Перепутья - Антанас Венуолис

Сон не шел к князю. Он вынул оконце и сел на скамью; в комнате стало светлее. Вовнутрь ворвалась струя свежего воздуха. Вместе с воздухом ворвались и голоса болотных птиц, кваканье лягушек, беспрестанный писк медведок. Где-то жутко завывал волк, высоко над крышами курлыкали странствующие лебеди, и звезды смотрели с небосклона на землю. На стенах замка, перекликаясь, ходили стражники и с грохотом задевали мечами за заостренные колья. За стеной молился комтур Герман, ему вторил рыцарь Греже.

Князь крестился три раза: у русских, у крестоносцев и у поляков, но так и не стал христианином, а поклонялся богам своих врагов только публично, когда это видели его друзья. Пока князь жил в Пруссии, он видел корысть крестоносцев, познал их коварство и вероломство, видел, какие обиды наносят они своему ближнему. В Кракове у него вызывали отвращение распутные нравы фальшивых и лицемерных польских вельмож и высшего духовенства. Ничуть не лучшими христианами казались князю белорусы и русские. Неоднократно разочаровывался он в решениях папой римским и императором споров между литовцами и крестоносцами…

И князь глубоко задумался.

Крестившись, он и христианином не стал, и отдалился от своей, всеми унижаемой и преследуемой, старой веры.

Князь не понимал, за что христиане всего света так поносили и унижали веру его предков, а исповедующих ее обзывали язычниками и идолопоклонниками; тем более, что литовцы идолам не поклонялись, про чертей еще не знали, а верили во множество богов. Кроме того, видел князь, что основные законы веры его предков распространялись также на их дела и поступки: литовцы уважали другие народы, не пытались огнем и мечом обратить их в свою веру, никому насильно не навязывали свой язык и свои обычаи, а по морали своей стояли даже выше христиан.

Не понимал князь и христианского учения, призывающего любить также врагов своих. Странно и непонятно было ему, как можно учить этому крещеного жемайтийца, как можно требовать от него любви к своим поработителям христианам, если те вырезали его семью, разграбили добро, а его самого сделали рабом до конца дней. И тем непонятнее это становилось, когда князь видел, как «любят» ближнего своего и врагов своих сами глашатаи христианской любви — рыцари крестоносцы, англичане, баварцы, бургундцы, французы и другие. Все они провозглашали себя истинными последователями учения Христа, все они исповедовали одни и те же священные истины, но все они, князь видел это, сами попирали проповедуемые истины, огнем и мечом навязывали их другим… Не верил князь и в воскрешение из мертвых…

А сон все не шел к князю.

— Pater noster, qui es in coelis…* — молился за стеной комтур.

— Молишься ты, благородный христианин, — прошептал Витаутас и в темноте посмотрел на стену, за которой глухо бубнил монах. — Молись, молись, чтобы твой бог помог тебе из «любви» к одним вырезать других… Хотел ты и мои полки первыми бросить на стены Тракай и Вильнюса, чтобы их вырезали. Но погоди, крестоносец, я задушу вас вашими собственными руками! — И князь прислонился к окну…

Промелькнули в его голове воспоминания юных дней, проведенных в высоком Тракайском замке… Такие же ночи на озере, наполненные голосами весенних птиц, и звездное небо. Первые успехи и неудачи в боях с крестоносцами и с коварным Ягайлой… Плен, подземелье в Кревском замке 23. Страшная смерть отца Кестутиса… Таинственное исчезновение матери Бируте 24… И князь, подперев голову рукой, еще сильнее задумался. Сон не шел к нему.

— Перкунас, сохрани жемайтийца, — где-то на стене в тени деревьев вздохнул стражник.

И было слышно, как квакали в болотах лягушки и как стражники, двигаясь по стенам замка, задевали своими мечами за заостренные колья.

Князь снова мысленно перенесся в Мариенбург, Краков, Полоцк, в земли у Нарева и Бута, где он несколько лет княжил и приобрел новых друзей и союзников. Он вспомнил свой первый и второй побег к крестоносцам и пребывание у них… Неспокойное, бурное прошлое было у князя. Будущее казалось ему более светлым. Но сколько труда пришлось вложить, сколько находчивости и изобретательности надо было проявить, сколько перепутий миновать, чтобы обеспечить себе это светлое будущее. Насчет Жемайтии он не сомневался — она всегда была верна ему. В его руках находилась и Курляндия. Казалось, что и со Скиргайлой он справится без великого труда. Он видел себя, озаренного лучами восходящего солнца, с мечом в руках скачущего по землям Востока — по бассейну Оки и Днепра, по бескрайним просторам татарских степей… И лишь юго-запад, где царствовал сын его дяди Ягайла, все еще был затянут черными тучами. Но не так опасен был для Витаутаса кузен, как его коварные, изворотливые епископы, каштеляны и другие вельможные паны, которых побаивался и сам Ягайла… Именно Ягайла, его епископы и магнаты не давали заснуть князю Витаутасу в далеком, затерянном среди топей и болот замке верного боярина Книстаутаса…

— Крепкие стены у нашей Пуни 25, — заговорил на стене один стражник, и тут же ему откликнулся другой:

— Еще крепче у Велиуоны 26.

Тем временем чья-то тень мелькнула во дворе. Князь встал и увидел под окном согнувшегося человека.

— Это ты, Судимантас? — полушепотом спросил Витаутас.

— Я, государь.

— Чего ж ты не спишь? Что нибудь увидел, узнал?

— Крестоносцы встревожены, светлейший князь: если вернутся они в Мариенбург, то о всех наших тайных дорогах расскажут. Не покончить ли с ними завтра в лесу во время охоты?.. Потом скажем, что лазутчики Скиргайлы…

— Терпение, Судимантас, терпение. Придет время, тогда и покончим, а пока что терпение… Я пойду на Вильнюс вместе с магистром, а ты оставайся здесь в лесах, и как только отряды крестоносцев или меченосцев повернут в Жемайтию грабить, ты и кончай их.

— Понимаю, князь, понимаю.

— И за рыцарем Греже присматривай, и за комтуром.

— Твой приказ для меня свят, светлейший князь. Витаутас отошел от окна, а Судимантас согнувшись исчез в тени деревьев.

XI

Уже кончался апрель, но в те времена охотились целый год.

Желая развлечь своих гостей и предоставить им прекрасную возможность поразмяться в пущах Падубисиса, гостеприимный хозяин Ужубаляйского замка боярин Книстаутас устроил в своих лесах пышную охоту. Прибыли созванные из разбросанных далеко по лесам земельных полос работные люди, егеря, доезжачие, ловчие с гончими; позвали придворных. Набрался полный двор замка загонщиков. Все они были вооружены — кто копьем, кто мечом, кто железной палицей, все принесли с собой свистки из волчьей кости, свирели, трещотки. Некоторые вырядились в звериные шкуры, понатыкали себе в волосы перьев и издали выглядели страшнее тех зверей, загонять которых шли они сами.

Рано утром, еще до восхода солнца, главный ловчий боярина Книстаутаса старик Висиманта со своими помощниками отвел всех загонщиков в пущу и выстроил в одну линию на определенном расстоянии друг от друга. Остальных, похожих на чучела, он расставил по сторонам и приказал всем в ожидании сигнала трубы вести себя тихо.

После завтрака, когда загонщики уже стояли на своих местах, из двора замка выехали закованные в доспехи охотники, и впереди всех — князь Витаутас и другие вельможи. Вместе с гостями поехал и сам хозяин, боярин Книстаутас, со своей женой, дочерью и двумя сыновьями. У обоих сыновей Книстаутаса на согнутых руках сидело по соколу. Птицы, намертво вцепившиеся когтями в рукава своих хозяев, держались, казалось, спокойно, однако внимательно, даже наклоняя голову набок, посматривали на верхушки деревьев и, увидев пролетающую ворону или сороку, покачивались, кричали, размахивали крыльями и только ждали, когда их спустят с цепочки. Но хозяева поглаживали птиц затянутой в перчатку рукой, успокаивали и обращались к ним с ласковыми словами, словно к разумным существам. Боярин Книстаутас и его жена занимали гостей и весело беседовали с ними. Рыцарь Греже и боярин Скерсгаудас держались поближе к боярыне и ее дочери, молодцевато сидели на своих резвых конях и надеялись, что на охоте представится возможность продемонстрировать перед благородными женщинами свою богатырскую отвагу, а если им будет угрожать опасность — и своей жизни не пожалеть. Все охотники были вооружены луками, копьями, длинными широкими мечами и короткими, сбоку висящими ножами — мизерикордиями, которыми добивали раненых зверей, а на войне и в поединках — тяжело раненных врагов. И боярыня, и ее дочь держали в руках луки, а за плечами у них висели колчаны, наполненные стрелами. У Книстаутайте были еще копье и меч, которые держал ехавший следом Шарка.

Старый Висиманта с кривым рогом дикого козла через плечо встретил почетных гостей-охотников сразу за болотом и отвел их на заранее облюбованное место. Здесь он расставил охотников так, чтобы образовалось несколько заслонов. В центре, куда должны были побежать самые крупные звери, Висиманта поставил князя Витаутаса и всех вельмож. Вместе с ними были и боярыня с дочерью. Позади вельмож разместились их оруженосцы и придворные. Немецкие воины и жемайтийские бояре заняли фланги. Боярин Книстаутас со своими людьми и сам Висиманта с многочисленными помощниками оставили для себя место позади всех, чтобы не дать уйти тем зверям, которые прорвутся через первые заслоны.