Хлопушка с прицелом - Евгений Игоревич Новицкий

— Не знаю, может, я и заблуждаюсь, — пожал плечами Герман. — Но ведь назад уже все равно не переиграешь…

— Отравить? Меня? — все сокрушался умирающий Жнейцер. — Мне такое… и в голову никогда… прийти не могло…

— Ну, а мне вот пришло, — усмехнулся Герман. — И знаешь, ты сам меня вдохновил…

— Чего-о? — взревел Жнейцер.

— Ну как же, твоя любимая Катя Маслова тоже ведь была отравительницей. Я вдохновился этим любовно изображенным тобою светлым образом и отправился, фигурально выражаясь, по Катиным стопам…

— Маслова никого не травила, — из последних сил выдавил Жнейцер, после чего замертво рухнул лицом в стол.

— О чем это он? — недоуменно произнес озадаченный Герман.

5

— Поздравь меня, — этим же вечером рассказывал Герман Галине, — я отравил Жнейцера!

— Как? — ахнула Галина. — Ты что — серьезно?

— Ну конечно, — сказал Герман. — Небось уже завтра некролог напечатают… И после этого мы о Жнейцере не прочитаем уже никогда…

— Герман, ты шутишь? — испуганно посмотрела на него Галина. — Ну скажи, пожалуйста, что ты шутишь…

— Нет, — совершенно серьезно ответил Герман. — Я не шучу.

— Какой ужас! — прошептала Галина.

— Позволь, Галя, — нахмурился Герман, — ведь ты сама мне это посоветовала…

— Я?! — удивилась Галина.

— Ну да, вчера. Забыла, что ли?

— Герман, Герман… — простонала Галина. — Я ведь это не всерьез… Я пошутила просто!

— Да? — осекся Герман. — А мне показалось, ты говорила на полном серьезе.

— Как же ты мог так меня понять… вернее, не понять? — мотала головой Галина.

— Получается, неправильно понял, — вздохнул Герман. Но тут же снова оживился: — Хотя, знаешь, я ни о чем не жалею! Этого паразита следовало проучить, и я его проучил.

— Но что это тебе дало? — тихо спросила Галина.

— Во-первых, моральное удовлетворение, — отвечал Герман.

— А во-вторых?

— Во-вторых, у меня только что стало одним конкурентом меньше! — торжественно воскликнул Герман.

— Всего одним, — подчеркнула Галина. — Боюсь, мы с тобой этого даже не почувствуем.

— А мне кажется, почувствуем, — не согласился Герман. — Сама подумай: о чем стали бы писать эти газетчики, если бы не было Жнейцера и его дурацкого «Воскресения»? Тогда, может, и обо мне бы написали…

— Почему сразу о тебе? — возразила Галина. — Они ведь не только о Жнейцере пишут. Еще часто о Мумунине, Хучрае, Хвостоцком…

— Что ж, — Герман побарабанил пальцами по спинке кровати, — со временем можно будет и от них избавиться…

— Герман! — взмолилась Галина.

— Ну что «Герман»? Ты еще скажи, что тебе их жалко!

— Мне тебя жалко. Я не хочу, чтобы мой любимый человек оказался в тюрьме. А то и в могиле. Ведь за убийство у нас расстреливают, не правда ли?

— Да, но на меня никто не подумает, — убежденно сказал Герман.

— Откуда такая уверенность? — с сомнением посмотрела на него Галина.

— Просто потому, что не подумают! Даже возникни у кого такая мысль, он от нее отмахнется. Только скажет про себя: да нет, этого не может быть, потому что не может быть никогда…

— Но почему не может-то? — не понимала Галина.

— А кто такие убийцы? — отвечал Герман. — Обычно те, кто живет на горьковском дне. Опустившиеся, спившиеся, необразованные люди. Третий сорт. И уж конечно не имеющие никакого отношения к искусству и творчеству. Творческие личности не убивают — это всем известно…

— Но ведь ты творческий… — прошептала Галина.

— Правильно! — подтвердил Герман. — Именно потому на меня не подумают! Я мало того что творческий — я режиссер! А режиссеры режиссеров не убивают — такого не было никогда и нигде! Я стану тем единственным в этой трусливой братии, кто отважился на подобное!

— Герман, я всегда знала, что ты — исключительный человек. — Галина, расчувствовавшись, обняла любовника и прижалась к его плечу.

— А ты, Галя, — не менее исключительная женщина, — удовлетворенно ответил Герман.

6

Герман Графов работал на «Мосфильме» несколько лет. И все эти годы коллеги удивлялись, как это он умудряется так долго здесь держаться.

Дело в том, что картины, снятые Германом, общепризнанно считались наихудшей продукцией «Мосфильма». Всякий раз, когда принимали очередную работу Германа, начальству не оставалось ничего другого, как присвоить ей вторую категорию. Это означало, что фильм будет напечатан ничтожным числом копий и выпущен в недолгий прокат лишь в маленьких провинциальных кинотеатрах. Для периферии, мол, и такая чепуха сгодится…

Неудивительно, что о режиссере Графове слыхом не слыхивали даже самые большие любители советского кино. О нем никогда нигде не писали, его фильмов почти никто не видел… Словом, выходило так, будто бы и вовсе не существовало такого кинорежиссера.

А вот в личной жизни Герману очень повезло. Еще во время съемок своего дебюта (кинокомедии «Забавные заботы») он познакомился с начинающей актрисой Галиной Гортензи, недавней выпускницей ВГИКа.

Гортензи было Галининым псевдонимом. Настоящая же ее фамилия была до обидного простецкой — Горина. Галина стыдилась ее с детства…

«Забавные заботы» и для Галины стали дебютом в кино. Уже через неделю съемок Герман и Галина стали любовниками и с тех пор не расставались. Расписываться они не спешили, считая, что их любовь не нуждается в таких условностях, как бюрократический штамп в паспорте…

Разумеется, Галина снималась и во всех последующих фильмах Германа. Но ни у одного другого режиссера она ни разу не сыграла даже в эпизоде. Ибо после «Забавных забот» весь «Мосфильм» дружно уверился в том, что Галина — феноменально никудышная актриса.

При этом никто не оспаривал общего убеждения, что Галина была редкой красавицей. Про нее говорили, что она — самый убедительный пример того, что одной только внешности, фактуры для актерской работы в кино недостаточно.

Учитывая все вышесказанное, нетрудно догадаться, что Герман и Галина стали на студии нарицательной парой. Режиссеры сходились на том, что даже самый творчески слабый из них выглядит Эйзенштейном на фоне Графова с его жалкими киноподелками. Актеры столь же дружно дивились на катастрофическую неспособность к игре Галины Гортензи.

— И как только она ВГИК закончила? — разводили они руками.

— А ее хахаль — как?! — усмехались им в ответ. — Нет, очень еще у нас все это не налажено в учебных заведениях. Принимают в искусство буквально кого попало…

— Да и что это, с позволения сказать, за псевдоним — Гортензи? — злословили третьи. — Вы хоть весь Союз обойдите, такой безвкусицы даже в самом задрипанном театрике не встретите…

В конце концов, Германа и Галину за глаза стали звать Графом и Гортензией. Делали даже такие предположения:

— Граф еще кое-как держится, покуда Гортензия молода. А как она начнет вянуть — капут им обоим. Поганой метлой эту парочку из кино выметут!

— Вы это серьезно? — озадаченно спрашивали