то, и нестерпимой болью жгла мне руку его липкая, клейкая, горячая спина.

«Его убили? — думал я, чувствуя, что перестаю соображать, где нахожусь и куда еду. — Но почему? Что случилось? Из-за чего нас обстреляли?? За что???»

А вокруг, отвратительно чавкая, горел бензин и текла нескончаемой рекой лента огня, кружились в бешеной пляске черные скалы, и рядом, прижимаясь лицом к коленям Блинова, плакал солдат Тетка, и никто его не жалел, не успокаивал…

Глава З

Браслет от часов оставил розовый отпечаток на запястье. Я тер его пальцами, как чернильное пятно. Который час? Какая здесь разница с Москвой? В моем гвардейском, дважды орденоносном полку сейчас, наверное, обеденный перерыв. В офицерской столовой, как всегда, народу битком, духотища, мои товарищи толпятся у раздаточной с подносами в руках. Кассирша Зина, как на печатной машинке, стучит по клавишам, выбивая чеки, а офицеры возмущаются, что сметана слишком жидкая, а в борще вместо мяса — разрезанная сосиска. В буфете нарасхват идет боржоми, запотевшие, из холодильника бутылки открывают о шероховатый, как напильник, край алюминиевого прилавка, пьют здесь же, залпом, до слез. Говорят о предстоящей итоговой проверке, о вакантной должности начштаба, о новом приказе по форме одежды, о краске для пола в ленинской комнате… И никто не знает, что всего полчаса назад, в Афгане, в бою на Саланге убит наш человек — капитан Блинов.