Избранное - Тауфик аль-Хаким

— Ее платье. Новое платье Саннии? Ты еще не видел его? С ума можно сойти! Самая последняя мода! Сейчас ты его увидишь своими глазами. Скоро Санния поднимется на крышу и передаст его мне.

Сердце Мухсина сильно забилось, он недоверчиво взглянул на тетку. Заннуба продолжала, подняв голову и глядя поверх стены на соседнюю крышу.

— Я просила ее еще утром. Не понимаю, почему она опаздывает.

Мухсин встрепенулся.

— Она сейчас сюда придет? — спросил он. — Я хочу сказать… Ее платье… То есть… платье…

Он совсем запутался и умолк, потом опять взволнованно заговорил, не в силах совладать с охватившей его радостью.

— Да, да, тетя! Я обязательно должен видеть образец твоего нового платья. Я хочу на него полюбоваться. Если бы ты только знала, тетя!.. Мне хочется, чтобы ты всегда была нарядно одета. Красивая женщина должна быть нарядной.

— Конечно, — спокойно ответила Заннуба, продолжая рассматривать свое новое платье.

— Правда! — горячо продолжал Мухсин. — Знаешь, тетя, завтра люди будут сходить по тебе с ума. Клянусь великим Аллахом, завтра ты будешь так нарядна, что все скажут: «Посмотрите, какая красавица!»

Заннуба, точно молоденькая девушка, скромно опустила глаза и сказала вполголоса:

— Ну, это уж слишком…

Вдруг у нее мелькнула какая-то новая мысль. Она нахмурилась и машинально принялась за вышивку, сосредоточенно что-то обдумывая.

Мухсин весело болтал, и Заннуба, затаив радость, слушала его комплименты, продолжая думать о другом.

Наконец ей показалось, что она нашла верный путь к достижению своей цели. Повернувшись к Мухсину, она сказала неестественно кротким голосом:

— Ты тоже, Мухсин, клянусь пророком, красивый! Твоя новая куртка и брюки очень тебе идут.

— Правда? — по-детски воскликнул обрадованный Мухсин.

— Клянусь Аллахом, — подтвердила Заннуба, глядя на его волосы. — Но только… Вот жалость!..

— Что такое? — тревожно спросил Мухсин.

— У кого ты стрижешься? — нерешительно осведомилась Заннуба.

Мухсин поспешно стал приглаживать волосы, бросая украдкой быстрые взгляды на стену.

— А что? Что с моими волосами?

— Нет… Ничего… — успокоила его Заннуба. — Только твой парикмахер не очень-то искусный мастер.

— Уста Дасуки?

— Не знаю, кто именно. Но разве нет у нас в квартале другого парикмахера?

— А что такое? — спросил Мухсин. — Этот парикмахер стрижет нас всех, и меня и дядюшек.

— И слугу Мабрука? — насмешливо добавила Заннуба.

— Ну так что? — быстро спросил Мухсин. — Что же тут плохого, что он его стрижет?

Заннуба растерянно умолкла, но через мгновенье вернулась к прежней теме.

— Ничего… Я только хотела сказать, что тот, кто носит такой костюм, как ты, должен стричься у парикмахера, который обслуживает почтенных людей.

Мухсин взглянул на тетку, стараясь понять, что у нее на уме. Он тревожно спрашивал себя, зачем она это говорит. Не упрек ли это? Не намекает ли она на появившееся у него стремление к щегольству? Или, может быть, она хочет сказать, что теперь, в этом нарядном костюме, он уже не такой, как его дяди? Но в тоне Заннубы и в выражении ее лица не чувствовалось упрека.

— Ах… Будь я на твоем месте, — продолжала Заннуба, — я стриглась бы только у парикмахера, который обслуживает богатых, уважаемых клиентов. Ведь ты можешь так одеваться, потому что твой отец богач. Или ты не знаешь, где работает хороший парикмахер? Но это легко узнать. У нашего соседа, богатого помещика, что живет под нами, наверно, самый лучший парикмахер.

Мухсин с облегчением вздохнул, поняв наконец, в чем дело.

— У Мустафы-бека? — улыбаясь, спросил он.

В глазах Заннубы мелькнула тревога.

— А ты, плутишка, знаешь, у кого он стрижется? — нерешительно спросила она.

— Конечно, знаю, — с усмешкой ответил Мухсин, искоса поглядывая на тетку. — Я как-то видел его в большой парикмахерской «Салон совершенства», напротив мечети.

Желая узнать точный адрес, Заннуба переспросила: — Напротив мечети Ситти?.. Значит, на площади, рядом с…

Она не договорила. С соседней крыши послышался нежный, мелодичный голос:

— Тетя Заннуба, где ты?

Из-за стенки показалась прелестная головка с блестящими черными волосами. Заннуба подняла глаза, а Мухсин страшно побледнел. Потом лицо его залилось краской. Он застыл на месте и потупился, уставившись в книгу, которую держал в руке.

— Пойди сюда, Санния, — крикнула Заннуба.

Но девушка увидела Мухсина и смутилась.

— Ах! Нет… — мягко сказала она. — Извините… как-нибудь в другой раз…

И прекрасное видение мгновенно скрылось.

Заннуба поднялась и крикнула, стараясь ее удержать:

— Пойди сюда! Пойди сюда, Сусу! Ведь здесь нет никого чужого. Это Мухсин. Не станешь же ты смущаться и прятать лицо от ребенка? Или ты его стесняешься? А ведь ты, да благословит тебя Аллах, училась в пансионе! Пойди сюда!

Санния подошла к стене и очаровательно улыбнулась.

— Я не рассмотрела. Bonjour[24], Мухсин-бек, — сказала она.

Не поднимая глаз, Мухсин вскочил и взволнованно пробормотал:

— Bonjour, ханум.

Заннуба протянула руку поверх стенки, которая была чуть выше метра, и взяла у Саннии небольшой сверток.

— Это платье? — спросила она. — Давай его сюда, сестрица. Влезь на стенку и прыгай к нам.

— Я не могу сейчас посидеть с вами, тетушка, — ответила Санния извиняющимся тоном. — Мама хочет, чтобы я поиграла ей на рояле.

— Сейчас?.. — удивленно спросила Заннуба.

— Да, сейчас, — с улыбкой ответила Санния.

— Посиди хоть пять минут, — настаивала Заннуба. — Ну что значат пять минут? Посиди, а потом мы вместе спустимся к вам.

— Правда, тетя? — радостно воскликнула Санния.

— Да, клянусь Аллахом. Но сначала посиди с нами и посмотри, как я скроила платье.

— Хорошо, раз тебе этого хочется. Дай, пожалуйста, руку, тетя!

И, опершись своей нежной рукой на широкое плечо Заннубы, Санния спрыгнула на циновку.

— Вот я и у вас! — весело сказала она.

Женщины уселись рядом, а Мухсин, постепенно отодвигаясь от них, оказался на самом краю циновки. Продолжая болтать, Заннуба взяла сверток и развернула его.

— С каких это пор твоя мама любит слушать игру на рояле? — удивленно спросила она.

— Мама всегда с удовольствием слушает музыку. Особенно когда утомлена. А сегодня она одна дома, у нее нет ни визитов, ни выездов и вообще никаких дел. Папа, как всегда, с раннего утра сидит у аптеки аль-Джавали. Да, тетя, клянусь пророком, мама сегодня хотела сделать тебе визит, а я ее не пустила.

— Почему, Санния? Как жалко! — укоризненно сказала Заннуба.

— Я знала, что ты занята, вышиваешь платье, и боялась, что ее посещение оторвет тебя от дела, — весело ответила девушка, указывая на платье Заннубы. — Разве я нехорошо сделала?

Заннуба погладила ее по плечу.

— Какая ты милая и деликатная, Санния! Но, клянусь пророком, ты была не права. Чем же твоя мама могла мне помешать? Впрочем… Но давай скорее посмотрим, правильно ли я скроила платье, и пойдем вниз. Не годится оставлять твою маму одну.

Взяв свое платье, она показала его Саннии.

— Вот мое новое платье, сестрица, храни его Аллах! Взгляни, какой материал! Самый лучший крепдешин. Конечно не такой, как твой, но что поделаешь! Мне надоело бегать по магазинам… ведь я нашла эту материю, когда у меня уже ноги подкашивались от усталости. Но она хороша. Не думай, что это дешевая материя… Она стоит столько же, что и твоя, клянусь жизнью! Пойди спроси сама! Посмотри, Мухсин. У меня будет точно такое же платье, как это.

Лицо мальчика запылало огнем. Дрожащим голосом он восторженно воскликнул:

— Изумительно красивое платье!

Заннуба легко ударила Саннию по руке.

— Видишь, Сусу! Твое платье ему нравится!

Санния подняла глаза и посмотрела на Мухсина.

Опустив голову, он, запинаясь, подтвердил:

— Очень нравится!

Стараясь не смотреть на девушку, он машинально протянул руку за книгой. Заметив его смущение, она улыбнулась и отвела от него свои черные, как у газели, глаза, обрамленные длинными ресницами. Взглянув на книгу, которую Мухсин держал в руке, она скромно, но не без милого кокетства спросила:

— Это роман?

Не глядя на нее, Мухсин пальцем указал на заглавие и ответил:

— Нет, это диван. Михьяра ад-Дейлеми[25].

— Вы любите стихи? — спросила Санния своим нежным голосом.

Мухсин снова смутился, но, решив быть смелей, поднял голову, вспыхнул и, улыбаясь, ответил:

— Да! А вы, ханум?

— Я? Откровенно говоря, я предпочитаю романы. Но люблю также некоторые песни и стихи. Иногда я пою их, аккомпанируя себе на рояле.