Парк - Рустам Ибрагимбеков

- Ты не кипятись, - пытается успокоить меня управляющий, - просто товарищ сказал, что вы старые друзья. И поэтому мы решили тебе предложить. А заставлять тебя никто не собирается. И план снизить нам никто не позволит... Все должно строиться на, так сказать, добровольных началах...

Ребята ждут во дворе. Настороженно притихли. Крошка, сидевший в стороне, вскакивает, торопливо подходит. Улыбаюсь: мол, все нормально, ребята, что волнуетесь? Не такой человек ваш мастеруха, чтобы отдать вас на съедение сомнительным экспериментаторам.

За распространение ложных слухов объявляю Крошке наказание- два массажа вне очереди в обеденный перерыв. Он долго не может поверить в благополучный исход переговоров - сведения, поступающие из бухгалтерии, обычно подтверждались.

А вот и он, Друг детства. Рыщет обиженным взглядом. Увидел. Успокоился. Сейчас -предпримет еще одну попытку. Так и есть, окликнул. Теперь это надолго.

Не очень дружелюбно разглядывают друг друга, он - ребят, они - его; инстинктивно почувствовали опасность. Вид у него все такой же дистрофичный. Почти не изменился. Такой же щуплый и быстрый, только чуть полысел. Но чуб, сместившийся на пару сантиметров к макушке, остался вдохновенно непокорным. И кадык не утратил остроты и подвижности.

Да, мало ты изменился, Друг. Главное, все так же откровенно напорист!

- Честно говоря, я на тебя очень рассчитывал. Ну, еще бы! Как всегда! Что вы еще скажете!

- Как поживаешь? - это уже в электричке; до станции шли молча.

- Нормально.

- Живешь все там же?

Сочувственные нотки кажутся ему сейчас очень уместными. Интересно, как проглотит сообщение о парке?

- Да. Там скоро перестраивать все будут.

- А карьер?

- Закроют.

Удивленно вскидывает брови.

- Подпочвенные воды... Поэтому решили заполнить его водой. Будет что-то вроде озера. С катанием на лодках... А вокруг - парк. Даже ресторан построят, идя навстречу пожеланиям трудящихся.

- Это же здорово!

- Да, мне тоже нравится.

- А дом снесут?

- Там все снесут. Будет маленький микрорайон. Буквально несколько домов.

- Есть шанс получить квартиру?

-Да.

- Ты... не женился? - Этот вопрос дается ему с трудом, но с трудностями он обычно рано или поздно справляется.

- Нет... А у тебя все хорошо, надеюсь?

- Да, двое детей. Мальчики. Вика кончила институт. В общем, все, как предполагалось. Ты ребят видишь?

- Редко... Юрка умер.

- Умер?! - Он действительно потрясен,

- В прошлом году. В Саратове...

Обыскивал какой-то их родственник: крючконосый, бровастый мужчина в серой шершавой рубахе с тоненьким ремешком на поясе. Не обращая внимания на протестующие крики Друга, которого обычно почтительно слушался, он вывернул нам карманы (начал с Юрки), заставил поднять руки и ощупал все тело от подмышек долог, - чувствовалось, что делает это не впервые.

- Папа тебя выгонит!.. - На худенькой шее Друга вздулись жилы, так он кричал. - Не трогай их! Ты сам украл!..

Закончив обыск, родственник, ни слова не сказав, ушел в другую комнату; там над пианино вместо фотографии отца висел сейчас портрет известного государственного деятеля (который, впрочем, тоже вскоре исчез). И в бывшей спальне, где происходил обыск, тоже все изменилось: в углу место старых металлических кроватей с никелированными спинками (они перешли вместе с нами на первый этаж) занимала широкая тахта, застеленная свисающим со стены ковром. Вдоль стен высились всегда закрытые высоченные книжные шкафы с круглыми позолоченными ручками. Все изменилось в нашей квартире, даже старую голландскую печку перестроили под газовый камин...

А позже, когда совсем стемнело, Друг признался в том, что золотые часы с браслетом и шесть столовых серебряных ножей украл сам. Юрка, как второй пострадавший, тоже участвовал в разговоре. Ветер раскачивал на столбе лампочку с плоским металлическим абажуром, по пустырю металось из стороны в сторону блеклое пятно света.

Он уверял нас, что кража браслета и ножей не воровство, а восстановление справедливости: Юркиного отца чуть не посадили из-за буханки хлеба, моя мать, чтобы хоть немного подработать, ночами печатает на машинке, а у них. всего полно, и денег, и барахла всякого, поэтому, без всяких сомнений, можно сдать ножи и браслет в скупку и на полученные деньги купить мне и Юрке по такому же велосипеду, как у него. Конечно, обидно, что нас обыскали, но рано или поздно подозрения отпадут, зато мы получим велосипеды, о которых так давно мечтали...

Ночью, узнав о том, что мать его сообщила о пропаже в милицию, он спустил и часы, и ножи в щель между рассохшимися досками кухонного подоконника. Под ними была пустота, обнаруженная несколько лет назад, когда в щель закатился довоенный серебряный полтинник...

- Юрка, Юрка... - с неподдельной горечью качает он головой в такт движению электрички. - От чего он умер?

- Не знаю... Матери не было дома, когда я заходил... А соседи знают только, что долго болел...

- Кем он работал?

- Врачом.

- Он как-то исчез после школы." Почему-то его сразу в армию забрали...

Неужели все забыл? Или притворяется?..

- А ты что, не знаешь, почему его забрали? Вспоминает. Или делает вид...

- Да, да.. Мы же решили тогда пойти после школы работать... Поэтому он и не поступил никуда.

Решили... Кто-то решил, а кто-то до сих пор работает... Тень сомнения мелькает на его лице.

- А ты потом так и не пытался поступить?

- Нет.

- Почему?

- Долго объяснять...

Сейчас начнет атаку. Не для того, чтобы- оправдаться или испросить прощения. А чтобы избавиться от сомнений, если они есть. Обязательно нужно доказать и себе, и мне, и вообще каждому, что он тогда, как и всегда, был прав, и не его вина, если кто-то и пострадал из-за собственной лености или каких-то непредвиденных жизненных обстоятельств.

Так и есть, начинает.

- Я понимаю, что был тогда несколько наивным. Но когда же еще быть наивным, как не в семнадцать лет?! - Грустно и как-то сладостно улыбается, уносясь в те уже давние времена, когда был сдан наконец последний выпускной экзамен. - И все же убежден, что мы правильно сделали, поработав до института... Это пошло всем на пользу... Ты не согласен?..

- Согласен...

-- Ты что-то не договариваешь.

- Отстань...

- Нет, правда... А то, что ты потом так и не пошел учиться, в этом никто не виноват, кроме тебя.

Ждет возражений; усмешка вместо ответных доводов подбавляет ему горячности.

- В конце концов мною двигали самые искренние побуждения...

- Как и всегда...

- Да, как и всегда. А ты этого не считаешь?

- Представь, не считаю...

Обиженно подрагивают ресницы, он все так же чувствителен к насмешкам.

- Ты можешь обосновать свои слова?

- Могу... Да неохота...

- Но ты же оскорбил меня.

-Да.

В глазах влага, напряжение, тщетно скрываемая растерян

ность.

- Ну потрудись хотя бы объяснить, за что?

- Ты сам прекрасно все знаешь.

Электричка плавно затормозила и остановилась...

Здание вокзала реконструируют, идем в обход, через пути. Молча шагает рядом, обиженно посапывает, но не отстает..,

- А как ребята поживают? Не заходят к тебе? ^Нет.

- Что, совсем не видитесь?!

- Почти.

Появилась возможность упрекнуть кого-то, и он, конечно, не упустит ее.

- А почему?! Как можно жить в одном городе и не общаться?

Опасливо следит за каждым моим движением, но выражение лица все так же вызывающе решительно. Желание двинуть его по роже пропадает столь же мгновенно, как и возникло. И тут же в душе поднимается нечто похожее на стыд. И за себя, все еще таящего обиду (а ведь почти десять лет прошло), и за него, такого же трусливого при всем его напористом правдолюбии.

Страх взвинчивает его еще больше: теперь ничто не в силах остановить обличительного порыва...

- Что с вами происходит?! Во что вы превратились?! Я жил у черта на куличках, на другом конце страны, у меня не было возможности... Но как могли вы, живя в одном городе, растерять друг друга?! Что вам мешает хотя бы поинтересоваться, кто как живет?!

Он искренен, как всегда. И в общем-то говорит (а точнее, выкрикивает) правду. Но правда эта каждый раз лишь одна из многих справедливых правд. Остальные для него просто не существуют. И эту единственную свою правду он отстаивает с пеной у рта до победного конца...

Идея пойти после школы работать возникла у него неожиданно, когда мы лезли по пожарной лестнице на крышу 134-й школы. Предложение пробраться туда через чердак тоже было сделано им - в ту пору он активно вытравлял из себя трусость...

Знакомые девочки, которых мы рассчитывали встретить у входа, так и не появились, а может, мы их не заметили. Мы стояли в толпе, запрудившей школьный двор, и желание попасть на выпускной вечер росло по мере того, как сквозь заслон дежурных один за другим проходили счастливые обладатели пригласительных билетов. Поэтому предложение его было подхвачено сразу, хотя все понимали, что затея рискованная.