Избранное - Тауфик аль-Хаким

— Ведь он тоже скоро будет зарабатывать, тетя. К концу года он получит диплом и станет инженером.

Заннуба промолчала. Ее лицо было мрачно. Она снова принялась тасовать и раскладывать карты.

— Абда воображает, что я его боюсь, этого плюгавого хвастуна! — вдруг крикнула она. — Нервный, вспыльчивый! Подумаешь! Нет, клянусь Аллахом, я никого не боюсь!

— А ему самому ты это скажешь? — спросил Мухсин, насмешливо улыбаясь.

Заннуба резко повернулась к нему.

— Что ты говоришь?

Но Мухсину не хотелось с нею спорить, особенно в такой день. Ему даже стало досадно, что он затеял этот разговор. Он засмеялся, стараясь показать тетке, что пошутил и хотел только немного позабавиться.

— Хочешь знать правду, тетя? — серьезно спросил он. — У дяди Абды сердце благородное и чистое.

Заннуба ничего не ответила и молча склонилась над картами, внимательно их разглядывая. Скоро она опять совсем ушла в свои мечты и думы. Мухсин смотрел на тетку, следя за движениями ее рук, раскладывавших карты, и, вглядываясь в ее лицо, словно старался разгадать тайну старой девы. В его глазах искрилась лукавая детская насмешка. Наконец он вплотную придвинулся к Заннубе и спросил, улыбаясь:

— На кого ты гадаешь? На жениха?

Как только Заннуба услышала заветное слово, ее накрашенные сурьмой ресницы дрогнули. Она растерянно подняла руку, поправляя на выкрашенных хной волосах покрывало, и, смущенно потупившись, пробормотала:

— Нет, клянусь пророком, я не о том думаю!

— А о чем же? — продолжал Мухсин все с той же скрытой насмешкой. — Разве я тебе чужой, что ты от меня скрываешь? Знаешь, тетя, клянусь великим Аллахом, никто так не отпугивает женихов, как дядя Ханфи. Все дело в дяде Ханфи. Это он их разогнал.

— Нет, клянусь пророком, я не о том думаю! — повторила Заннуба и стыдливо опустила глаза, словно молоденькая девушка. Мухсин молчал, украдкой разглядывая ее некрасивое увядшее лицо. Что означает это смущение? Притворство или оно искренне? Ему стало грустно, и он почувствовал сострадание к тетке.

Заннуба росла в деревне, невежественная, всеми заброшенная. Она прислуживала жене своего отца и ухаживала за ее курами. Когда ее братья, Ханфи и Абда, поехали учиться в Каир, Заннуба и сын садовника Мабрук, их товарищ по сельской школе, не преуспевший в науках, отправились туда же, чтобы вести их хозяйство и править домом. Жизнь в столице мало изменила Заннубу. Она усвоила только внешние признаки культуры: манеру одеваться и говорить, да и то ограничивалась слепым подражанием своим каирским приятельницам, не понимая смысла того, что делает. Мухсин рассказывал, что не раз слышал, как она встречала своих гостей словами: «Bonsoir mesdames»[7], хотя было раннее утро. Как и большинство некрасивых женщин, Заннуба замечала все на свете, кроме своей непривлекательности. Она очень удивлялась, что то одна, то другая ее знакомая или соседка выходит замуж и лишь она — такая интересная, такая хорошая хозяйка, госпожа в своем доме, остается в девушках, и никто не просит ее руки. Приписывала она это только одной причине:

— Судьба! Несчастная судьба, Аллах да избавит вас от нее! Судьба, и больше ничего!

Так она постоянно твердила и себе и другим.

Между тем свахи не раз приходили к Заннубе, но стоило им взглянуть на бедную девушку, как они старались поскорее закончить переговоры, поднимались, закутывались в изар[8] и поспешно уходили. А Заннуба была уверена, что сваха очень довольна и сейчас же отправится расхваливать ее жениху. Она угодливо провожала посредницу до дверей и шептала ей на ухо: «Распиши меня получше». Улыбаясь под покрывалом, сваха лукаво, со скрытой насмешкой отвечала: «Как же, как же, сестрица, кого же и расписывать, как не тебя!» — и уходила, чтобы никогда не возвращаться.

Но однажды произошло необычайное событие, и Заннубе представилась реальная возможность выйти замуж, никогда больше не повторившаяся. Однако Ханфи-эфенди[9] все погубил своей болтливостью и наивностью.

Судьбе, видимо, надоели несправедливые обвинения и упреки Заннубы, и она послала ей одного эфенди в тюрбане, явившегося лично просить ее руки, без посредничества свахи или матери. Очевидно, у этого эфенди было доброе сердце и хорошие намерения. Очень набожный, он во всем полагался на Аллаха, и его вера была безгранична.

Придя в дом Заннубы, жених выразил желание видеть Ханфи-эфенди, учителя арифметики в медресе Халиль-Ага, главу семьи и старшего по возрасту и положению. Заговорив с Ханфи о своем деле, этот эфенди заявил, что ему нет нужды посылать кого-нибудь смотреть невесту. Он ограничится вопросом, не очень ли она уродлива? Если девушка не безобразна, ему больше ничего не нужно.

Вежливо, но настороженно посматривая на главу семьи, эфенди как бы спрашивал взглядом, каково его мнение о наружности невесты.

«Почетный председатель» семейства, как его называли дома, поднял голову и посмотрел на своего собеседника близорукими, больными, гноящимися глазами. Эфенди увидел землистую, спаленную солнцем, прыщавую физиономию, похожую на сырцовый кирпич, из которого в деревне строят дома. Ханфи сдвинул на затылок феску, обнажив некрасивый, обезображенный шрамом лоб, и пылко воскликнул:

— Нет! Нет! Будь спокоен! Она вовсе не безобразна! Не тревожься! Это так же верно, как золотая гинея. На двадцать четыре кирата[10]. Да чего там! Посмотри, эфенди, на меня! Ведь она вылитый мой портрет! Одно лицо! Она же мне родная сестра и по отцу и по матери, да и родилась сразу после меня!

Ошеломленный эфенди долго молчал. Немного опомнившись, он принялся украдкой рассматривать безобразное лицо Ханфи и наконец прошептал, стараясь скрыть досаду и отвращение:

— Невероятно!.. Невозможно!..

Однако Ханфи услышал его и поспешил успокоить.

— Почему же невозможно? Это истинная правда, все так говорят.

— Невероятно!..

— Будь спокоен, эфенди! Не тревожься, прошу тебя! Ручаюсь, она очень похожа на меня.

Как только эфенди вырвался из дома Ханфи, он скрылся, и о нем никогда больше не слыхали.

— Правда, тетя! Все дело в дяде Ханфи! — вкрадчиво повторил Мухсин.

Заннуба молча опустила голову, подавляя тяжкий вздох. Мухсин тоже помолчал. Вдруг на его губах заиграла лукавая улыбка, которую он тщетно пытался скрыть.

— Тетя! — воскликнул мальчик, стараясь говорить серьезно. — Знаешь новость? Мустафа-бек, который живет под нами, заболел.

Заннуба подняла голову. Лицо сорокалетней женщины вспыхнуло, но она притворилась равнодушной.

— Заболел? Кто тебе сказал? — спокойно спросила она.

Понимая, что происходит с теткой, Мухсин ответил:

— Утром я встретил на лестнице его слугу. Он ходил за английской солью.

Заннуба вопросительно взглянула на Мухсина, желая узнать еще что-нибудь, но сдержалась и надолго умолкла, потупившись от смущения. Мухсин украдкой наблюдал за нею с той же насмешливой улыбкой на губах.

— Что тебе говорит гаданье? — лукаво спросил он, указывая на карты.

Заннуба вздрогнула, но ничего не ответила. Мухсин посмотрел на нее:

— Чем заняты твои мысли?

Женщина встрепенулась и быстро проговорила:

— Мои мысли?.. Так, разными пустяками.

— Пустяками? Какими? Расскажи, — не отставал мальчик.

Настойчивость Мухсина еще больше смутила Заннубу, но она быстро нашлась и почти спокойно ответила:

— Я с самого утра все думаю о платке, который вчера пропал с крыши.

Мухсин вздрогнул и густо покраснел. Ничего не заметив, Заннуба продолжала:

— Да, о шелковом платке Саннии. Как ты думаешь, Мухсин, правда ли, что его унесло ветром?

Мухсин ничего не ответил. Он не решался поднять головы.

— Клянусь Аллахом, это так странно. Унесло ветром!.. Разве бывает, чтобы платки уносило ветром?

— Конечно, — пролепетал Мухсин. — Почему бы и нет?..

— Никогда! — воскликнула Заннуба. — Я ведь не дура! Клянусь твоей жизнью, его украли.

Мальчик испуганно взглянул на нее и не произнес ни слова.

— Украли, клянусь пророком, — продолжала Заннуба. — И знаешь, кто украл?

Мухсин молчал.

— Его украл Абда.

— Дядя Абда? — удивленно и радостно воскликнул Мухсин.

— Клянусь Аллахом. Только один он у нас такой плохой! — злобно изрекла Заннуба.

Мухсин снова опустил голову, а Заннуба решительно заявила:

— Завтра я открою комод и посмотрю.

— Комод?.. — испуганно пробормотал Мухсин.

— Пусть меня отколотят туфлями, если платок украл кто-нибудь другой! — воскликнула Заннуба.

Вдруг ее осенила новая догадка.

— Нет. Может, и не он. Я забыла еще одного человека! — сказала она.

Мухсин в тревоге молчал. Заннуба быстро повернулась к нему и радостно спросила: