Злое дыхание древней гробницы - Василий Лягоскин

– Здесь, – определил он вслух, – если не попадется ничего лучшего.

Впрочем, он уже понял – ничто не заставит его отказаться от этого места, наполнившего душу ожиданием тайны. Тайны великой и… ужасной.

Поэтому «Стрелка» рванулась вперед, набирая высоту. Ведь Такамура был весьма целеустремленным человеком. И если он наметил себе пролететь над всей планетой – так тому и быть. Профессор уже не столь внимательно наблюдал за картиной разрушений внизу; и потом – за мелкими с высоты птичьего полета волнами океана. Единственное, что слегка оживило его – воспоминание о голубоглазом незнакомце. Он опять встал перед экраном в надежде отыскать дерзкого аборигена, и обрушить на него мощь земного оружия. Увы – или навигационная аппаратура дала сбой, или незнакомец успел спрятаться – но Такамура зря простоял у экрана не меньше получаса. Раздражение совсем скоро сменило нетерпение; его уже что-то тянуло на Холодный материк, где в самом центре мертвого города торчал черный обелиск. Мысль о том, что это нетерпение могло быть привнесено извне, даже не мелькнула в голове профессора.

Он быстро поел, не ощущая вкуса еды; позволил перекусить русскому пилоту. Даже немного поспал, увидев во сне все тот же обелиск. А когда тот появился наяву, маленький крепкий пальчик уперся в него с приказом космопилоту:

– Сбей его!

Командир безропотно убрал тягу двигателей почти до минимума, и направил космический корабль вниз. Такамуре теперь показалось, что это торчит из земли черный палец великана, погребенного века, а может быть, тысячелетия назад. Ему внезапно стало страшно, и он стиснул рукой плечо пилота. Но поздно!

Космолет наткнулся на камень, и его корпус мелко задрожал, не в силах выкорчевать препятствие. В пустых глазах командира корабля на мгновение проснулся разум. Он с удивлением посмотрел не показания приборов, а потом на низенького японца, неведомо как оказавшегося рядом с его креслом. Но память так и не проснулась до конца. Рука Такамуры на плече Лазаренко сжалась еще сильнее, и Анатолий вдавил кнопку маршевых двигателей до упора. Гигантская сила бросила космолет вперед. Воздушная волна снесла снежный покров с площади, пригласив космолет к посадке.

Ни профессор, ни Лазаренко не заметили, как на месте упавшего монумента взметнулся вверх высокий столб желтого газа. Вместо него в древнюю усыпальницу ринулся холодный живительный воздух…

Глава 2. Пробуждение

Темнеющее в глубине отверстие пугало. А еще больше манило. Оно приглашающе открыло свой зев на месте упавшего монолита. Такамура чувствовал внизу опасность. Однако он с таким чувством прожил практически всю свою долгую жизнь. Потому он без колебаний ступил на лестницу, исчезающую глубоко внизу. Каменные ступени не были вытерты подошвами ног – по этой лестнице, опоясавшей по кругу стены пещеры, мало кто ходил. А последние несколько сотен лет – вообще никто. Но пыли вокруг не было. И воздух был на удивление сухим и теплым – намного теплее, чем на поверхности.

Профессор не раз бывал в усыпальницах – эта ни своей особой атмосферой, ни сгущающейся с каждым шагом чувством опасности не напоминала ни одну земную. Скоро Такамура смог увидеть каждый уголок огромной сводчатой пещеры. Пещера была погружена в полумрак. Нет – она была освещена неведомым и невидимым источником света! А лучше всего был освещен постамент посредине пещеры, на котором покоился черный гроб без крышки. Последняя стояла рядом, прислоненная к стене так, что профессор едва не задел ее, спускаясь с последней ступени.

В гробу лежал высокий худой человек в темном одеянии. Последнего словно разбудил этот шаг Такамуры. Незнакомец вдруг легко сел в своем могильном ложе, и медленно открыл глаза. В его лицо словно возвращалась жизнь. Возвращалась с каждым словом, что бросал профессор в затуманенные глаза бывшего покойника:

– Кем бы ты не был, незнакомец, ты станешь моим первым рабом в этом мире!

Такамура вдруг вздрогнул. Покойник вполне живым голосом повторил за ним:

– Ты станешь моим первым рабом в этом мире!

Фразу он произнес, как и профессор, по-японски. Но трудности перевода его очевидно не беспокоили. Потому что по его лицу было видно – он прекрасно понял смысл каждого слова. Его глаза вдруг широко распахнулись, и он повторил – уже на другом языке, который профессор – к своему глубокому изумлению – тоже понял.

– Да, – прогремел голос человека в черном, спрыгнувшего на каменный пол, – ты станешь моим первым рабом, но далеко не последним.

Он склонился к низенькому японцу, и уставился ему в глаза тяжелым немигающим взглядом. Перед Такамурой мелькнула картинка седой древности – пылающие города; рыдающий дети и женщины. А потом навалилась такая гнетущая тяжесть, что профессор лишь краткие мгновения смог противостоять ей. Весь талант и опыт земного гипнотизера в один миг был стерт в порошок, и посыпался тонкой струйкой на каменный пол.

– На колени перед своим господином, Великим Горном!

Маленький японец рухнул на камень, не ощущая боли. Лишь неземное блаженство и стремление тотчас выполнить следующий приказ господина царили сейчас внутри него. А рядом расправил плечи Анатолий Лазаренко, только теперь освободившийся от гипнотических чар Такамуры. Он удивленным взглядом обвел темный зал, маленького японца, истово бьющего поклоны высокому худому человеку в черном одеянии. Лоб японца уже был разбит в кровь. Лоб космолетчика немного напрягся – он вдруг вспомнил этого японца; видел его не один раз в визоре.

– Это же профессор.., – чуть не выкрикнул он в лицо долговязому незнакомцу.

Его рука между тем сама тянула из зажимов на бедре энергобластер. Увы – оружие так и не покинуло своего места. Мозг Анатолия, едва освободившийся от тяжкого гипнотического бремени, подвергся новой атаке. И этот ментальный удар был многократно сильнее.

– На колени! – прогремело под сводами пещеры.

Тело Лазаренко стало ватным; ноги действительно готовы были подогнуться, опуская тело на камень.

– На колени! – снова прозвучал приказ на языке, ставшем вдруг понятным для Лазаренко.

Сердце космолетчика забилось медленней, прекращая подачу крови, но он все стоял, покачиваясь, с побелевшим лицом. Чародей удивленно посмотрел не него. Он понял, что человек, стоящий перед ним на ватных ногах, скорее умрет, чем переступит через какой-то внутренний порог.

– Ладно, – махнул рукой Горн, – живи.

Анатолий отступил назад. Кровь заструилась по его жилам, возвращая лицу естественный цвет, но не выражение. Оно снова являло собой безжизненную маску.

А чародей словно не лежал неподвижно несколько веков. Он неожиданно легко пошел к лестнице; буквально вбежал по ней туда, откуда манил свежий воздух. Слишком свежий – для центра Гудваны, где четыреста лет дремал в волшебном сне Горн. Он остановился, выйдя из пещеры и глубоко вдохнул морозный воздух.

– Зима?! – удивился он.

Внутренний хронометр, исправно тикавший все эти годы, не мог обманывать. По нему выходило, что чародея должна была встретить буйно цветущая весна. А тут… Его взгляд остановился на космолете.

– Это что? – повернулся он к Такамуре.

Тот, словно открещиваясь от невысказанного обвинения, махнул рукой на Анатолия и отступил в сторону. Лазаренко безжизненным голосом пояснил:

– Это мой космолет «Стрелка».

– Вы прилетели на нем?

Теперь кивнули оба землянина.

– Откуда?

– Лазаренко молча ткнул рукой в небо.

– Откуда!? – повторил Горн с нажимом.

– С Земли, – вступил в разговор Такамура.

– А далеко находится эта ваша Земля?

Профессор беспомощно пожал плечами и снова кивнул на космолетчика. Тот, помедлив, ответил:

– Двенадцать ноль переходов и еще немного на ракетной тяге.

– Сколько это будет в дневных переходах?

В другой ситуации Лазаренко бы растерялся, услышав подобный вопрос. Но теперь он задал встречный:

– А что такое дневной переход?

Теперь замялся Горн. Ему никогда не приходило в голову размышлять на подобные темы; дневной переход был данностью – как утро, вечер или ночь. Он был и все. Однако чародей нашелся, перевел в понятные каждому величины.

– Если на хороших лошадях, то верст сто-сто двадцать.

Командир быстро сделал в уме необходимые вычисления.

– Дневных переходов приблизительно будет, – неживая маска его лица чуть скривилась, обозначая улыбку, – десять в двадцать четвертой степени…

Горн, конечно не понял этих слов, но по мелькнувшему в глазах Анатолия почтению к столь громадному числу, осознал, что эта Земля очень далеко.

– Ладно, – махнул он рукой, – вернемся к нашему миру. Летит ли за вами еще кто-нибудь?

– Да, – не хотя ответил командир «Стрелки», – космолет «Белка» в двух часах полета за нами.