Коко Шанель. Жизнь, рассказанная ею самой - Коко Шанель

Я согласилась с презрительным вердиктом. Конечно, старым Поль мог быть только с нашей точки зрения, но внешностью благородного разбойника жених Адриенны действительно не отличался, скорее наоборот.

— Мне уже сказали, что на следующей неделе нужно уезжать домой, чтобы выйти замуж…

Слезы снова полились ручьем.

— А ты?

— Я согласилась, что я могу?

— То есть тебя прямо отсюда и под венец?

— Да. Я лучше монахиней стану, чем за Поля.

— Вот еще! По-моему, лучше сбежать.

— Куда?

— Не знаю, мы же смогли заработать, продавая сладости, сможем и еще.

На каникулах нам действительно повезло, на несколько дней удалось заменить продавщицу сладостей с лотка и немного подзаработать. Эти деньги до сих пор лежали в кубышке, и о них никто не знал.

Мы сбежали. Более нелепый побег придумать невозможно. Кому нужны две мечтательницы-недотроги? Где работать и жить? Куда мы вообще бежали? Неважно, главное — из неволи!

Ума хватило только на то, чтобы согласно поведению героинь романов выбросить кое-какую одежду, свернутую в узел, в окошко, чтобы не шествовать с этими узлами у всех на виду. Дальше начался спор. Денег немного, на поезд купили билеты во второй класс, но я уперлась:

— Поедем первым!

Где еще мы могли встретить принца на белом коне? Неважно, что лошади, даже белые, в поездах не ездят, главное, первым классом ездят принцы, это я знала точно. Адриенна пыталась меня увещевать, но то ли делала это не слишком решительно, то ли мой напор оказался куда сильней, поехали мы с шиком (обшарпанный вагон первого класса тогда казался шиком, как же, в нем были диваны, обитые потертым бархатом, расцветка которого от ветхости не поддавалась определению!).

К нашему сожалению, ни принцев, ни даже их лошадей в вагоне, конечно, не обнаружилось, зато быстро появился строгий контролер, разжалобить которого не удалось. Плакали наши денежки, потому что, кроме доплаты от второго до первого класса, пришлось заплатить немалый штраф. На жизнь не осталось ничего, ни романтические герои, ни благородные разбойники выручать двух наивных дурочек не собирались. А неромантические, оглядывавшие нас маслеными глазками и отпускавшие гадкие шуточки, явно не подходили.

Пришлось возвращаться. Только куда, не в Обазин же?

Тетю Луизу в Варение едва не хватил удар, когда она поняла, что мы натворили.

— Как вы будете смотреть в глаза своим воспитательницам?!

Очень хотелось ответить, что спокойно, но смотреть не пришлось. Нас категорически отказались принять в Обазине. Кому нужны столь непутевые воспитанницы? Если честно, то я никаких угрызений совести не испытывала. Разве может страдать пойманный узник при воспоминании о своей тюрьме?

Но нас ждала другая тюрьма. Забота и милосердие сестер не оставляет тех, кто попал в их сети. Так заботливый хозяин, погладив пса, обязательно проверит, крепка ли цепь, чтобы тот случайно не оборвал привязь, держащую его в принудительном раю. И хозяина мало беспокоит, что псу хотелось бы побегать на воле, пусть даже впроголодь. Он создал все условия, пес должен быть благодарен.

Нас не вернули в Обазин, а поместили в пансион института Богоматери в Мулене. Снова бесплатно, снова в качестве обузы и приживалок. Ну и что, что это Мулен, а не Обазин? На два года тюрьма, потому что выходить за ограду нельзя, ничего нельзя. Можно только молиться и учиться шить — должна же быть у нас какая-то профессия, которая поможет заработать на пропитание.

Когда однажды через много лет мне пригрозили тюрьмой, я ответила, что свое уже отсидела. Тот, кто спрашивал, не понял, о чем я, широко раскрылись глаза:

— Вы, мадемуазель? За что?!

— За инакомыслие.

Разве тюрьма — только где решетки на окнах? Нет, это там, где зарешечены возможности.

Мулен. Свобода! Свобода?

Что такое свобода?

Это возможность не делать то, что тебя заставляют делать, или возможность делать то, чего хочется самому? А если человеку дать выбор между этими двумя возможностями, что он предпочтет?

Я — второе, заставить меня поступать против моей воли так и не удавалось никому.

Закончилось и это перевоспитание, через два года нас устроили портнихами к чете Грампер в их роскошный, по нашему представлению, магазин «Святая Мария», торговавший всякой всячиной, начиная от приданого для невест и заканчивая крючками и пуговицами. Нашей задачей стал мелкий ремонт одежды и привлечение покупательниц приятным обхождением.

Сначала восторг вызывали два факта. Во-первых, двух беспокойных мечтательниц поселили в крошечной комнатушке под самой крышей вдвоем. Теперь мы жили вместе и могли не разлучаться совсем. Это существенно, если вы инакомыслящие.

Вторым приятным сюрпризом было то, что магазин находился почти в центре Мулена, где всегда бурлила жизнь. Позже мы поняли, что не так уж бурлила и что это за жизнь, но после Обазина и застенков пансиона все казалось восхитительным.

Однако и здесь наше собственное существование не слишком отличалось от прошлого монастырского, монахини знали, куда устраивать на работу своих выпускниц! Жесткий надзор в обители сменился пусть менее жестким, но все же надзором четы Грампер. Обязались они, что ли, за нами следить?

Я мучилась, как я тогда мучилась от понимания, что жизнь надо как-то менять, и от невозможности это сделать! Мысли Адриенны были куда приземленней, ей всегда хотелось замуж, хотелось иметь прочное, обеспеченное будущее. Я не считала это мечтой, это просто желание, мне тоже хотелось обеспеченного будущего, но какого-то не такого, как Адриенне. И я мечтала за двоих.

О чем? Не знаю, даже не помню, просто хотелось перемен. Разве для того мы выбрались из Обазина и строгого надзора его монахинь, чтобы и в Мулене целыми днями работать в магазине под присмотром хозяев «Святой Марии», а потом до поздней ночи корпеть над чужими нарядами?

До сих пор удивляюсь, как вот эти «посиделки» с иглой в руках над платьями клиенток не отвратили меня от шитья вообще. Наверное, только потому, что, переделывая каждое платье (на мой взгляд, обычно нелепое и перегруженное деталями), я представляла в нем себя или, наоборот, представляла, каким бы сделала его для себя или женщины, себе подобной.

Первым бунтарским поступком стал съём отдельной комнаты вместо отведенного нам уголка в мансарде у хозяев, чтобы хоть по вечерам не быть подотчетной владельцам «Святой Марии». Адриенна пришла в ужас:

— Габриэль, ты не умеешь тратить деньги! На что ты будешь жить?

У нас был общий кошелек, и тратила действительно она, у меня всю жизнь деньги утекали как вода сквозь пальцы.

— А разве ты не со мной?

Она боялась, что родные будут против нашего проживания в съемной комнате, что нам не на что станет жить, что хозяева прогонят нас из магазина, узнав о приработке по ночам… Адриенна боялась всего, я — ничего. Все должно само собой образоваться, я ничуть не сомневалась в успехе. К тому же так хотелось прогуливаться по парку или просто по улицам, хотя бы изредка бывать в кондитерской. Если уж невозможно жить другой жизнью, то смотреть на нее не возбраняется?

«Глазеть!» — сказала Адриенна. Пусть так, если нет другого. Но моя дорогая тетка-сестра прекрасно понимала, что, если я начну глазеть, меня уже не остановишь. Конечно, она права, простое разглядывание даже кокоток, подъезжавших к кафе в роскошных экипажах, обдающих нас запахом духов, шуршащих шелками своих подолов и прятавших лица за полями огромных шляп, привело к желанию изменить что-то и в себе.

Удивительно, но я никогда, ни тогда, ни позже, не считала этих совершенно безвкусно одетых и дурно пахнущих (разве можно считать хорошим убийственный запах целой клумбы цветов?) женщин ничтожествами. Размеры их шляп были немыслимыми, часто шире собственных плеч, платья украшены огромными турнюрами, на всем обилие искусственных цветов и модного тогда жемчуга. И все же они казались мне великолепными.

Мы переехали в крошечную, обставленную убогой мебелью комнатку вдвоем. Нет, не так, сначала переехала я, а потом ко мне присоединилась Адриенна. Конечно, наше жилье располагалось не в центре города, мы поселились на улочке Пон-Гинге, где сильно пахло сыростью от реки, а сама улица в дождь превращалась в грязное месиво, зато самостоятельно! Простая возможность хотя бы вечером жить своей жизнью, не зависеть от времени ужина хозяев, не отходить ко сну в положенный час быстро сказалась и на нас. Бывало, мы не ужинали вовсе, бывало, сидели едва не до рассвета, чтобы успеть выполнить какую-то срочную работу заказчицы, но в остальном стали свободны! Это может оценить только тот, кто много лет жил под ежеминутным надзором.

Я упивалась этой свободой, а Адриенна… она просто вынуждена радоваться со мной. В нашей паре ведущей всегда была я, а моя тетушка-сестра повторяла. Даже позже, когда Адриенна уже пошла своей дорогой, все равно прислушивалась ко мне.