Ущелье белых духов - Валентин Новиков

Как ни странно, Виталька любил его больше, чем своего отца.

Виталькин отец был человек скучный, молчаливый, строгий. Говорил всегда только о хозяйстве, о запасах на зилу, о заработке. И говорил об этом подолгу, нудно и неинтересно. Работал он совхозным бухгалтером. Илья же появлялся в посёлке небритый, весёлый. Немедленно вокруг него собирались ребятишки — взрослые с ним не водились. Илья нёс всякие небылицы, иногда играл на гитаре и пел цыганские песни. Несколько раз он уводил Анжелику к бабке и деду в табор, но Анжеликина мать не разрешала девочке долго жить там. Мать Анжелики была довольно красивая женщина, и в посёлке её осуждали за то, что она вышла замуж за цыгана. Но Виталька не замечал, чтобы Анжеликиной матери жилось плохо с Ильёй. Была она всегда беззаботна, любила Анжелику, хотя и часто ругала её, но ругала как-то беззлобно и, как казалось Витальке, даже весело.

Анжелика пролезла через дыру в изгороди, подошла к Витальке. Увидела щенка и сказала:

— Ой!

Потом протянула к нему тонкие смуглые руки.

— Не тронь! — прикрикнул на неё Виталька.

— Виталик, можно? Мне никак нельзя его не подержать. Понимаешь?

Виталька усмехнулся. Говорила Анжелика точь-в-точь как её отец.

— Все равно нельзя, он должен относиться недоверчиво к посторонним.

— Но я ведь не посторонняя. Виталик, скажи, какая же я посторонняя? Я живу рядом, и он всегда-всегда будет меня видеть через плетень.

«И то правда, — подумал Виталька. — Она здесь целый день вертится. Разве углядишь?»

— Ладно, можешь погладить. Только на руки не хватай.

— Да что ты, и не подумаю.

Виталька едва удержался от смеха. Это было любимое выражение Ильи, и говорила Анжелика точно с такой же интонацией, по-цыгански растягивая слова.

Анжелика схватила щенка и изо всех сил прижала его к груди. Виталька и опомниться не успел. Он хотел прикрикнуть на неё, но встретил её взгляд. Он никогда не видел у неё таких глаз.

— Виталик, мы его вместе будем воспитывать, хорошо?

— Чтобы он потом в табор убежал?

Анжелика обиделась и пустила щенка на землю. Виталька из-под бровей посмотрел на неё, потом поднял щенка и подал его Анжелике. Она засмеялась тихим счастливым смехом, закружилась со щенком и запела. Песня была незнакомая, цыганская. Слов Анжелика толком не знала и несла какую-то чепуху наполовину по-русски, наполовину по-цыгански.

Анжелика только и умела — плясать и петь. Школа её абсолютно не интересовала. На уроках зевала или вертелась. Она не то, чтобы совсем ничего не знала, но даже то, что знала, рассказывала так несуразно, что класс, когда её вызывали к доске, покатывался со смеху. Тетради её густо были покрыты кляксами, и к каждой кляксе она аккуратно пририсовывала хвостик и веточки. Получались морковки. Первое время учителя приходили жаловаться Анжеликиной матери, потом махнули рукой. Росла она сама по себе, как огурец в огороде.

— Ладно, пусти на землю, это тебе не кукла, — сказал наконец Виталька.

Анжелика пустила щенка в траву и спросила:

— А как его зовут?

— Рэм.

— Вот здорово! А то всё Шарик, Бобик, тьфу! Он какой-то чудной, с воротником.

— Порода такая. У него потом отрастёт белая грива. А морда будет узкая-узкая.

— Потом он расплодится…

— Дура. Он же кобель.

Из-за плетня донёсся голос Анжеликиной матери:

— Анжелика!

Анжелика полезла обратно через дыру в плетне. Зацепилась за сучок платьем, дёрнула его и порвала.

3

Позавтракав, Виталька побежал в лабораторию. Лаборатория была при больнице. Виталька там мыл колбы, и за это ему разрешали пользоваться старым микроскопом. Затаив дыхание, он разглядывал причудливый мир, недоступный человеческому глазу.

Словно порождения иного мира, копошились, сновали, прыгали маленькие существа невообразимо причудливых, бесконечно разнообразных форм. Рачки, спиральки, паучки, змейки.

На Витальку в общем-то в лаборатории никто не обращал внимания, кроме Лены, лаборантки.

Сегодня Виталька снова принёс в бумажке глину. Отмыл её и просушил осадок. Забыв обо всём на свете, приник к микроскопу.

Всего в пяти километрах от посёлка был глиняный карьер. Виталька таскал оттуда твёрдые комочки белой глины и обследовал их под микроскопом. Однажды он нашёл там обломок раковины двустворчатого моллюска. Но едва прикоснулся к нему, обломок распался на узкие дольки.

Откуда здесь, в горах, моллюски? Видимо, раковина относилась к какому-то геологическому периоду, когда на месте гор было море или озеро. Оставалось выяснить, морской это моллюск или пресноводный. Виталька не мог себе простить, что искрошил его. Сам он относил моллюск к меловому периоду, когда распался материк Гондвана. Море тогда покрыло всю южную и среднюю Европу, вдоль восточного склона Урала возник пролив, соединивший арктический бассейн с морями, покрывавшими Среднюю Азию.

Лена к его находке отнеслась довольно скептически.

— Ничего? — спросила она.

С трудом оторвавшись от микроскопа, Виталька отрицательно покрутил головой и потёр кулаками глаза.

— Осколок раковины сюда мог занести ветер, — сказала Лена. — Ведь меловых отложений нет. Хоть что-нибудь ты бы уже нашёл.

— Что-нибудь найду. — Виталька снова уткнулся в микроскоп.

— Глина — это не то. Искать надо в каменноугольных пластах, асфальтных озёрах и в зоне вечной мерзлоты. Здесь поищи сперва залежи каменной соли. А уж потом…

— Потом, потом… — Виталька оставил микроскоп. — Всё превратилось в глину. А в мезозое тут росли платаны, лавры, тюльпанное дерево, фикусы, магнолиевые, секвойи, бродили траходонты, стегозавры.

— Да, сто миллионов лет назад здесь была обширная богатая растительностью низменность.

Виталька выбросил в окно комочки глины, вытер о штаны ладони.

— Потому и не могу ничего найти.

— Нет, Виталик, не потому. Известковые раковины моллюсков могли быть замещены кремнезёмом. Ты бы нашёл кремниевые скелеты губок и радиолярий.

Несколько лет назад Виталька прочитал книгу об экспедиции палеонтологов в пустыню Гоби. Гигантские ящеры мезозойской эры потрясли его воображение. Он часами разглядывал рисунки, изображавшие рогатых, панцирных, утконосых динозавров. Он представлял себе в полёте птеранодона, летающего ящера, размах крыльев которого достигал восьми метров. Видел, как проносился под водой, оскалив чудовищную пасть, плезиозавр.

Виталька начал рыться во всех библиотеках, по нескольку раз прочитывал каждую книгу, где хоть что-нибудь было написано об ископаемых животных и растениях. Он узнал, что каждая эра характеризуется своим особым обликом животного и растительного мира, что каждая эра делится на периоды, длившиеся многие миллионы лет, что время, отделяющее нас от появления первых бактерий, измеряется невообразимой цифрой — 2.000.000.000 лет. Как же развивалась жизнь? Какие растения и организмы появлялись и исчезали? Как менялся облик Земли?

Виталька не просто изучал прошлое. Воображение переносило его то в сказочный девонский лес, где росли исполинские деревья, покрытые ромбической корой, то в заросли папоротников, среди которых плели свои сети огромные пауки, летали похожие на наших стрекоз метровые меганеры, хлюпали в воде неуклюжие рептилии.

Виталька узнал наконец, что здешним горам всего каких-нибудь пять миллионов лет, что тут в мезозойскую эру бродили динозавры и что было их неисчислимое множество. И где теперь расстилалась сухая степь, были обширные болота, в лесах царила влажная духота. В воду с шумом падали гигантские деревья, их затягивало илом, заносило песком.

Оказалось, что изучение ископаемых остатков связано с геологией, и Виталька понемногу начал знакомиться с геологической наукой.

Виталька всегда старался быть возле Лены. Между делом она рассказывала ему о возникновении жизни, о строении клетки, об эволюции видов. Часто водила Витальку к себе домой. Её муж Сергей два года назад купил старый «Москвич» и теперь весь досуг проводил в сарае, где стояла машина. Виталька иногда помогал ему.

Лена приходила в сарай и грустно-иронически смотрела на мужа. Она ничего не говорила, но Виталька вполне разделял её грустную иронию. Она была каким-то сложным, необыкновенным человеком, совсем не таким, как его отец или мать. Никогда нельзя было сказать, какой улыбкой она улыбнётся: грустной, иронической, простодушно-весёлой или насмешливой.

Виталька любил Лену. Она чувствовала это, и Виталька знал, что она это чувствует.

— Лена, у меня есть собака, — сказал Виталька. — Хотите посмотреть?

— Собака? Какая собака?

— Шотландская овчарка.