День памяти меня - Нилова Анжелика

Запыхавшаяся, с горящим лицом и подкашивающимися ногами, я рухнула на ближайшую лавочку. Достала телефон дрожащими руками и замерла, когда разблокировала. На меня с экрана смотрела я, счастливая и безмятежная, обнимающая мужчину, на спину которого запрыгнула. Он же подхватил меня под ноги, чуть наклонившись вперёд, улыбаясь во весь свой дурацкий рот. Илларион. Что за шутки?!

Я забыла, как дышать, споткнувшись взглядом о дату. Три года! Так ночь, когда я вылила на голову Самуилу пиво, случилась три года назад? О, великая Кали, Богиня чистого сознания и смерти, дарующая нам свою благодать… Какого чёрта?!

***

В голове уже не осталось мыслей, а в сердце – чувств. Меня выжали до последней капли. Прибежище принадлежало новой жрице, мама была в сотом путешествии, призванном даровать очередное просветление. Подруг у меня сроду не имелось. Постоянные разбирательства, кто прав, кто виноват, периодические ареопаги, где я неизменно принимала взвешенное решение, карающие мероприятия для тех, кто никак не хотел принять волю Кали… И попойки с Самуилом, заканчивающиеся понятно чем.

Что ещё было у меня? Даже самой себя не было. Ни богини, ни любви. Только извращённое, искорёженное время. И бар. Я остановилась, не заметив, как добрела до того самого бара, где три года назад… который построил Джек, а это пшеница, которая в чёрном чулане хранится… Схожу с ума. Не благодарите. Хотя бы для первых полос больше не гожусь. Даже не знаю, расстраивает ли меня это.

Я зашла в бар. Поразмыслив, заказала виски с колой. По отдельности. Пиво слишком легкомысленно для такого «восхитительного» вечера. Праздновать, так серьёзно! Даже сарказм свой излить некому. Вот и буду травиться им изнутри, а сверху заливать крепеньким. Фу-х! Где там тумблер выключения сознания? Ах да, виски…

После второго стакана я решила прекращать истерику и начинать думать. О чём мы там говорили с отголоском? О рыцарях и изменщиках? Нет, не так… про сволочей и рыцарей. Хоть убей, не помню, почему рыцари хуже были! Ах да. Лора.

Рыцарь-изменщик… Мой неверный Ланселот! А что там про благородную сволочь пелось?

– Опять я повинен в твоём пьянстве, – раздалось рядом снисходительно.

Я дрогнула и заморгала, будто только проснулась. На меня смотрел Ларик. Он улыбался как-то… не так, как обычно. Чего-то не хватало его до жути искренней улыбке. Накрутить гонора? Пожалуй, а ещё нахальства! Вот оно – фирменное от инженерика. Я глубоко вдохнула, упорно отгоняя вставшую перед глазами заставку телефона. Что изменилось за три года, что я так отупела и решилась на это сумасбродное фото? Или проспорила кому-то? Да, определённо. Чуйка подвела, и я пала жертвой чьей-то бурной фантазии.

– Мне того же, друг, – весело окликнул бармена Ларик, усаживаясь рядом за стойку.

Отменить грусть! Теперь нужно держать марку. И вызнать побольше. Ох уж эти руки в облегающей серой футболке! Не они ли стали причиной помутнения сознания? Чувствуя пьяную дымку, я с трудом перевела взгляд на его лицо.

Бармен поставил перед моим нежеланным собутыльником стакан виски. Ларик отсалютовал.

– За новую жрицу и твою свободу?

Нет, за такое пить я не согласна. Если только не чокаясь. Надеюсь, мой взгляд оказался достаточно испепеляющим, хоть и окосевшим. Нахал же, пожав плечами, опрокинул виски. Он уставился перед собой. Отчасти я была благодарна, что он молчит. Другая же моя часть безумно хотела поболтать о невзгодах жизни. За неимением лучшего, знаете ли…

– Мне всего… – я запнулась, нехотя плюсуя три года, – тридцать. Почему они отказались от меня?

Вопрос прозвучал негодующе. Так, наверное, звучат голоса тех, кому вонзили нож в спину самые близкие. Ларик же глянул, будто неожиданно кикимору увидел. Я фыркнула.

– Ты… сама хотела, – выдохнул он.

Теперь я вытаращилась на него. Что могло произойти, чтобы я отказалась от великой Кали? Травма головы? Этой самой головой я неверяще замотала и очень кстати вспомнила, что он знал всё, о чём я могла только гадать. Я попыталась заставить пьяный мозг сформулировать хоть какое-то подобие вопроса, что не вызовет подозрений, но он совершенно отказался думать. И виной тому стал не алкоголь.

Терпкий аромат окутал, заставил затаить дыхание и закрыть глаза. Я хотела бы сбежать сейчас! Гордо оттолкнуть его, топнуть ногой и покинуть бар. Но нет, не хотела. Горячее дыхание Ларика обожгло ухо вместе с тем, как запах его кожи коснулся обоняния.

– Ты самое восхитительное, что со мной случалось, – он скользнул кончиком носа по моей щеке, его губы замерли в миллиметре от моих, я ощущала его дыхание, каждое слово отпечатывалось на коже, когда он продолжил: – Я понимаю, что тебе нужно время привыкнуть к тому, что ты человек…

Я отпрянула, широко распахнув глаза. Замотала головой, чтобы стряхнуть его очарование. Человек? Я вскочила и бросилась прочь, не реагируя на тоскливое «Оливия!» вслед.

«Человек», – билось в голове, пока я бежала так быстро, как могла. Куда? Куда мне бежать? Ноги сами привели к храму Кали. На краю города, под открытым небом, стояла огромная величественная статуя в дающем жесте протянувшая мне руку. Я рухнула на колени, не в силах больше удерживаться на гудящих конечностях.

– Великая Кали, – зашептала я так, будто от этого зависела вся жизнь. А она зависела. – Богиня чистого сознания и смерти, дарующая свою благодать. Ты хранишь баланс света и тьмы с сотворения нашей эпохи… Ответь!

Последнее слово звонко разлетелось в темноте и потонуло в ней. Слёзы хлынули, я согнулась пополам, но сквозь рыдания продолжала выдавливать:

– Почему Ты… отказалась… от меня? Почему отвергла свою жрицу, утвердившую Твою волю?

Грудь рвало от боли.

– Как могла я потерять всё? Ради чего?

Воздуха не хватало.

– Какое отчаяние загнало меня в постель человека? Что сотворила я, что сама теперь человек? Чем провинилась черед Самуилом, что стала его недостойна?

Ответа не было. Тишина, мучительная, раздирающая, пронзала, как меч, который я вонзала в демонов, убивающих не смотря ни на что. Она не испепеляла, а была невыносимо острой. Да разве заслужила я карающего огня?

– Как исправить то, что я вижу сейчас?

Я взмолилась из последних сих. Отчаяние захлестнуло настолько, что сдавило внутренности.

– Баланс, – принёс мне еле слышным шёпотом ветер.

Я замерла.

– Баланс? – переспросила непонимающе, невидяще уставившись на статую.

Больше Кали со мной не заговорила.

***

Идти было некуда. Я поплелась туда, где очутилась этим злополучным утром. При виде меня, полночи зябнувшей на коленях у статуи Кали не в самой подходящей одежде, Ларик испуганно распахнул глаза и втянул внутрь квартиры.

– Что ты так себя изводишь? – сокрушённо причитал он, растирая мне плечи, пока грелся чайник.

Я же, сломавшаяся под тяжестью всего, что ещё не рухнуло на меня (да что уж там, каких-то три года подождать!), уткнулась лбом в его грудь и сделала то, чего никогда во взрослой жизни себе не позволяла. Разревелась.

Да-да. Последний раз я это делала в девять. Причиной тогда стала жуткая досада. Мама отлупила за то, что я пропала из её поля зрения, пролазив несколько часов по заброшенной стройке. Вот и сейчас я чувствовала себя так же: получила за то, что ничего плохого не сделала. Подумаешь, по стройке погуляла, но ведь вернулась живая! Подумаешь, получила по жопе за три года, которых не жила.

Ларик убаюкивал меня. Гладил по голове и спине, шептал, что всё будет хорошо, что всё наладится, а когда я по инерции обняла своего утешителя, крепко прижал к себе, уткнувшись носом в шею. Тогда я успокоилась. Что-то другое заполнило меня, вытолкнув пустоту. Будто мягкий флисовый плед укутал изнутри.

Он начал целовать мои щёки, как бы невзначай скользя по губам. Меня затопило его нежностью. И вот он уже целует настойчиво, а я покорно отвечаю. О, мой спаситель! Конечно же, принял холодную-голодную сиротку, а она тут же благодарно упала в твои объятия.