Загадка песков - Эрскин Чайлдерс

Я прибыл сюда через Голландию и Фризские острова, отправившись в начале августа. Мой товарищ вынужден был покинуть меня, и мне до зарезу нужен другой, поскольку я не намерен долго здесь болтаться. Нет нужды говорить, как обрадует меня твой приезд. Если согласен, телеграфируй на местное почтовое отделение. Самый удобный маршрут, полагаю, проходит через Флиссинген и далее на Гамбург. Я тут занят небольшим ремонтом и очень рассчитываю покончить с ним к прибытию твоего поезда. Возьми ружье и достаточное количество дроби четвертого калибра; если не составит труда, загляни к Ланкастеру, купи дробовик для меня. Запасись непромокаемыми вещами – лучше всего из разряда одиннадцатишиллинговых: куртка и брюки, и никаких «модных штучек для яхтинга»! Если рисуешь, прихвати все нужное. Помнится, ты владеешь немецким как родным, и это здорово поможет. Прости за обилие указаний, но у меня такое чувство, что мне повезет и ты приедешь. Кстати, надеюсь, и ты и Ф.О. – оба процветаете. До свидания.

Искренне твой,

Артур Г. Дэвис.

Не мог бы ты захватить для меня призматический компас и фунт рейвенской табачной смеси?

Это письмо ознаменовало новую эпоху в моей жизни. Я совершенно не догадывался об этом, когда сунул его в карман и зашагал по voie douloureuse[5], которой каждый вечер следовал в клуб. Теперь на Пэлл-Мэлл не было ни малейших шансов обменяться вежливым приветствием с хорошим знакомым. Встречались только задержавшиеся на прогулке гувернантки, одной рукой катящие коляску, а другой тащившие перепачканных сопротивляющихся детей; провинциального вида зеваки, старающиеся разыскать в своем путеводителе те ли иные овеянные историей руины; полисмены да строители с тачками. Клуб, разумеется, был чужой, оба мои оказались закрыты на уборку – совпадение, экспромтом подготовленное Провидением. Клуб, который предлагают взамен в таких случаях, всегда раздражает чужеродностью и отсутствием комфорта. Немногочисленные его посетители выглядели странно и были чудно одеты, и в голову лезла мысль: а что они вообще тут забыли? Любимой еженедельной газеты тут нет, еда отвратительная, вентиляция – вовсе издевка.

Все злосчастья разом обрушились на меня тем вечером. И тем не менее я с удивлением обнаружил, что какой-то слабый огонек согревает мою душу – надежда совершенно беспочвенная, насколько можно судить. Ну что толку от этого письма Дэвиса? Ходить на яхте по Балтике в конце сентября! От одной идеи у меня пробегали мурашки. Регата в Каусе в приятном обществе и с дорогими отелями – это замечательно. Августовский круиз на паровой яхте во французских водах или у гористых шотландских берегов – тоже недурно. Но какой яхтинг может быть там? За долгие годы могло случиться всякое, но, насколько я был осведомлен о средствах Дэвиса, роскошь была ему не по карману. Это навело на мысль о нем самом. Познакомились мы в Оксфорде – он не входил в мой ближний круг, но оказался отличным однокашником, и я частенько пересекался с ним. Мне он полюбился за энергию, соединенную с простотой и скромностью, хотя, признаться, завидовать ему никто не собирался. Если честно, Дэвис мне нравился, как в этот богатый на встречи период нам нравятся люди, с которыми после мы никогда не будем поддерживать отношений. Мы одновременно закончили университет, три года тому назад, после чего я уехал на два года во Францию и Германию, учить языки, а он провалил экзамен на чин в Индийской гражданской службе и отправился в контору солиситора[6]. Мы виделись с ним лишь изредка, однако Дэвис, вынужден признать, всегда старался поддерживать знакомство. Но правда в том, что само течение жизни разводило нас. Меня ждала блестящая карьера, и в нечастые наши встречи я не находил ничего общего, что сохранилось бы между нами. Он не знал никого из моих друзей, одевался немодно, и я находил его скучным. У меня Дэвис всегда ассоциировался с лодками и морем, но никогда с яхтингом в моем понимании этого слова. В колледжские годы он едва не уговорил меня провести штормовую неделю в открытой шлюпке, которую нанял, чтобы поплавать среди каких-то отмелей на восточном побережье.

Вот, собственно, и все, думал я по мере того, как траурный ужин шел своим чередом. Но, поглощая entrée[7], я поймал себя на мысли, что совсем недавно слышал какую-то молву, касающуюся Дэвиса. Дойдя до десерта, я, поразмыслив обо всем, пришел к выводу, что идея не стоит выеденного яйца – так же, по совести, как и поданное блюдо. После крушения всех приятных планов и разочарования в подвиге мученичества всерьез рассматривать предложение провести октябрь, замерзая на ветрах Балтики в обществе существа, навевающего скуку?! Однако, потягивая сигару в карикатурной роскоши пустой курительной, я снова вспомнил о письме. А не кроется ли в нем чего? Никаких альтернатив все равно не предвидится. А похоронить себя на Балтике в это негостеприимное время года – не будет ли это последним трагическим штрихом, увенчивающим мои несчастья?

Я снова вытащил письмо и пробежал через яростное стаккато[8] фраз, делая вид, что не замечаю дыхания свежего воздуха, энергии и искренней дружбы, которыми повеяло в этой душной комнате от простого листка бумаги.

При тщательном прочтении в глаза бросилась масса тревожных несоответствий. «Виды – первый сорт…» А как же равноденственные шторма и октябрьские туманы? Любой здравомыслящий капитан в это время уже распускает команду. «Ожидаются утки…» Расплывчато, очень расплывчато. «Если довольно похолодает…» Холод и прогулка на яхте выглядели довольно жутковатым союзом. Товарищ покинул его… По какой причине? «Никаких модных штучек для яхтинга…» А почему нет? Что до размеров яхты, удобств, экипажа – все великодушно опущено. Столько пугающих белых пятен. И с какой стати ему, черт побери, понадобился призматический компас?

Я пролистал пару журналов, перекинулся в карты с одним любезным стариканом, слишком назойливым, чтобы отказать ему в партии, и отправился домой, совершенно не подозревая, что милостивое Провидение уже спешит мне на помощь. И стоит признать, я не только не радовался, но, скорее, ворчал на любую попытку проявить эту милость.

Глава II

«Дульчибелла»

То, что два дня спустя я прогуливался по палубе флиссингенского парохода с билетом до Гамбурга в кармане, может показаться нелогичным исходом, но вы не станете сильно удивляться, если проникните в ход моих мыслей. Вам может прийти в голову, что мною двигало стремление свершить акт жестокого самоистязания, слухи о котором дойдут до знакомых и вызовут запоздалые угрызения совести, а я тем временем буду предаваться скромным утехам и радостям.

Говоря по правде, сидя за завтраком на следующее утро после получения письма, я все еще ощущал ту охватившую меня накануне необъяснимую легкость, но достаточно овладел собой, чтобы взвесить все за и против. Весомый аргументом «за», не принятый в расчет прежде, заключался в том, что присоединиться к Дэвису окажется с моей стороны поступком благородным – ему нужен товарищ, и он действительно нуждается во мне. Я буквально уцепился за это соображение. Оно послужило прекрасным оправданием, когда по прибытии в офис я принялся освежать в памяти «Континентальный путеводитель Брэдшоу», приказал Картеру, своему подручному, раскатать огромную настенную карту Германии и найти для меня Фленсбург. Последний подвиг был не обязателен, но Картеру тоже хотелось чем-то заняться, да и сдержанное недоумение его выглядело забавным. С большей частью изображенного на карте я был знаком довольно неплохо – годы, проведенные в Германии, оказались потрачены не зря. Народ, история, развитие и будущее этой страны живо интересовали меня, и я до сих пор поддерживал отношения с друзьями в Дрездене и Берлине. Название «Фленсбург» навевало воспоминания о датско-прусской войне 1864 года[9]. К моменту, когда изыскания Картера завершились успехом, я уже забыл про данное ему поручение и взвешивал в уме, сможет ли перспектива увидеть что-либо интересное в этом прекрасном, судя по отзывам, районе Шлезвиг-Гольштейна перевесить столь малопривлекательный способ знакомства с краем в такое позднее время года, да еще в сомнительной компании? И это не говоря о прочих аргументах, которые я холил и лелеял в душе как доказательства отчаянности своего положения. Стоит ли все-таки ехать? Решение качалось на весах, и, полагаю, возвращение из Швейцарии К., вызывающе загорелого, стало последним аргументом.

– Привет, Каррузерс, ты еще здесь? – приветствовал он меня. – Думал, ты укатил уже сто лет назад. А ты везунчик, что уезжаешь сейчас – самое время для прогулок и первых фазанов. Ну и жара тут у вас! Картер, принесите-ка «Брэдшоу»!

Удивительная книга этот «Брэдшоу» – руки волей-неволей сами тянутся к нему, словно к ружью и шомполу в охотничий сезон.