Из Записок Желтоплюша - Уильям Теккерей

И верно, что хозяин много чего знал, только откуда?

Я не видел лица мистера Блюита при этом разговоре, потому как через закрытую дверь мало что увидишь; после этих взаимных любезностей они долго молчали - один ходил по комнате, другой сидел ошарашенный и только ногой притопывал.

- Вот что, Блюит, - говорит наконец мой хозяин. - Если не будешь шуметь, так и быть, поделюсь; но попробуй выиграть у него хоть шиллинг без меня или без моего разрешения, тогда уж пеняй на себя.

- Как же так, Дьюсэйс, - говорит Дик, - не по справедливости это. Дичь-то ведь я поднял. Зачем же мешать?

- Дурак же ты, Блюит! Вчера еще уверял, что ты его знать не знаешь; вот мне и пришлось самому знакомиться. По какому такому закону чести я его должен тебе уступать?

Любо-дорого было слушать, как эти мошенники рассуждали о чести. Сердце мне говорило, что надо бы, пожалуй, остеречь молодого Докинса, как с ним собираются поступить эти молодчики. Но если им не известно, что такое честь, мне-то это известно; никогда я не выношу сор из избы, пока служу хозяевам; а ушел - тогда, конечно, дело иное.

На другой день был у нас званый обед. Бульон, тюрбо, соус из омаров, седло барашка по-шотландски, куропатки и миндальное пирожное. Из вин: шампанское, белое рейнское, мадера, бутылка опорто и разливанное море кларета. Обедали трое: достопочтенный Э. - П. Дьюсэйс, Р. Блюит и мистер Докинс, эсквайры. Мы в кухне тоже попользовались, да как! Слуга мистера Блюита столько съел куропатки (когда ее убрали со стола), что я думал полезет назад; слуга мистера Докинса (ему было всего лет тринадцать) так налег на пирожное и плумпудинг, что пришлось ему скормить несколько хозяйских пилюль, а после них он едва не отдал богу душу. Это, впрочем, к делу не идет; я ведь не про слуг взялся рассказывать, а про господ.

Поверите ли? Пообедав и выпив втроем бутылок восемь, джентльмены сели за экарте. В эту игру играют вдвоем, а когда есть третий, он только смотрит.

Сперва играли по кроне за очко, а ставка была фунт. Тут силы оказались на удивление равные; к ужину (поджаренная ветчина, поджаренные бисквиты и шампанское) дела обстояли так: у мистера Докинса выигрыш два фунта, у мистера Блюита - тридцать шиллингов, у мистера Дьюсэйса проигрыш три фунта десять шиллингов. После ветчины и шампанского пошла игра покрупнее. Теперь очко стоило фунт, ставка - пять. Послушав, как честили друг друга утром Блюит и хозяин, я знал, что теперь уж Докинсу несдобровать.

Ан нет; Докинс продолжал выигрывать, а мистер Б. на него ставил и помогал добрым советом. К концу вечера (то есть часов в пять утра) игру прервали. Хозяин подсчитал на карточке.

- Не повезло мне, Блюит, - говорит он. - Я вам должен - погодите-ка, да, сорок пять фунтов.

- Именно, - говорит Блюит. - Ровно сорок пять.

- Я вам выпишу чек, - говорит достопочтенный джентльмен.

- Ну зачем это, дорогой сэр!..

Но хозяин берет лист бумаги и пишет чек на своих банкиров "Памп, Олдгет и Кь".

- А теперь давайте сочтемся с вами, милый Докинс, - говорит хозяин. Если бы вам везло, как вначале, я был бы сейчас немало вам должен. Voyons, тринадцать очков по фунту, это легко счесть.

Достает кошелек, бросает на стол тринадцать золотых соверенов; и так они засверкали, что я только глазами заморгал.

Бедный Докинс - тоже. Протягивает за деньгами руку, а рука дрожит.

- И должен сказать, - добавляет хозяин, - а у меня есть кое-какой опыт, что вы - лучший игрок в экарте, с каким мне доводилось садиться за стол.

Докинс так и сияет. Прячет деньги и говорит:

- Вы мне льстите, Дьюсэйс.

Еще бы не льстил! Хозяин только это и делал.

- Но знаете ли, Докинс, - продолжает он, - я требую реванша; ведь вы меня прямо-таки разорили.

- Что ж, - говорит Томас Смит Докинс, довольный, точно выиграл целый миллион. - Хоть завтра. А ты что скажешь, Блюит?

Мистер Блюит, ясное дело, согласен. Хозяин, немного поломавшись, тоже соглашается.

- Встретимся у вас, - говорит он, - только прошу, мой милый, поменьше вина. Я и вообще-то не пью, а тем более перед тем, как сесть за экарте, да еще с вами.

Бедный Докинс ушел от нас счастливый, как король. "А это тебе, Чарльз", - и бросил мне целый соверен. Бедняга! Я-то знал, что его ждет.

Самая потеха, что эти тринадцать соверенов, выигрыш Докинса, хозяин занял у мистера Блюита. Я их принес еще утром, а с ними еще семь. После разговора с моим хозяином Блюит ни в чем не мог ему отказать.

Надо ли продолжать мой рассказ? Будь Докинс хоть немного поумнее, понадобилось бы полгода, чтобы выманить у него деньги; но он был такой простак, что расстался с ними очень быстро.

На следующий день (в четверг, а знакомство хозяина с Докинсом состоялось всего лишь во вторник) мистер Докинс дал обед - в семь часов. Обедал Блюит и оба мистера Д. В одиннадцать сели играть. На сей раз всерьез, потому что слуг уже в два часа услали спать. Прихожу в пятницу утром к нам - хозяина еще нет. Около полудня является на минуту, умывается, велит подать ветчины и содовой - и опять к Докинсу.

В семь часов они обедают, но, как видно, без аппетиту - все достается нам; зато вина требуют еще, и за тридцать шесть часов выпивают не меньше двух дюжин бутылок.

В пятницу вечером хозяин наконец возвращается. Таким я его до тех пор еще не видел - пьян в доску. Качается, пляшет, икает, ругается, швыряет мне горсть серебра и валится на кровать; я стаскиваю с него сапоги и одежу и укладываю поудобней.

А снявши с него платье, делаю то, что и всякий слуга должен сделать, выворачиваю карманы, заглядываю в бумажник и в письма; немало несчастий удалось через это отвратить.

И нахожу среди прочего следующий документик:

"Долговое обязательство

на 4700 ф. Подписано:

Томас Смит Докинс.

Пятница, 16 января".

Была и другая подобная же бумажка: долговое обязательство на четыреста фунтов. Подписано: "Ричард Блюит". Но это, конечно, только так, для видимости.

* * *

Наутро, в девять, хозяин уж был на ногах и трезвый как стеклышко. Оделся - и к Докинсу. В десять послал за кебом, и оба собрались ехать.

- Куда прикажете кебмену везти, сэр? - спрашиваю я.

- Вели ехать в БАНК.

У бедняги Докинса глаза были красны от раскаяния, вина и бессонницы. Он задрожал, заплакал и откинулся на сиденье. Так и поехали.

В тот день он потерял все свое состояние, кроме пятисот фунтов.

* * *

К двенадцати хозяин вернулся, и тут к нему торжественно поднялся мистер Дик Блюит.

- Дома барин? - спрашивает.

- Да, сэр, - говорю; ну, он и входит. А я, понятное дело, - к замочной скважине и слушаю.

- Ну-с, - говорит Блюит. - Сработано чисто, а, Дьюсэйс? Что наш Докинс? Уже расплатился?

- А? Да, да, - говорит хозяин.

- Четыре тысячи семьсот?

- Да, около того.

- На мою долю, стало быть, приходится две тысячи триста пятьдесят. Будьте так любезны.

- Честное слово, мистер Блюит, - говорит мой хозяин, - я вас что-то не понимаю.

- Не понимаете? - говорит Блюит страшным голосом. - Не понимаете? Ведь вы же обещали поделиться. Еще я вам на первый вечер одолжил двадцать соверенов - уплатить Докинсу проигрыш. А вы дали слово чести, как джентльмен, что поделите поровну все, что удастся выиграть.

- Правильно, сэр, - говорит Дьюсэйс, - все правильно.

- А как же теперь?

- А так, что я не намерен сдержать слово. Эх ты, болван! Ради тебя я старался, что ли? Ради твоей, что ли, выгоды истратился на обед для того идиота? Пошел отсюда! Нет, постой. Вот тебе четыреста фунтов - а вернее, собственную твою расписку на эту сумму, и забудь все, что было, и что ты когда-нибудь знал Элджернона Дьюсэйса.

Видел я разъяренных людей, но таких, как Блюит, - никогда. Уж он бранился, уж он орал! А потом заплакал; то ругается и зубами скрежещет, то просит у Дьюсэйса пощады.

Наконец хозяин распахнул дверь. (Батюшки мои! Я при этом чуть было не влетел в комнату вверх тормашками.) Распахнул и говорит:

- Эй, Чарльз! Проводи-ка джентльмена вниз.

А сам смотрит на него и не сморгнет. Блюит весь съежился и поплелся прочь как побитый. Ну, а Докинс - бог его знает, что с ним сталось.

* * *

- Чарльз, - говорит мне хозяин, этак через час. - Я еду в Париж. Если хочешь, могу и тебя взять с собой.

МИСТЕР ДЬЮСЭЙС В ПАРИЖЕ

ГЛАВА I

Которая из двух?

Генерал-лейтенант сэр Джордж Гриффон, кавалер ордена Бани, семидесяти пяти лет от роду покинул земную долю и ост-индскую армию, где служил с честью. Службу в Индии сэр Джордж начал с юнги, дослужился до конторщика у судохозяев в Калькутте, а там до капитана в войсках Ост-Индской компании, а там, глядишь, и до генерал-лейтенанта. А дальше уж не поднялся: пришло время отдать богу душу; тут уж ничего не поделаешь: что барабанщик, что генерал, что мусорщик, что император - все там будем.

Сэр Джордж не оставил после себя наследников мужского пола, так сказать, продолжателей рода. Осталась только вдова двадцати семи лет и дочка двадцати трех - а больше некому было по нем плакать и делить его денежки. После смерти генерала вдова и сиротка уехали из Индии и пожили сперва в Лондоне; а когда там не понравилось, решили податься в Париж; потому как в Париже и мелкая лондонская пташка высоко летает - были бы деньги, а их у Гриффонов было вдоволь. Просвещенный читатель уж верно догадался, что мисс Гриффон не приходилась вдове родной дочерью. Хотя в Индии и рано выдают замуж, но все ж таки не с пеленок. Леди Гриффон была у генерала вторая жена, ну а дочь, мисс Матильда Гриффон, была у него, сами понимаете, от первой.