И сгинет все в огне - Андрей Шварц
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Я моргаю, перемещаясь обратно в Реальность. Цвета и звуки возвращаются в мгновение ока, как и привычное течение времени. Огненный шар Алайны несется на меня, как метеор, но мой ледяной щит устремляется ему навстречу, оставляя следы сверкающего инея в грязи под ним. Лед встречается с огнем, и лед побеждает. Огненный шар в полете растворяется в пар. И мой щит проносится мимо него, таран из светящегося синего, который невозможно остановить. Алайна издает короткий крик, когда он ударяет в нее, а затем проходит сквозь нее, в нее. Ее кожа синеет, а кровь замерзает в венах. В волосах потрескивает иней. Ее лицо так и застывает в выражении ужаса, даже когда глаза стекленеют, а дыхание замерзает на губах.
Щит в основном рассеивается при ударе, но несколько полосок льда со свистом улетают в лес, разбиваясь о деревья и замораживая кустарник. Алайна мгновение стоит, как статуя, а затем падает и неподвижно лежит, по-прежнему держа в ледяной хватке свои локусы.
Я судорожно выдыхаю, падая на колени. Все мое тело дрожит, колени подкашиваются. Левый рукав задран, и Божья метка пылает на предплечье. Это больно, так больно, как будто вся рука наполнилась льдом, что, наверное, недалеко от правды.
Меня резко поражает осознание. Я выиграла. Я действительно победила. Алайна не первая, кого я убила, но первая, кого я убила таким способом. Первый Волшебник, лицом к лицу, глиф против глифа. Моя первая настоящая дуэль против другого Волшебника, и я победила, оставшись без единой царапины. Я издаю дикий звук, что-то среднее между смехом и вздохом, и чувствую, как в груди разгорается чувство гордости. Видят Боги, я действительно победила.
Тут я слышу металлический щелчок позади себя. Это Дрелл. Он выбрался из кустов с кровоточащей царапиной на щеке. Он поднял арбалет Лиланда и целится им прямо в меня. Он не шутит.
– Она была Волшебницей, – говорит он, глядя на тело Алайны. Его голос тихий, ошеломленный, и я вижу, что арбалет едва заметно дрожит. – Она была Волшебницей. И ты убила ее.
– Да. Убила. Я спасла нам жизни. – Я изо всех сил стараюсь говорить спокойно и дружелюбно, даже когда мои глаза сосредоточены на острие арбалетного болта. – Расслабься, Дрелл. Опусти арбалет.
– И ты… ты тоже Волшебница, – говорит он. – Во что, черт возьми, ты меня втянула?
– Полегче, Дрелл, – говорю я, и, хотя я не хочу причинять ему боль, мои руки тянутся к локусам. – Послушай меня. Все это – часть плана. Мы позаботимся обо всем. Никто не узнает, что ты имел к этому какое-то отношение.
– Часть плана? – повторяет он. – И ты знала об этом с самого начала, да? Ты все это подстроила! – Тихое ошеломление исчезло. Остался только гнев и удивительно много боли. – Ты из них! Ревенант! Проклятый мятежник!
– Дрелл, прошу, – умоляю я, и я действительно не хочу причинять ему боль. Он не святой, но он порядочный человек, во всяком случае, для бандита. И это моя вина, что он вообще здесь оказался. – Опусти арбалет, и я все объясню. Мы оба можем избежать этого.
– Нет. – Его лицо хмурится. – Только не ты.
Он нажимает на спусковой крючок, и я попадаю в Пустоту.
Время здесь замедляется, но не останавливается. Я вижу звон тетивы в арбалете Дрелла, когда он стреляет. Вижу, как стрела вылетает из древка и летит на меня. Она движется очень медленно, как будто под водой, но все равно достигнет меня секунд через двадцать, в лучшем случае тридцать. Я взмахиваю ножами и высекаю наипростейший глиф: четыре насечки для основы Ветра, окруженные формой Круга для толчка. Он пульсирует слабым белым светом, достаточным для того, чтобы я могла видеть сквозь пепельную дымку и различить выражение чистейшей ненависти на лице Дрелла.
Я возвращаюсь в Реальность. Порыв ветра вырывается из меня, и раздается мощный концентрированный взрыв. Этого достаточно, чтобы остановить стрелу в воздухе и отправить ее в сторону с безвредным свистом. Этого достаточно, чтобы разорвать арбалет на части. И этого достаточно, чтобы сбить Дрелла с ног и швырнуть спиной об дерево, где его лысая голова ударяется о ствол с ужасно громким треском.
Черт.
Он лежит, привалившись к стволу дерева, его ноги подергиваются, серые глаза широко раскрыты, а губы дрожат. Длинная полоса крови бежит по стволу к его затылку, который треснул, как блюдце, по которому слишком сильно ударили. Он еще жив, но это ненадолго.
– Ох, Дрелл, – говорю я, подходя к нему. Его глаза метнулись на меня, практически выскакивая из головы, и я вижу, как он напрягается, чтобы заговорить, заставить свое тело работать, заставить губы двигаться. Он молит о пощаде? Или угрожает мне, оскорбляя и проклиная мое имя? Если бы его руки могли двигаться, обхватил ли бы он ими мое горло?
Полагаю, это не имеет значения. В любом случае он заслуживает лучшего. С усталым вздохом я присаживаюсь на корточки рядом с ним и соскальзываю в Пустоту, чтобы высечь последний глиф в виде круга для жизни с полумесяцем вокруг. Затем возвращаюсь в Реальность и дую, совсем чуть-чуть. Глиф растворяется в пыли, сверкающей зеленой пыли, которая ослепляет, как звезды, и мягко плывет по лицу Дрелла, омывая его и погружаясь в него.
Этот глиф используется для того, чтобы помочь детям заснуть, подарить момент безмятежности и спокойствия. Во время глубокого вдоха грудь Дрелла вздымается, а глаза закрываются. Голова падает набок, и он лежит, неподвижный, умиротворенный.
Легкая смерть – меньшее, что я могла бы сделать.
Глубоко сглотнув, я поднимаюсь на ноги и отворачиваюсь. Я не могу себе позволить грустить о нем, не могу позволить себе что-то чувствовать. Не сейчас, не тогда, когда я так близко. Я закрываю глаза, вдыхаю один, два, три раза и хороню это чувство глубоко внутри.
«Мы на войне, – сказала бы Шепот. – А во всех войнах есть жертвы».
Прямо сейчас. Возвращаюсь к миссии. Теперь, когда все мертвы, у меня немного больше времени, чем я планировала, но рано или поздно кто-нибудь еще проедет верхом по тропе. Я возвращаюсь к карете, к замороженному трупу Алайны. Это мой первый шанс по-настоящему хорошо ее рассмотреть, и я понимаю, почему она была выбрана мишенью Шепот. Мы определенно похожи. Моя кожа на тон темнее, чем у нее, легкий загар от моей матери-Изачи, а ее глаза светло-карие, тогда как мои – ярко-зеленые. Но