Голуби - Дмитрий Крутиков

Савелич встал.

Военком вынул из стола бумажку. Прочитали все трое, молча переглянулись.

Белобрысый расспросил Савелича, как было дело.

Савелич отвечал бойко:

— Так и так.

На Ваньку показывал.

— Вот Ванюшка поймал турмана-то.

Белобрысый внимательно выслушал. Отошел к стене, где висела карта с разноцветными флажками. Кивком головы подозвал товарищей. Рассматривали, тихо переговаривались.

Савелич подмигивал Ваньке.

— Понимай, какое дело.

Обернулся белобрысый.

— Ну-с, товарищи. С вами мы после говорить будем. Теперь нам некогда. Сперва с полковником счеты сведем да с его друзьями. А пока...

Белобрысый протянул Савеличу руку.

— Спасибо, старик. Большое товарищеское спасибо.

Савелич расчувствовался.

— Я-то? Да я всегда... Потому пролетарий, и сын у меня Сашутка на баррикадах в пятом году...

Белобрысый и Ваньке руку пожал.

— Спасибо и тебе, малыш. Нечего сказать, откопал ты дельце. Ну и голубятник.

Хотелось Ваньке спросить, что в записке написано. Побоялся.

Белобрысый спросил где живут, записал.

— Теперь идите. Я вас вызову, когда придет время.

Выходили из комиссариата сквозь строй любопытных лиц.

В коридоре навстречу — толпа. Ванька вгляделся и уцепился за Савелича.

— Гляди-ка!

Впереди шагали полковник и Корней Давыдыч, а сзади и по бокам красноармейцы с винтовками в руках.

Ванька и Савелич посторонились.

Вышли на улицу.

— Видал? — спросил Савелич.

— Да. Что же им теперь будет?

— Им-то? Не помилуют за эти дела.

— А белых победят теперь?

— Белых?

Савелич свистнул.

— Фью. Теперь белым конец. Вишь как начальники радовались. Теперь у них пики-козыри в руках. Небеспременно быть белым битыми.

Возле полковничьего дома — толпа. Улица встревожена, улица галдит, улица шушукает.

— Обыск.

Конвойные цепью возле дома. Верховые во дворе. Ворота настежь.

Ваньку и Савелича окружают соседи. Слух о записке успел добраться до них.

— Как, да что, да почему?

Савелич рассказывает.

— Так и этак. Переписку вел полковник с белыми. Наши планы, выходит, им открывал или еще что... Смотрел я записку-то, да мелко написано, неразборчиво.

Возмущаются соседи.

— Ах он такой сякой. Примазался, значит, да и пакостил.

По адресу полковника ругань. Ваньку одобряют.

— Вот так Ванька. Молодец. Подцепил почтальона.

Передрягин Силантий Григорьич голову в толпу сунул, пробовал говорить.

— Может, полковник-то не виноват. Мало ли откуда голубь залетел.

Не дали говорить Передрягину.

— Не он? Нет, ты, гражданин Передрягин, оставь защищать. Знаем мы — не он.

Из толпы выкрик.

— Все на один лад сшиты, — что полковники, что купцы.

Плюнул Передрягин, отошел. А вдогонку ему посвистали.

— Так-то лучше.

V.

Всю ночь шли по городу аресты. Всю ночь до зари неслись из-за леса гулкие орудийные выстрелы. Не спалось Ваньке.

А тут мать ноет:

— И надо тебе было с этим голубем путаться. Ну что, как придут белые. Они нас за полковника со свету сживут.

Ванька прислушивался к орудийному гулу.

Уверял:

— Не придут. У начальников теперь пики-козыри в руках.

Утром чуть свет Ванька на улицу, а Савелич уже навстречу спешит. Радостный.

— Эй, оголец, отбили белых.

Ванька обрадовался.

— Ну!

— Разбили в пух и прах. Я сейчас в Военкомате был. При мне вестовой приехал с донесением. Отступили белопогонники.

— А полковник?

— Полковник сидит. Всю его шайку сцапали. Они, вишь, восстание задумали в городе. С белыми переписку вели, планы военные им передавали. Это мне дежурный в комиссариате объяснил. Ну, да теперь кончено. Попались, голубчики.

Ванька засиял от радости.

— Эх, и утру я нос Митьке-поповичу!

Засмеялся Савелич.

— Утри. Беспременно утри. Покажи ему каков пролетариат.