Эвтаназия? Эвтелия! Счастливая жизнь — благая смерть - Ласло Бито

Да и сама болезнь Морри Шварца была не настолько типичной, чтобы служить примером покорного примирения с тяжелым концом. Профессора свело в могилу весьма редкое, специфическое заболевание, известное под названием «болезнь Лу Герига»: из ста тысяч человек лишь один погибает от бокового амиотрофического склероза. Но даже этот крайне редкий недуг, вызывающий дегенерацию нервной системы и атрофию мышц, в данном случае протекал нетипичным образом. Морри сделался обездвиженным и через несколько месяцев скончался на седьмом десятке лет, хотя обычно эта прогрессирующая болезнь настигает свои жертвы в куда более раннем возрасте — в расцвете сил, и страдания несчастных затягиваются на долгие годы. Но, как правило, пациенты в большинстве случаев не доживают и до пятидесяти — шестидесяти лет.

Название свое эта болезнь получила по имени великого американского бейсболиста Лу Герига, которого она сразила в зените спортивной славы, тридцати шести лет от роду, после чего ему было отпущено всего лишь три года жизни. Одним из выдающихся моментов в истории спорта стал день 4 июля 1939 года, когда Лу Гериг простился с десятками тысяч зрителей, своих болельщиков и поклонников, собравшихся на стадионе. «Я считаю себя счастливейшим человеком на свете!» — заявил великий спортсмен.

Впрочем, этот коварный недуг стал печально известным не только благодаря Морри Шварцу и Геригу. К тому времени как был поставлен диагноз Морри, всему миру было известно, что та же самая болезнь прогрессирует и у талантливейшего английского физика-теоретика Стивена Хокинга. Будучи совершенно обездвижен и лежа в инвалидном кресле, он продолжал читать лекции. Когда речь его стала неразборчивой, смысл его лекций доносил до публики кто-либо из ближайшего окружения Хокинга. К двадцатому году болезни состояние ученого ухудшилось до такой степени, что говорить он уже совсем не мог. На помощь пришла техника: благодаря специально сконструированным речевым синтезаторам Стивен Хокинга продолжает выступать с лекциями и диктовать книги.

Разумеется, здесь снова идет речь о незаурядной личности, чрезвычайно высокий интеллект которой во много крат превосходит возможности среднестатистического человека. Сыграло свою роль также и то обстоятельство, что эта неизлечимая болезнь не передается окружающим в отличие, скажем, от СПИДа, который отпугивает от больного многих друзей. Да и теперь, когда существуют способы предохранения от инфекции, мало кто заботится об этих страждущих так, как опекали Морри Шварца близкие люди.

Пример Морри убеждает в том, что грамотно подготовленный и материально обеспеченный человек при соответствующей поддержке родственников, друзей и общества в целом способен преодолеть страх умирания и смерти. Для меня это лишь подтверждение того, что с учреждением соответствующих институтов и необходимой поддержки эвтелия, то есть благополучное завершение жизни, станет доступной и для простых смертных, не имевших возможности достичь столь высокого общественного статуса, как Морри Шварц, Стивен Хокинг или Лу Гериг.

Да, конечно, далеко не всем доступен удел Морри Шварца, но при условии введения соответствующих законов и необходимых институтов перед каждым из нас откроется возможность благого конца, когда и сама кончина обретает смысл.

Ключ к благой жизни и смерти

К декабрю 1982-го Барни Кларк уже давно утратил способность вести нормальный образ жизни. Месяц назад, когда родные помогли ему спуститься из своей спальни к праздничному столу, у него еще достало сил произнести вместе со всеми традиционную молитву перед праздничным ужином в честь Дня благодарения, хотя тотчас же пришлось снова уложить его в постель. Сердце — несмотря на интенсивное фармакологическое лечение — работало «на холостом ходу», поддерживая лишь элементарные жизненные функции. Тогда-то и принял Кларк решение, дав согласие на оперативное вмешательство: удаление сердца с заменой его искусственным, приводимым в движение механическим аппаратом.

Пациенту довелось видеть подопытных животных, кровеносная система которых приводилась в действие искусственным сердцем, но животные эти до операции были абсолютно здоровыми, в то время как сам он долгие месяцы находился на грани смерти. На эксперимент Барни Кларк согласился не ради продления собственной жизни — он и без того усилиями медиков получил длительную отсрочку, а теперь настал его черед помочь науке на пути к прогрессу.

Случай был беспрецедентный, и результаты эксперимента считались непредсказуемыми. При опытах над животными неизбежный урон, нанесенный чужеродным вмешательством, восстанавливался здоровым организмом, но какова будет реакция измученного, обессиленного организма? К тому же у животных не всегда выявляются признаки внутренней боли или стресса.

А при операции на сердце человека помимо биологических факторов приходилось учитывать и психологические: ведь в нашем сознании глубоко укоренилась вера, что сердце является вместилищем души и чувств.

Средства массовой информации изощрялись в невероятных слухах и кривотолках, но главный вопрос оставался открытым: решатся ли врачи изъять сердце у живого человека, который, возможно, прожил бы еще несколько дней или недель? Что, если искусственное сердце не справится с работой?

Хотя сердце больного сдало почти окончательно, бригада хирургов была вынуждена ждать, поскольку комиссия по вопросам врачебной этики вынесла решение: сердце может быть извлечено лишь в тот момент, когда пациент будет находиться при последнем издыхании. Операция была проведена в канун Рождества, 21 декабря.

Разумеется, Барни Кларку пришлось дать подписку, что он отдает себе отчет в степени риска и возможных последствиях и согласен на операцию. Однако по существующим законам подписку следовало дать вторично, по истечении двадцати четырех часов в подтверждение того, что пациент не передумал.

Сколь же напряженными были эти часы ожидания! Больного держали в затемненной комнате, не допуская к нему никого: от малейшего раздражителя — будь то шум, свет, постороннее движение — у Барни начиналась аритмия, что в его состоянии могло привести к роковому исходу. Бригада хирургов чуть ли не в полтора десятка человек всю ночь дежурила в больнице, поскольку в городе (Солт-Лейк-Сити) был сильный снегопад, а врачи прекрасно понимали: по истечении суток после вторичной подписки нельзя будет терять ни минуты.

Во время операции и в дальнейшем в вестибюле больницы находились более двухсот пятидесяти репортеров, ждавших, когда человек, лишенный сердца, придет в себя. Всех волновал вопрос: сможет ли он говорить и какими будут его первые слова? Сможет ли Кларк смириться с мыслью, что вместо обычного человеческого сердца, с биением которого он свыкся еще в утробе матери, теперь в груди его будет поддерживать ритм механический насос? Будет ли он способен жить?

Операцию Кларк перенес, то есть пережил, хотя ответов на интересующие всех вопросы пришлось ждать долго. Было немало критических моментов и для самого пациента, и для обслуживающего персонала. Правда, кризис касался не сбоев в работе сердца или реакции организма, чего в первую очередь опасались окружающие. Оставалась загадкой реакция тела и души, доселе неизвестная в истории терапии и психологии: ведь неясно было, как перенесет ее больной и сумеют ли должным образом справиться с ней медики. Как быть, если Барни Кларк попросту не выдержит сознания, что у него нет сердца, что оно мертво? Если его покинет воля к жизни, если он сочтет невыносимым саму эту искусственно продленную жизнь, с которой он, в сущности, однажды уже расстался?

Однако возглавлявший бригаду медиков доктор Де Фрис, учитывая все предполагаемые и непредвиденные осложнения, вручил Кларку ключ, с помощью которого тот в любой момент смог бы остановить работу искусственного сердца. Точнее говоря, остановить деятельность компрессора, приводящего в действие насос, соединенный с ним трубками шестиметровой длины, крайне ограничивавшими возможность передвижений больного.

Барни Кларк прожил с искусственным сердцем сто восемнадцать суток. Ключом он так и не воспользовался, но на всех успокаивающе действовало сознание, что у него есть возможность это сделать: раз уж пациент решил пережить гибель собственного сердца и продлить срок своей жизни долее отведенного ему природой, судьбою, Богом, — то по крайней мере ключ к этой жизни находится в его руках.

Заслуживали, стоили ли эти сто восемнадцать дней невероятных всеобщих волнений, столкновений с Неведомым, длительной агонии с неизбежным концом?

С точки зрения Барни Кларка — навряд ли, хотя и на его долю выпали прекрасные моменты. Важно другое: этот человек стремился не только к личной выгоде — продлению жизни, — но и к отдаче. Прожитые им 118 суток имели огромное научное значение для разработки программы искусственного сердца. Не следует забывать, что к тому моменту биотехнической стороной дела уже более четверти века вплотную занималась слаженная команда медиков, инженеров и техников; исследования в этом направлении продолжаются и поныне.