Спичрайтер. исповедь… - Жорж Старков

Иван Дзюба. Спичрайтер. Бульварный писака. Никто. Серый, безликий лох. Да, они будут правы и находится в абсолютном заблуждении одновременно. Они думают, я пишу речи – да. Но ещё я пишу им их же мысли, а после делаю так, чтобы сам мир отовсюду подсказывал, что именно эти мысли и есть те идеи, которые давно зрели в их собственных головах. У меня нет силы и власти. Официально – бесспорно. Зато у них есть. Для меня этого достаточно. Я – лишь один из толпы, вечно снующих туда-сюда по кабинетам, помощников сильных Мира сего. Они опять попадут в десятку. И это хорошо. Хорошо, что они так думают. Ведь это то, чего я добивался несколько лет – безликости, незаметности.

То, что говорю я, говорит какой-то среднестатистический человек. Никто не запомнит, кто навел на ту или иную мысль – это и есть мой триумф, мое главное достижение – внушать людям, что главную цель в своей жизни они нашли сами. Это долгий и кропотливый труд. Это великий риск. Это одна большая авантюра длиною в жизнь. Но, если звезды благосклонны и удается в нужное время собрать воедино все элементы всех мозаик, из которых складывается твоя личная дорога в «изумрудный город», то остается лишь пустить вперёд себя игрушечные паровозики по игрушечной железной дороге и любуясь идти следом.

Какие-то вагоны и локомотивы неизменно сойдут с рельс. Ну что ж, «се ля ви», как говорят французы. За гробом выстроится внушительная траурная колонна, прозвучат фальшивые речи о том, какого «хорошего человека» не стало. О том, что смерть забирает лучших и прочая шаблонная белиберда. Всего лишь техническая остановка. После составы двинутся дальше, а какие-то и вовсе останавливаться не будут.

Моим флагманом игрушечной эскадры в настоящем море стал Марк – ни рыба ни мясо, из которого я сделал настоящего льва. Он прыгал через горящие обручи, повергал в страх громоподобным рыком, был царем зверей… Но, в конце номера аплодисменты срывает не большая кошка, а дрессировщик. До поры до времени на него не обращают особого внимания. Взгляды прикованы к хищнику. Однако, когда человек засовывает голову в пасть к зверю, все болеют за него как за хоккейную сборную на Олимпиаде. Номер удался. Все живы. Но восторгаются уже не грозным властителем саванн, а отважным служителем арены, который рискует жизнью ради них – зрителей. Чтобы взрослые вспомнили, а дети узнали – силен не тот, кто способен убить, а тот, у кого хватает духу наступить на горло своему страху, зная, что это может стать прощанием с белым светом.

Но кое-что остается по ту сторону занавеса. Дрессировщик воспитывал львенка, как собственное дитя. Да, львенок вырос в страшного зверя. Но, если воспитатель достаточно хорош, даже хищник, для коего все вокруг – лишь мешки с мясом и костями, никогда его не тронет. Ведь, он не угроза, а еды и так достаточно. Вы думаете, эта схема работает только в цирке? Как бы не так… По крайней мере, я так думал и думал еще совсем недавно.

Глава 1

3 января

Люблю метро. Особенно часы, что развешаны в великом множестве в этом муравейнике железнодорожных путей и людских потоков. Часы выводят меня из этого микромира в мир макрокатегорий. Они, не лишний, а очередной раз, напоминают мне о сути людской вселенной, об устройстве нашей человеческой жизни. Даже округлая форма под стать планете. Циферблат с его разметкой – рассекающие её меридианы. Стрелки – вращение и ход времени. Устройство, в общем, как и планета, кому-то или чему-то служит. Чего уж говорить о людях.

Каждый из нас как шестеренка. Каждый служит для какой-то цели. Каждый на пути к этой цели выполняет определенную последовательность действий. Все мы, как и шестерни, крутимся, заставляем крутиться других. Всё для того, чтобы механизм, ход которого кому-то нужен, не стоял на месте. Шестерни в часах вращаются, благодаря механической или электрической энергии. Пружина, батарейка – не важно. Так и каждый из нас. Чтобы мы вращались, нам нужна энергия. Наш аккумулятор – удовлетворение потребностей и реализация желаний. Накорми здорового мужика тарелкой пшенной каши, дай запить слабеньким, сладким чаем, приготовленным из двухрублевого пакетика и этого заряда хватит на полдня. За это время можно вскопать пять соток земли или выложить кладку в пятьсот кирпичей. Потом подзарядка, отдых, снова подзарядка и снова можно перепахивать поля, сеять или собирать урожай, строить дома, рыть колодцы, кто на что способен. Для того, чтобы иметь достаточно сил на работу, даже тяжелую, многого не нужно. Но, если процесс повторяется из дня в день, у человека, существа разумного и временами не лишенного фантазии и просветлений, может сложиться ощущение что он тот, кем является на самом деле – всего лишь шестеренка. И то, что она каждый день вращается кому-то нужно больше, чем ей самой. Тогда у шестеренки может возникнуть мысль – не лучше ли вращаться вокруг своей оси, но в другую сторону или вовсе впасть в состояние покоя? И для того, чтобы такие мысли не возникали, для шестеренок есть дополнительные стимулы. Очень простые, но вместе с тем, гениально-хитрые.

Для вращения нужна энергия. Но это железякам всё равно какая. У нас для неё придумали целую иерархию. Есть бичёвская, нищебродская, непрезентабельная – то есть дешёвая, которую может позволить себе почти каждый. А есть гламурная – та, что делает тебя круче в глазах окружающих, поднимает самооценку, вызывает уважение.

Наша энергия – это пища, что в нашем мире стала настоящим культом. Для того, чтобы поддерживать здоровье и силу, человеку нужен определенный набор – витамины, микроэлементы и так далее. Но, как только человек научился не просто выживать, а еще и получать удовольствие, на первое место вышло не содержание, а форма. Получить в обеденный перерыв свой заряд от отваренных дома макарон, вприкуску с ломтиком сала и свежим помидором – не престижно. Нужно собрать компанию коллег-снобов и организовать поход в близлежащий ресторанчик. Необходим ритуал. Брезгливо полистать меню, с недовольным видом заказать что-нибудь поэкзотичнее. Затем, ковыряя вилкой произведение повара, который с семи утра снует меж заготовками и кастрюлями и кормит вечно недовольных «серых пиджачков», рассуждать о заморской кулинарии. О том, что итальянцы и французы знают в ней толк, а вот родная кухня скупа и убога.

И это то, что движет шестеренки. Желание получить, что-то задорого. Точнее показать – у тебя есть для этого все возможности. Ты можешь позволить себе устриц, так зачем есть курятину? Какой еще «кирпичик», ведь французы придумали замечательный багет… И так со всем остальным – машинами, жильем, женщинами. Быть транжирами стало престижно. Но, для того чтобы транжирить, нужно для начала это иметь. А иметь, можно, только если энергично крутиться в нужную сторону. Нехитрая, но самая действенная ловушка. Перед носом висит потребительская морковка, на веревочке, сотканной из понтов. И мы бежим, разгоняя ленту беговой дорожки. Потом, съедаем желанный оранжевый овощ и у нас есть энергия, чтобы бежать к следующей морковке. Все мы, как ослы, а значит – мы хорошие шестеренки. Мы будем продолжать крутиться, пока не придет время ревизии механизма и смены износившихся деталей.

Мы – не больше, чем просто шаблонные штамповки, для поддержания жизнедеятельности глобального механизма. Но кто сказал, что деталь не может иметь второго назначения? Например, стать частью другого агрегата? Как раз такую я рассчитывал увидеть снова. Почти каждый день я спускался в метро на Белорусской, проезжал по зеленой ветке до Тверской, чтобы перейти на ветку, модного нынче, фиолетового цвета. И вот тут-то, на Пушкинской, я встречался с моим знакомым в 8 случаях из 10. Ну, как знакомым… Знакомым мне. Мой друг даже не знал, что я у него есть. Наблюдатель, попутчик, как правильно назвать, не знаю. Наверное, никак. Я не был ему никем и, вместе с тем, наши судьбы оставались связаны, до определенного момента.

Интересующую меня деталь звали Олегом. Он был художником. Но, в первую очередь для меня, он был пьяницей. Да он и сейчас таков. Но тогда это было именно тем фактором, который привлёк мое внимание. Заходя в вагон в подпитии, он, как правило, начинал приставать к пассажирам, пытаться беседовать, как на высокодуходные, так и вполне земные, социальные темы. Но, чаще всего ему давали понять, что разговор интересен только его инициатору, Олег расстраивался. А расстраиваясь, превращался, ну как бы это помягче… в варвара. Он начинал высказывать всем, что о них думает, причем, в весьма изощренной и, зачастую, нецензурной форме, размахивать руками и так далее. Один раз дело дошло даже до полиции… Одной, симпатичной, молоденькой и, судя по всему, воспитанной дамочке показались оскорбительными ухаживания, нарисовавшегося кавалера, который, даже после весьма доходчивой и не двузначной просьбы «оставить её в покое», не бросил притязаний на сердце прекрасной незнакомки. В итоге, звонок машинисту, через станцию – полиция, два удара резиновой дубинкой, наручники, отделение. Но, ни этот, ни другие подобные случаи, судя по всему, впрок художнику шли не особо.