Ты подарил мне небо (СИ) - Савицкая Элла

— Как твой день, пап? — спросило мое рыжеволосое чудо, одетое в невесть знает что, а конкретнее в обвисающие как у пацана джинсы и рваную под мышкой футболку. Семнадцатилетние девчонки одеваются совсем иначе, но это правило не касается Киры. Вероятно, дело в том, что её воспитывал отец, а женское влияние отсутствует как таковое.

— Нормально прошел, — я тепло улыбнулся дочери и уселся за обеденный стол, на котором красовались спагетти с котлетами. От услуг кухарки я отказался, когда Кирюха стала сама готовить и радовать меня домашними не изысканными блюдами. Хоть эта женская черта в ней жива. — Устал немного, а ты как?

— Я тоже в порядке. В универе сегодня спектакль ставили, я была Джульеттой.

Усмехнулся, глотая кусок мяса.

— Джульеттой, ты? Там ваш сценарист ничего не перепутал?

Кира закатила глаза и распустив копну огненных волос, вознесла правую руку в небо:

— Мое лицо спасает темнота,

А то б я, знаешь, со стыда сгорела,

Что ты узнал так много обо мне.

Хотела б я восстановить приличье,

Да поздно, притворяться ни к чему.

Ты любишь ли меня?…

— Люблю, люблю, — перебил серьезный монолог своей артистичной дочери и указал вилкой на тарелку. — Все, теперь верю. Отличная Джульетта. Ешь давай.

Кира удовлетворенно хмыкнула и уселась на стул. Накрутила на вилку спагетти и отправила в рот.

— Как твой поход в психбольницу? — спросила, не переставая жевать, и я на мгновение застыл. Перед глазами всплыл образ полупрозрачной Николь, заставляя сердце в который раз за день сбиваться с ритма. Отложил вилку и потянулся за чашкой кофе. Аппетит как рукой сняло.

— Хорошо все. Завтра опять поеду.

— Зачем?

Действительно, зачем? Ответ я не придумал. Зазвонил мобильный и спас меня от допытливых глаз дочери.

На следующий день мой автомобиль стоял под окнами больницы, пока я вот уже двадцать минут сидел за рулем и смотрел на серые окна. Что я здесь делаю? Для чего? Что я хочу от ребенка, который младше меня на двадцать лет и годится моей дочери в сестры? Злость на себя за то, что позволил родиться порочным чувствам взвилась вихрем и затянула в водоворот самокрушения. Идиот. Чего я хочу добиться, считая, что мне удастся найти признаки жизни в тусклой оболочке маленькой женщины? Ответ я знал, и он мне не нравился. Я хотел ее. Её смеха, улыбок потому, что черт возьми, я уверен, что её улыбки волшебны. Мне до боли в груди хотелось смотреть, как молодая птица исцеляется и быть свидетелем каждой её крошечной победы. Я эгоистично хотел заполнить её мир собой. Какая-то мания, по-другому не объяснить. В этот день я не зашел в больницу. И на следующий и через день тоже. А потом вспомнил, что её вскоре должны будут выписать и у меня еще как минимум полгода не будет шанса приблизиться к Николь. Вряд ли её тетка одобрит желание абсолютно незнакомого мужчины увозить ее племянницу из дома и показывать ей мир.

— Юлия Альбертовна, мне нужно ваше согласие на одну мою просьбу, — я сидел в уже знакомом кабинете и нервно тарабанил пальцами по столу.

— Слушаю Вас, Александр Константинович, — деловито поправив очки, женщина сложила руки в замок на поверхности стола и приготовилась слушать. Как только я вошел, бедная посчитала, что я за докладами явился и побелела на глазах. Начала торопливо объяснять, что за такой короткий срок еще толком ничего сделать не успели и ей нечего мне предъявить кроме неистраченной суммы на счету. А теперь я смотрел в умные темно-синие глаза и пытался сформулировать свою просьбу так, чтобы она была правильно понята, но в голове так или иначе звучит грязно и пошло.

— Помните, Вы рассказывали мне о Николь? — черт с ним. Скажу как есть и как можно быстрее решу вопрос потому, что мне до одурения хочется снова увидеть ту девочку.

— Конечно.

— Так вот, я думаю, что смогу помочь ей.

— Как? — глаза напротив удивленно распахиваются, — Вы знаете хорошего психолога?

— Нет, но мне кажется, я знаю, что ей нужно. Не эти стены, а жизнь. Ей необходимо жить, как все люди. Гулять. Слушать музыку.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

— Мы включаем ей музыку ежедневно. Моцарт, Бах, и другие известные композиторы очень часто звучат для наших пациентов.

— А может ей не Моцарт нужен? Может ей нужна какая-нибудь глупая молодежная песня, — наклоняюсь вперед, стараясь объяснить свою точку зрения. — Вы когда-нибудь пробовали обращаться с ней не как с больной, а как с обычным человеком?

Она заерзала на стуле и сняла очки. Нервно заломила пальцы, желая говорить со мной в более строгой манере, но щедро подаренная накануне сумма её сдерживала. — Она не обычный человек, — начала осторожно, словно я глупый ребенок и чего-то не понимаю. — Понимаете, Александр Константинович? Ей нужно особо внимание.

— Зачем? У нее нет серьезных изменений в мозге и нервной системе, как я понял?

— У нее глубокая депрессия.

— Которую Вы делаете еще глубже, обращаясь с ней как с психически больной. Вы же врач! — усилил я напор, чувствуя, как начинаю распаляться, — когда иммунитет слабый, его нужно укреплять не иммуностимулирующими препаратами, а физнагрузкой и частым гулянием на воздухе. Верно?

— Александр Конст,…

— Послушайте, я уже все решил. Мне просто нужно, чтобы Вы отпускали Николь каждый день на несколько часов со мной.

На лице женщины отразился шок и в ошарашенных глазах я прочитал именно то, о чем боялся больше всего. Конечно. Похотливый мужик нашел себе сломанную игрушку и хочет ее доломать окончательно.

— Юлия Альбертовна, у меня дочь такая же, как Николь, кстати сколько ей?

— Двадцать два, — я нахмурился. Девочка выглядит гораздо моложе.

— Моя дочь даже младше, как оказалось, но дело не в этом. Отбросьте предрассудки и услышьте меня! Если бы не дай Бог что-то подобное произошло с моим ребенком, я бы ни за какие деньги не пожелал ей той судьбы, которая постигла Николь. Я бы хотел видеть ее счастливой. Я бы все отдал, чтобы ребенок, которому пришлось пережить подобное забыл обо всем и жил с чистого листа. Мое сердце бы разорвалось глядя на то, как вместо того, чтобы радоваться жизни она гниет в четырех стенах.

Между бровей женщины пролегла глубокая складка, означающая, что мне удается проломить броню, поэтому я усилил напор.

— Я дам вам чек на еще одну такую же сумму, что и три дня назад.

— Что? — возмутилась Ветищева и в ее голосе появились истерические нотки, — Вы подкупаете меня?

— Я доверяю Вам! И я верю, что только Вы в состоянии трезво оценить ситуацию. Разве эта девушка может чувствовать себя еще хуже, чем сейчас? Не дайте ей до конца жизни смотреть на мир обезжизненными глазами.

Несколько минут директриса думала, то косясь на меня, то за окно. Кусала губы, прикидывая во что ей может вылиться подобное нарушение правил, и потом изрекла:

— Меня могут лишить лицензии, но я с Вами согласна. Честно говоря, я и сама Марте не раз говорила, чтобы она возила девочку на море, гуляла с ней в парках, но она почему-то уверена на сто процентов, что от этого станет только хуже, — тяжело вздохнула и серьезно посмотрела мне в глаза, — Вы обещаете, что не поступите с Николь плохо? Пообещайте, Александр Константинович, Бог ведь все видит.

— Я клянусь, что пока она будет со мной, ее не посмеет укусить даже комар.

Спустя пятнадцать минут я входил в палату, стены которой были выкрашены в персиковый цвет. Хоть не убийственно синий, подумал вскользь, вспоминая злополучные фотографии, на которых все стены больницы побелены до половины побелкой, а снизу выкрашены в тяжелый синий цвет, давящий на психику. Глаза тут же нашли в небольшой комнате худое тельце Николь, безжизненно лежащее на койке. Мое сердце сжалось, и тревога на мгновение охватила сознание. Она дышит? Я склонил голову, затаив дыхание и боясь спугнуть воздух вокруг нее. Она дышала. Грудная клетка едва заметно поднималась и опускалась.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

— Николь, девочка моя, — осторожно заговорила директриса, подходя к моей ласточке. — Я хочу тебя кое с кем познакомить. Это Александр Константинович.