Сердце пяти миров (СИ) - Андреевич София

Мальчику, истекающему кровью на камнях в паре шагов от нее, не помог бы ни один целитель. Да даже если бы сама Шербера отдала ему всю свою магию, она бы не смогла его спасти. Но она не могла не подчиниться, когда ей приказывал мужчина, так что подошла и встала рядом с ним, ловко уворачиваясь от прикосновений воинов, бегущих к стене, чтобы спуститься с нее и присоединиться к тем, что гонит врага прочь.

— Держи его.

И Шербера подчинилась так послушно, словно и была создана только для этого. Она опустилась на колени на пыльной скале и обхватила лицо умирающего руками. Светлые синие глаза смотрели на нее с тоской, рука уцепилась за рукав ее одежды, голос был совсем тихим и полным слез.

— Не надо, — захныкал он, глядя на нее. — Не надо, я не хочу умирать. Ну позовите целителя, я еще могу, это не такая уж тяжелая рана, я еще буду жить…

— Ложись! — завопил вдруг искаженный боем голос Прэйира. — Ложись!

Воины попадали на землю; тот, что удержал Шерберу, рухнул прямо на нее и на умирающего мальчика, заставив его закричать — отчаянно, пронзительно, тонко, как птица, налетевшая грудью на острый шип.

Но он сделал это намеренно. Громкий звук, темный и низкий, подобного которому она не слышала в своей жизни никогда, заставил ее сначала закричать от ужаса, а потом закрыть глаза и вцепиться в плечи умирающего паренька, когда земля под ними задрожала, а над головой словно пронесся вихрь.

Магический взрыв. Последняя попытка предателей повернуть ход битвы вспять — и, похоже, она не удалась, потому что воины вокруг снова вскочили на ноги и рванули к стене, оттирая кровь с лица и волос.

— Не отступать! Все на ноги, вперед, добьем тварей! — закричал где-то далеко Прэйир.

Карос каросе, лежавший на плачущей Шербере и стонущем в агонии юноше, вскочил на ноги и бросился было к стене, но вдруг вернулся и ухватил ее за подбородок окровавленной рукой. В суматохе лиц, теней и крови их глаза встретились.

— Убей моего брата, акрай. Сделай, что должна.

— Вперед! — раздался за стеной отчаянный крик, и Шерб кивнула и отвела взгляд, когда воин отпустил ее и прыгнул со стены вниз.

Снова обхватила лицо юноши руками и посмотрела в глаза, залитые слезами, и коснулась губами его губ в прощальном поцелуе, который должна была подарить ему любимая женщина или мать, а дарила та, уста которой не знали любви.

— Твоя магия не умрет с тобой, — сказала она, и он затрясся и захныкал в ее руках, как ребенок. — Твоя магия поможет другим, храбрый воин.

— Акрай, — прошептал он, — я не был храбр, я не был храбр, я встал за спину своего брата и позволил ему сражаться, пока сам дрожал от страха. Мне всего семнадцать Жизней, я не хочу умирать, не хочу, не хочу…

— Акраяр! — раздался откуда-то слева далекий голос Илбиры. — Все в палатку! Все к раненым!

Но она не могла уйти, когда была нужна. Шерб положила голову юноши себе на колени, не обращая внимания на ругательства воинов, которым мешала пройти. Взяла тонкую руку в свою, крепко сжала ладонь и закрыла глаза, чувствуя магию умирающего воина, ощущая ее как тепло маленького огонька под ладонью, приятное тепло, которое вскоре должно было исчезнуть. Нащупала рукой тяжелый нож-афатр в складках одежды, ухватила его покрепче, обжигаясь об вечно холодный камень, и сосредоточилась на том, что должна была сделать.

Воин попросил ее облегчить мальчику — своему брату — страдания. Акраяр жили на краю боя, они должны были уметь проявлять милосердие, должны были уметь убивать, как убивали другие, забирая остатки магии, которую отдадут тем, которые останутся жить и сражаться. Шербера еще никогда этого не делала, хоть и знала, что однажды придется: во славу богини Инифри, катящейся по небу на своей колеснице, украшенной костями мертвых младенцев, во славу магии, которая вернулась в их края.

Но рука ее дрожала и нож оставался холодным и мертвым, не желая ей помогать, и мальчик ждал, тоже дрожа и кусая губы в предчувствии боли и смерти.

— Во имя Инифри, чего ты медлишь? Ты собралась здесь сидеть до заката, акрай?

Она не успела ответить — сильная рука ухватила ее за кисть, и после быстрого взмаха афатр вонзился мальчику прямо в сердце. Теплая магия ударила в нее вместе с кровью, и Шерб закрыла глаза, когда мальчик застонал и дернулся в последний раз на ее руках, а потом откинулся назад, глядя в небо.

— Твое сердце умерло, — сорвались с ее губ слова, и маг — это был маг, никто другой не смог бы удержать афатр, по которому текла магия, не обжигая ладоней, — повторил следом за ней:

— Твоя магия будет жить вечно.

Он не позволил ей выдернуть нож из груди мальчика сразу, и все держал и держал ее руку, пока остатки магии перетекали из ножа в ее тело.

И только когда юноша закрыл глаза, в которых погасло последнее сияние жизни, твердые пальцы разжались, и Шерб вытащила из мертвой плоти афатр, вскочила и, не оглядываясь, побежала прочь, толкая людей, не видя ничего вокруг, пока, наконец, не оказалась за какой-то из палаток, где ее вырвало желчью и черной кровью.

Она прижала руку к груди, чувствуя, как чужая магия смешивается с ее собственной, как отступает страх от содеянного, сменяясь приливом силы, которая вспенилась в ней подобно океанской волне… и отступила подобно ей же.

Она оттерла рукой рот и поплелась к палатке, куда уже безостановочно текли раненые. Ее чуть снова не вырвало от запаха смерти, ударившего в лицо на входе, но Шербера тут же взяла себя в руки и огляделась, размышляя о том, куда ей подойти сначала. Повсюду на лежанках кричали, стонали, молчали и умирали. Илбира и другие акраяр носились от раненого к раненому, повинуясь командам старшей лекарки и того светловолосого мужчины, которого она заметила еще снаружи. Увидев Шерберу, он поманил ее рукой, и она покорно подошла. Льдистые светло-сиреневые глаза оглядели ее, юношеский голос звенел, когда целитель заговорил с ней.

— Ты вся в крови, акрай. Ты ранена? Тебе тоже нужна помощь?

Она покачала головой, оглядывая себя и только сейчас понимая, что забрызгана кровью того мальчика, которого убила. Которого убил тот маг ее рукой.

— Нет, я не ранена, господин, — ответила поспешно, когда поняла, что целитель задал вопрос, и она не отвечает. — Это чужая кровь. Я помогала воину уйти из жизни.

— Как твое имя, акрай? — спросил он.

— Шербера.

— Меня зовут Олдин, Шербера, — сказал он. — Господин Олдин. Что ты умеешь лучше: зашивать раны или готовить мази?

— Первое, — сказала она. — И еще умею хорошо накладывать повязки.

— Тогда приступай. Нам нужны руки.

— Господин, можно мне… — начала она.

— Можно тебе?.. — продолжил он, когда она замолчала.

— Можно мне сначала выпить воды? — Ей хотелось избавиться от кислого вкуса рвоты во рту, прежде чем начать работать.

Он не был удивлен ее просьбой и потому просто кивнул и отошел в сторону, пропуская ее к заднему концу палатки, где стояли бочки.

Шербера не успела сделать и пары шагов: резкая боль стрельнула в левой стороне ее тела, а потом еще, и она пошатнулась и осела с легким вскриком, схватившись за грудь. Господин Олдин подхватил ее и помог опуститься на земляной пол, когда в Шерберу ударила третья вспышка.

Четвертая.

— Дыши, акрай. Тебе нужно дышать.

Но она не могла вдохнуть от боли, и тогда он просто подхватил ее на руки, легко, как ребенка, хоть Шербера и могла бы поклясться, что он сам весит не большее нее, и перенес на свободную лежанку чуть дальше, уложив так ловко, словно делал подобное всю жизнь.

— Сколько спутников ты потеряла, акрай? — спросил, подавая ей воду в глиняном кувшине, и Шерб пришлось несколько раз повторить это беззвучно, прежде чем голос вернулся, и слово повисло в воздухе, становясь реальным.

— Четыре. — Она отпила воды. — Их было… четверо.

И остался только один.

Шербера откинулась на лежанке, все еще ощущая нестерпимую боль в сердце — магические стрелы, пронзившие акрай, которая ощутила смерть своих спутников. Это было несправедливо — чувствовать боль, когда она чувствовала радость, чувствовать радость, когда она должна была чувствовать горе. Но если четверо умерли, то у нее остался всего один. Один мучитель и четыре шанса на другую жизнь. Четыре шанса.