Перепутья - Антанас Венуолис

Не доверяя страже жемайтийцев, крестоносцы оставили на часах и одного своего брата.

Медленно угасали костры, и ночной мрак подступал все ближе и ближе. С дальних и ближних деревьев смотрели на заночевавших людей совы, стонали филины; под кронами деревьев светились в темноте гнилушки, то здесь, то там мигали таинственные огоньки, и, когда над лесом взошла луна, стало казаться, будто вокруг костров бродят какие-то сказочные существа. Иногда стражникам чудилось, что возле родников ведьмы полощут белье.

Подбадривая себя, стражники бряцали мечами; браг закрыл глаза и молился, то и дело осеняя крестным знамением чащобу, где светились глаза сов и мелькали в неясном лунном свете тени лесных чудищ.

Не только пуща жила неповторимой лесной жизнью, но и весеннее небо над ней полнилось всякими звуками и голосами. Переговариваясь, беспрерывно проносились над лесом стаи диких уток, в поднебесье трубили лебеди, и слышно было, как, подлетая к лесным озерам, они падали в воду, скользили по ней и, успокоившись, умолкали. Иногда стражникам слышался то ли стон лесного человека, то ли плач какого-то существа, и волосы у них вставали дыбом.

Перед рассветом повеял ветерок, и встрепенулась пуща. В чащобе скрипнула древняя сосна, затрещал великан дуб, и по верхушкам деревьев пронесся шелест леса, не сулящий человеку ничего хорошего. Сменилась стража. Подбросили в костры сучьев. Прислушались. В пуще стоял такой треск, словно там боролись. Стражники сжимали в руках копья, пристально всматривались в ночную темень и были готовы немедленно отразить нападение видимого или невидимого врага. Но враг боролся с кем-то вокруг них, а ближе не подходил. Под утро с болот и топей повеяло сыростью, и струя прохладного воздуха добралась до спящих людей. Костры гасли, и только изредка занявшаяся сухая ветка или вспыхнувший уголек озаряли спящих воинов, выхватывая из темноты кусочек пущи и бросая рыжий трепещущий отблеск на стволы лесных великанов. Вдруг стражники почувствовали, что кто-то приблизился к костру, и увидели две светящиеся в темноте большие точки.

— Bei Gott! О heilige Maria! * — не своим голосом завопил перебиравший четки крестоносец и наставил на злого духа крестообразную рукоять меча.

— Чтоб тебя Перкунас 10! Кто там? — обнажив меч, закричал стражник-жемайтиец, а его товарищ швырнул в лесное чудище сулицу 11. Чудище заблеяло и, обрызгав стражников грязью, бросилось в пущу.

Одни внезапно разбуженные крестоносцы начали осенять чащобу крестным знамением, другие бросились в кучу и, выставив перед собой рукояти мечей, затянули священную песнь. Когда разгорелись костры, все прояснилось. Это был зубр. Почувствовав приближение дня, он шел своей привычной тропой к озеру, чтобы напиться чистой воды, но, наткнувшись на невиданных существ, удивился, остановился и принялся издали обнюхивать их. Когда рассвело, стражники даже обнаружили окровавленный след, но во время походов запрещалось отделяться от отряда.

V

Не успел еще заняться день, а в путце, особенно на берегах озер и ручейков, уже началась новая жизнь. Первой проснулась ворона, каркнула раза два и замолчала, будто испугавшись своего голоса. С берега озера откликнулся журавль, еще какая-то птаха, и вот всех пернатых разбудил страшно засвистевший орел.

Поднявшись, всадники помолились, сводили своих коней к озеру на водопой, потом опять жарили лосятину и, подкрепившись, отправились дальше.

Когда взошло солнышко, уже весь лес звенел от песен и гомона птиц.

Тропинка была настолько узкая и извилистая, что всадники могли ехать только гуськом, и последние не видели первых. На тропинках часто попадались бревна, упавшие деревья, но все-таки она не очень-то заросла кустами и не была завалена сучковатыми корягами. Все же вряд ли кто-либо из всадников, кроме Шарки, догадался бы, что это и есть та самая тайная тропа, которая соединяет Жемайтию с Аукштайтией.

С утра светило солнце, хотя его лучи лишь изредка пробивались сквозь кроны деревьев.

Ехавшие впереди всадники увидели на тропе несколько волков. В чаще что-то затрещало. Всадники не обратили на это внимания и подумали, что хищники, как обычно, вертятся около задранного зверя или падали. Подъехав ближе, они рассмотрели в кустах большого зубра, который бил рогами во все стороны, защищаясь от волков. Не успел передний всадник и за копье схватиться, как из кустов на него бросился ночью раненный стражником зубр; зверь тут же поднял на рога коня вместе с всадником, свалил их на землю и в ярости стал колотить рогами, тереть лбом и страшно реветь. Кони других всадников испугались, отпрянули в сторону, но воины быстро справились с ними, и несколько сулиц вонзилось в спину и в бока зверя. Зубр рухнул на колени, но тут же вскочил и еще яростнее набросился на свои жертвы, сваленного всадника и коня, как будто, кроме них, он никого больше не видел; от остервенения он жутко ревел, рвал рогами трупы, тер их лбом, волочил по земле, так что, пока всадники соскочили с коней и добили зверя ножами и мечами, от лошади и человека остались только лужа крови, разбросанные внутренности и перемешанные с грязью, разорванные куски мяса…

Время было дорого, поэтому поспешно выполнили обряд похорон: сложили большой костер, подняли на него трупы человека и лошади и, положив рядом меч, копье, седло и другие вещи покойного, сожгли, согласно древнему обычаю. Когда занялось пламя, в огонь бросили копыта зубра, чтобы душе легче было подниматься на небеса, и, простирая руки к солнцу, завели похоронные песни. В Пруссии воин был окрещен, но здесь, в этой жуткой пуще, даже крестоносцы не противились жемайтийскому обряду похорон, чтобы не навлечь на себя гнев лесных богов.

Зубра быстро разрубили, куски мяса получше взяли с собой, а остальное бросили на съедение волкам.

Ехали дальше, а пуще все не было конца и края. Иногда то один, то другой всадник запевал песенку или принимался насвистывать, подражая певчим дроздам, девятиголосым славкам, кукушкам, иволгам, беспрестанно щебечущим на верхушках деревьев, но скоро замолкал… В полдень опять пасли коней, поили их в голубом болотном озере, и когда вечером, отыскав местечко поудобнее, снова готовились к ночлегу, им казалось, что за всю жизнь не выйдут они из этой пущи.

Вторая ночь выдалась темной и ветреной. Шумела и потрескивала пуща, и, казалось, вздрагивала под всадниками сама земля. После ужина, когда стали гаснуть костры, крестоносцы собрались в круг и, положив руки на мечи, молились, перебирали четки и боялись оглянуться назад, чтобы посмотреть, что творится за их спинами в жуткой пуще. А тем временем там собрались все лесные божества, злые лаумы 12 и только ждали, когда совсем потухнут костры. Да и жемайтийцы не все спали спокойно; у многих совесть была нечиста, так как мало кто не крестился один раз или два у поляков, русских или крестоносцев. Теперь они давали своим богам обеты больше не креститься и не отрекаться от своей веры.

Перед рассветом легли и крестоносцы, глубоко уснули жемайтийцы, и одни лишь стражники озирались и были готовы биться как с хищными зверями, так и с лесными духами и чудищами.

Когда взошло солнце, все снова пустились в путь, а конца пущи все еще не было видно.

Наконец к полудню отряд подъехал к огромному топкому болоту. Тропинка исчезла. Если бы всадники в поисках дороги попытались дальше брести по болоту, то все они очутились бы в топях и трясинах и сгинули бы без следа. Подъехав к болоту, Шарка обрадовался. Он тут же повернул в сторону, отыскал гать и повел отряд по одному ему известной дороге через болото. Вскоре пуща стала редеть, появились следы человека, и перед всадниками открылись холмы Падубисиса.

VI

Выбравшись из страшных лесов, всадники снова повеселели, стали разговорчивее, оживленнее. Крестоносцы сразу же заспорили с жемайтийцами по поводу языческих похорон. Комтур Герман снова заговорил с боярином Рамбаудасом о жемайтийских пущах, снова передрались кнехты, и лишь один богатырь в дорогих доспехах все время — и в пуще, и теперь — был суров, неразговорчив и задумчив.

Денек выдался погожий, светило солнышко, над полями пели жаворонки; над склонами и рощицами разгуливал ветерок, а песня сама вырывалась из груди всадников. Пели и поодиночке, и все вместе. Как только отряд вышел из большой пущи, всадники отпустили коней попастись, но задержались ненадолго. Всем хотелось засветло добраться до Ужубаляйского замка боярина Книстаутаса — цели их путешествия.

— Ну как, Шарка, приведешь ты нас сегодня в замок или снова, как вчера и позавчера, придется заночевать в лесу? — спросил проводника комтур Герман, наговорившись с боярином Рамбаудасом.