Психокинетика - Эдуард Ластовецкий
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Труднее – забыть лицо.
Костыли на шпильке
В осеннем парке шорох листьев –
Неувядающего тлена…
Бессильны выбраться ботинки
Из златоогненного плена.
А у скамьи, под старым дубом,
Скелет погибших кораблей –
Воткнувшись в корень ржавым зубом,
Один из старых костылей.
Второй поодаль чуть отброшен,
И разрыхлённая листва,
Обозначая след едва,
Воображенья угол крошит.
Она мечтала о туфлях –
Чтоб шага совершая взмах
Изящным каблуком высоким,
Могла, витая в облаках,
Чужою быть для недалёких…
Но то мечта… А с пробужденьем
Все за́мки таяли в пыли –
Ортопедическая обувь
И у кровати костыли…
Три года как похмельный случай
Ей отказал владеть собой.
Пришлось взрослеть и стать другой –
Подруги реже приходили,
И тот, что был её лицом
На тёмном лике светлой ночи,
Забыл, как будто между прочим,
О поцелуях за крыльцом…
Лишь мама… Разделила горе
И боль тернового венца.
Таков святой удел слепца,
Что все мы превозносим вскоре –
Увы, родитель до конца
Спешит вослед своим сердцам,
Беспечно мчащим на просторе.
Ходить! Всему наперекор,
Она же маме обещала…
И вальс на свадьбе станет малым,
Что искупит её позор…
Три года парк манил весной…
Сомкнув искусанные губы,
Через огня осенний зной
И хляби, скользкие зимой,
Туда, где летом ей одной
Цикады грянут в меди трубы.
И вот однажды камень плоти
Поддался молоту усилий.
Истаял лик среди полотен –
Надежды в действо обратились.
Я вижу – медленно шагает
Та, что себя превосходила.
Листву ботинком разгребая,
Черпает материнства силу.
Ведь у Природы нет бессмыслиц,
И всякий, средь её полей,
Оставил в будущем и прошлом
Хотя бы пару костылей…
Городская акварель
Лицо вокзала городского
Средь суеты незримо с нами.
За шумом топота людского
Лицо вокзала – под ногами.
Морщины на краях перрона
Шероховатой серой кожи.
Над дужкой рельса – грим вагона
И пылью плачет. Редко всё же…
Лицо умеет улыбаться
Под маской городских оков.
Когда же дождь зовёт купаться –
Морщинит брови козырьков.
Бывает, смотрим вниз, под ноги,
И на асфальте стынут слёзы.
Когда расходятся дороги –
Вокзалу снятся наши грёзы.
Стопталась осенняя глина
Солнце алое всходит над лесом,
Пыль дорожная тускло искрится.
В лёд гряды вмёрзли зёрна пшеницы.
По нему, торопясь, скачет птица.
Осень, словно хромая забава,
Средоточно шагает по глине,
Обнимая морщинистой дланью
Слой листвы, увядающий ныне.
В тишине и безлюдном покое
Осень машет усталой рукою.
И послушные холода губы
Буйство красок сменяют тоскою.
Солнце всходит и наледь исслабится,
Птичьих лап нетерпению внемля.
Зёрен несколько, те, что останутся,
До весны будут втоптаны в землю.
Lineage2.exe
Ветер ложится грудью
На широкое дикое поле.
Путаясь в копьях сутью,
Смерти рваный подол неволит.
Ратный подвиг утих к закату,
На сегодня обильная жатва.
Чьё-то стремя, касаясь булата,
Хаотичным сигналит стаккато.
Копий кости, мечи и стрелы
Дыбом встали в нагрудьях и шлемах.
Ворон скачет от тела к телу,
Жизни яростной нюхая сцену.
Кровью политы, злаки полоты,
Слиплись стебли багрово-тошным.
Перстень с пальца сверкает золотом,
Древний род отверждая прошлым.
Недалече в шатрах пир похмельный –
Лязг мечей, тяжкий запах вина.
Летописцы в прокопченных кельях
В лицах свитков прядут имена.
Штрих…
Руками дрожащими, с локтем в колено,
Пытаюсь я вырезать Вас из полена.
И скрип инструмента, поправ древесину,
Рождает прекрасную сердцу скотину.
Alex
Истончаются облака,
За закатом приходит рассвет.
Ты оглянешься издалека –
Меня за спиною нет.
Стоишь в бескрайнем поле.
Отсюда твоя дорога.
В котомке – женская доля
И милость Господа Бога.
Взгляд кроткий, спокойный, твёрдый.
Как Солнца лучи над равниной.
Ступни ног немного истёрты,
А ветер ласкает спину.
Тебе нужно сказать очень много,
Донести Любви плащаницу.
Огибает Луну дорога,
И за краем сверкают зарницы.
Ты оглянешься – нет меня рядом.
Не стесняйся, ступай в рассвет.
Улыбнись прошлому взглядом –
Я жду там, где тебя ещё нет.
Песочные часы
Белый песок в двух колбах,
Горсть безмолвной, безликой пустыни…
Сеется кучкою долгой
Мера людской святыни…
За тонким стеклом бесплотным
Величие гордых барханов,
Тянется цепь неохотно
За горизонт каравана…
Светило багрово-красное
Тонет беззвучно в песке.
Ветру лицо прекрасное
Царапает гвоздь в доске…
В глазах сухих и послушных
Колодцы – зрачки пустыни.
Смотрят пристально и равнодушно,
Как спасает глоток святыни…
Наши надежды
Тысячи писем личных
По миру идут временами.
Со штемпелем круглым столичным
И городов именами.
Конверт из плотной бумаги,
Треугольник в окопной глине –
Наших надежд флаги
Во сплетении Судеб линий.
Колыбель тихо качается,
Перьев смятых комок под кроватью.
И сургуч над свечою плавится,
Кляксы слёз замыкая печатью.
Крупным почерком:
«Здравствуй, мама!»
Отправитель – ИУ-13.
Через год закончится драма…
«…Мне сегодня целых семнадцать».
«…Милый, снова тебе написала.
Ничего до сих пор не забыто.
Гордо, слепо любовь кромсала.
И теперь я с разбитым корытом…»
«…Звезда моя, яркая, тёплая…
Взглядом с фото греешь мне Душу.
Твоих снов дыхание лёгкое
Мрак сомнений мгновенно рушит…»
Сколько их бродит по свету,
В ящик брошенных кем-то, когда-то…
Из зимы нас приведших к лету
Или ждущих своих адресатов…
Пожелтеют конверты со временем,
И размокнут в стене записки.
Возрастёт человек новым племенем,
Прошлых войн искрошив обелиски.
Неизменным одно останется –
Двое песню сердец услышат,
И когда он с нею расстанется,
То она ему просто напишет.
Круги своя
Вновь рыцарь в пламенном плюмаже
Кромсает лезвием гранит.
Царапин сеть на Душу ляжет,
Пока Любви ключи хранит.
Ты хочешь угадать, что будет?
Настойчив рыцарь и упорен.
Скалу незримую разрубит
И в Путь уйдёт – тот, что неторен…
А та, что раньше так надменно
На сталь меча его взирала,
О нём заплачет, несомненно.
Почувствовав, что отвергала…
Таков удел жестоких мнений –
Гордыня омрачает Разум.
Его опутывают тени
Ошибок наших. Раз за разом…
Закат
Пыль оседает на окнах,
День исчерпался до донца.
Снимаю оковы штор плотных –
В комнату входит Солнце.
Заливает безумным златом
Стены, полы, пороги…
Возрождает душою богатым,
Не страшащимся вечной дороги.
Всего полтора часа счастья…
Я как в храме незримо великом.
Сейчас ничто мне любое ненастье –
Сам Господь касается бликом…
Взглядом карим изломанной брови
Взглядом карим изломанной брови
Плавит Разум в Душе Печать.
И напишется рунами крови
Имя той, что клянётся молчать.
Та, что в прошлом – одна из многих,
Вознесётся до бездны миров
И, отвергнувши стадо безногих,
Не познает Любви даров.
Меж соцветий Вселенной поля
Станет чьим-то прекрасным небом –
Так исполнится Разума воля,
Обернувшись вином и хлебом.
Взглядом карим изломанной брови
Ставит Разум Клеймо на грудь
Тем, кто пламя лампады крови
Серебришком посмел обернуть.
Поздняя осень
Рыхлый снег на деревьях осенних –
Ноты белые первой строки.
По ветвям расползается тенью
Неотрывно творящей руки.
Пустотою природа томится,
Словно лист пред пером белизной.
Смысла нового ждёт и боится,
Засыпая, остаться одной.
Тонким слоем любовью накроет
Грешный мир поседевший Творец.
И опять партитуру закроет,
Дописать устрашаясь конец…
Прошлое стучится в дверь…
Я шагаю домой по лужам,
Зажимая ключи в кармане.
Никому я сегодня не нужен
Светлячком в окне мирозданья.
На ладони металл отпечатался,
Сразу выкину мусор, поднявшись.
Нежно-ласковый зверь запрятался
И заснул, сам с собою обнявшись.
Позвонить, чтоб открыли, – некому,
Чай горячий дали в прихожей.
Я уставший, и мрачен поэтому,
На бездомного пса похожий…
Таких тысячи в портрете города –
На лице проказа ненужности.
Словно ветка в охапке хвороста,
Создаю в метро прочим трудности…
Лужи в ботинках – холодные.
Я шагаю упрямо в подъезд.