Неоконченный портрет. Сборник рассказов - Валерий Можаев

– Срочно открыть склады, разобрать всё оружие, особенно пулеметы Дегтярева, и новые автоматы, гранаты! Побольше гранат!

– Зам по тылу не разрешает!

– А по закону военного времени – к стенке он не желает? Открыть склады! Приготовить к выезду все автомобили, с боезапасами. Выполнять!

Или расстрел! Расстрел на месте без суда и следствия! Всю технику отогнать под прикрытие зданий и сооружений! А надо будет – окопаться! всем, всем, всем, быть наготове! Артиллерию на прямую наводку!

Не думал наш капитан, как отразится его стычка с замом по тылу, майором Силуяновым в дальнейшем. Через 2 месяца их полк пошлют на переформировку. Рапорт Силуянова окажется на столе капитана госбезопасности Толстогуба, который будет крутить его дело целую неделю, дело по самовольству и неподчинении старшему по званию.

О сколько зависти, злобы, ложных доносов было написано подленькими людишками (чтобы обелить свою подлую сущность) на тех, кто не жалея собственной крови, брал на себя груз ответственности, не только за своих солдат, но без ложного пафоса – за всю страну. И это в то время, когда наша армия несла потери, несоизмеримые ни с чем.

Странное дело, но капитан Толстогуб оказался настоящим спецом, он разобрался правильно в ситуации. Нашел свидетелей, проверил все факты, где и как выходили из окружения. Как обезвредили колонну фашистов, переодетых в солдат Красной армии; как стояли насмерть под Смоленском. Как капитан Григорьев принял командование полком. Он вернул капитану все награды и доброе имя.

Поезд, в котором ехала жена Василия, подвергался бомбежкам 3 раза. Но всё-таки Настя добралась до Перми, а оттуда уж пароходом в Елово. Друзья по работе не дали ей уехать в Рябчата, так как она была на сносях. И действительно через три дня она родила сына.

После родов устроилась она на работу в МТС старшим зоотехником (тогда декретных отпусков не было), где ей выдали лошадь Астру. А за ребенком ухаживать вызвала из Коми-округа собственную мать. Работы было много. Район растянулся по реке Каме на 140 км. Сорок две деревни и 3 хутора, – и везде конюшни, коровники, овчарни. Не считая свинарников и птичников. Каждая деревня – колхоз, в котором производился широкий спектр продукции. В ту пору не было специализированных хозяйств, так что Настя – каждый день в седле. И у сына ее молочко из бутылки, у нее ж болели груди. Приходилось сцеживать молоко, которое она спаивала лошади. Или переливала в бутылочки, а потом возила сынишке. Сколько Настя за годы войны, а потом и после нее, перевидала людского горя, работая таким образом – общаясь с огромным количеством людей, не сосчитать.

Война, война. На побывке дома

После тяжелого ранения полковник Василий Григорьев был отправлен на родину, после лечения в тыловом госпитале. Приехал он неожиданно. Мать Настены увидала в окно, идущего с палкой офицера и сердце забилось. Подумалось, что это ее сын Андрейка, который давеча написал из госпиталя письмо, что скоро приедет на побывку. Жили они рядом с военкоматом. Офицер зашел в военкомат и оттуда очень долго не выходил. Ульяна Кондратьевна забеспокоилась. Сидела, покачивая люльку с малышом, и незаметно уснула. Проснулась от стука двери, от пара, пахнувшего в двери с улицы. Но никак не могла разобрать, кто вошел к ним. А вошел не сын – а зять, весь в ремнях и с терпким запахом табака и спиртного.

– Здравствуйте, мамаша! Что, не признала зятя? Давай поднимайся! Мечи на стол, что есть в печи.

– Окромя постной похлебки ничего и нет, да и хлеба только крохи. Ну, ничего, счас что-нибудь придумаем.

– ничего придумывать ненужно. У меня сухой паек на 10 дней, да и в городе кое-что прикупил, так что не пропадем. А где Настасья?

– Как где, на работе знамо, одна – на весь район. На попе мозоль – из седла не вылезает. Работа, где поест, а где и в присмотрку проживет! Хотя народ хороший, уважают ее, а иногда и пожалеют: в мягку постель положат спать, али на печку теплу. Так вот и живем. Я вот с внучком. Сын мать не видит. Но растет спокойным, всё спит али играет со своими ручонками. Вытянет их перед собой, всяко поворачивает и улыбается чему-то, на погремушки почти не смотрит. Кота Ваську за уши тягает, тот верещит, но все равно к нему в люльку лезет. Обнимутся, бывалога, и сопят в 2 норки; пригреются друг от друга и рады жизни. Вот так и растет. Увидала тебя, думала мой Андрюшенька, он теперя тоже офицер. Танкист, уже капитан. Нонче в госпитале, – горел в танке. Сейчас в Свердловском госпитале. Обещался приехать, ан это ты зятек, – тоже рада!

Только успела бабка это проговорить, в двери без стука ввалился друг детства Николай. А также Таисья, подруга Насти:

– Привет героям! Читали и по радио слушали, как вы немца от Москвы шуганули, и поделом ему, окаянному. Надолго ли домой?

– До излечения. И обратно в окопы.

– Сейчас погоните врага с треском, на запад!

– Не говори гоп! Фриц еще очень силен. Сопротивляется отчаянно, да иногда и жмёт в полную силу.

– Нам про тебя позвонили из военкомата, мы сразу баньку затопили и Насте, жене твоей, по рации сообщили, что муж приехал. Так что жди жену и к нам! А пока, извини, дела, уходим. Часа через 3 ждем.

Часа чрез полтора прискакала Настя. Лошадь привязала около военкомата, положила ей охапку сена и бегом домой. Прибежала раскрасневшаяся, бросилась на грудь мужу и расплакалась. Показалось ей, что это совсем не муж, а другой человек, даже запахи его как будто совсем иные. А сын сразу почувствовал, что мать пришла, заворочался и закряхтел. Настя говорит: Мам, он, наверное, обкапался?

– Наверное, ведь давно спит.

Отпрянула от мужа, засуетилась, распеленала сынишку.

Подмыла ему попку, приговаривая: Смотри, каков пузан! Весь в дедушку!

– А как дед с бабулей живут?

– Как? Деда тоже в армию забрали. Ездит с передвижным госпиталем санитаром. Пишет редко. Говорит, столько горя насмотрелся, что и жить не хочется! А мать твоя ничё, живет, хлеб жует. Всю жизнь вас сыновей ждет, то одного, то другого, а дочки – то отрезанный ломоть, выпорхнули из дома и живут по себе. Одна в Свердловске, а другая вышла замуж за старика, за пчеловода, сейчас живут в Ножовке. Дом у них 5-стенный, на самой горе Постожи, небось, помнишь.

– Как не помнить, мы там, на Масленицу, все перекатались на санях.

– Хорошо живут. Он хоть и с седой бородой, но мужик крепкий, да мастер на все руки. Хоть столярничать. Хоть детей сделать. Твоя сестрица забрюхатели, скоро рожать будет.

– Слава Богу! А то все плакалась, – кто меня, рыжу корову, взамуж возьмет? Подишь-ты!

– Отвернись ты, покормлю Володьку! Настя ушла на кухню, подмыла грудь, сунула сосок ему в ротик, а тот всегда готов – начал активно сосать. Какое блаженство и ему, и ей, Настя вся зарделась… Вспомнила как это ж любил делать молодой Василий, как было приятно ей прикосновение его губ к груди и щекотание его мягких пушистых усов. Кровь прилила к лицу, к ушам. Неужто он сейчас совсем другой?

В бане он стеснялся ее, а она была удивлена, какой он крепкий, но весь исполосованный шрамами.

Совсем не тот, что был раньше; но каким он все равно был желанным. Как приятны его прикосновения, желанна его любовь.

Желанным стал и ребенок, второй сын, которого она понесла этой памятной ночью – после долгой разлуки с мужем.

Старшина Бобров

Третий день мела поземка, заметая траншеи и окопы. И что самое неприятное, с сильным морозом. Немцы присмирели, и им не очень-то хотелось вылазить на мороз. Замерзала трансмиссия, обмерзали конечности, руки, ноги, носы. Все примерзало к железу.

– Проклятые фрицы! Хоть бы вылезли! Не до хорошего – хоть бы погреться. Нет, ведь сидят подлые в землянках, греются. Не хотят воевать. Со скуки подохнешь с ними, – причитал старшина Бобров, грея руки о котелок с углями.

– Вот и я говорю, мой «Максим», когда в работе, греет очень хорошо. А так приходится подогревать воду для него своим телом, постоянно ношу 2 грелки на себе, не ровен час – замерзнет вода.

– А где ты их раздобыл-то?

– Где-где, в Караганде. В аптеке одной, еще при отступлении. Да, а «Максим» свой еще с границы на себе пру, как жеребец ногайский.

– Ну насчет жеребца, ты пожалуй, прав, ну ни одной юбки не пропустишь. Если б не эти бабы давно бы уже стал полковником.

– Не шуткуй так, они нынче под полковниками, как раз и предпочитают лежать. А с нашего брата взять нечего. Вот эти 2 грелки под полушубком нагреются, и когда прикемаришь, кажется что 2 подружки тёплые под боком.

– Немец, кажись, выдохся, скоро пойдем в наступление, вот тогда и погреемся, как следует.

– В наступление! По такому снегу много не набегаешься, разве что на броне проехаться, да за танки и спрятаться. А так ты – ходячая мишень на белом снегу…. Всё так и получилось – пехоту посадили на танки. Сидеть на броне в 30-градусный мороз – не очень приятная вещь. Подложить бы подушечку – ан нет. Промокшие рукавицы примерзали к броне. Ветер сек лица. У многих бойцов были сильные обморожения, но они их не замечали. Был всеобщий подъем – наконец наступление!