Пещера Цинны - Татьяна Наянова

Ни один вид не существует дольше. - Мы разве существуем два миллиона? - Ну. Нет. В последнем качестве, Homo Sapiens - тысяч 40-50. Но в целом, архантропы... - Извини, Аргис. Дело в том, что... Аргис посмотрел на него своими светящимися бледно-зелеными глазами. Сейчас в них стояла горечь: - Дело в том, что радиация безнадежно изменяет планету. И твои родные зверушки на ней уже не подчиняются земным законам. - Аргис, - добавил Комп серьезно. - Меня интересует только одно: что это за акулы? Есть ли у них самки? Как они оплодотворяют этих... ну, в общем... Аргис отвернулся. Потом встал. Достал с полки старинную книгу в древней пластиковой обложке. Полистал. - Вот, - он ткнул пальцем в страницу, где на черном фоне серой краской был изображен десяток девонских хрящевых рыб. - Вот это. Я сам видел. Более того, я имел это в своем распоряжении. Правда, сильно разложившееся. Комп с интересом рассматривал вальковатое тело с тупым выражением морды, довольно добродушными глазами и целой батареей жаберных щелей по бокам головы. - Чем они питались? - спросил Комп. - Планктоном. - А-а. - Да. Но. То, что я исследовал, был самец. Я не утверждаю, что... - Ну конечно нет, Аргис, - Комп захлопнул книгу. - Прорастим икру, посмотрим. Кстати, а почему ты обратил внимание на то, что это именно самец? - Потому, - Аргис отвернулся и опять сел в кресло, - здесь на рисунке этого нет.

Это вообще не сохраняется в отпечатках. Птеригоподий. - Что это? - Наружный половой орган. - Ну и что же? - Он по форме совершенная имитация члена млекопитающих. Так, знаешь, на рыбьем уровне. Насколько это может быть сконструировано из рыбьих плавников. Я еще тогда удивился... - Но послушай, Аргис, - Комп склонился набок, опершись пальцами о закраину компьютерной установки. Что-то хищное, звериное сквозило во всей его позе. Как будто его интерес к проблеме дурацких, выживших из ума акул был подобен интересу леопарда к упрятанной в панцирь черепахе. Там, внутри, поживы наверняка будет для него немного. Однако, добыча. - Насколько я знаю, у акул не бывает много икры. И она, насколько мне известно, заключена в роговые капсулы. Аргис пожал плечами: - Мы имеем дело не с обычной акулой. - Тогда какого черта ты суешь мне под нос эту палеонтологическую дребедень! Комп с возмущением бросил книгу на стол, так что она хлопнула с каким-то неприличным пухлым звуком. - Мы не знаем, какие яйца были у доисторических акул, - спокойно попытался объяснить Аргис. - То, что выловили мои ребята из моря за чертой радиации было точной копией той акулы, - Аргис кивнул на книгу. - Но никакой нормальный биолог не станет утверждать, что они копии на генетическом уровне. - Ладно, - Комп вздохнул, но подавил выдох. Он встал. - Ладно. Не первый год живем на белом свете... - Бывай, - кивнул ему Аргис на прощанье. Когда он остался один, он взял с полки другой палеонтологический справочник. Полистал его. Нашел нужное место. "Виды часто возникают как бы из ничего, прочел он. - То есть, в палеонтологической летописи нет соответствующих отпечатков. Возникает картина, что некоторые доисторические виды, акулы, например, не имеют длинной череды переходных форм. Они возникают сразу из наличного материала, разворачивая некую программу, неизвестно откуда взявшуюся в их генах". ГЛАВА 2. ЦЕРНТ И МЮРЕК Цернт смотрит вниз, где среди пены и чернильных волн светится белое пятно. Оно приближается. Из немыслимой глубины оно медленно, неотвратимо всплывает на поверхность. Это лицо. Чье-то мертвое, белое, прекрасное лицо. Оно незнакомо. Но оно зовет, тянет, манит вглубь. Это манта. Цернт знает, что манта. Но не может удержаться и смотрит вниз. Сквозь воду незаметно, как бы расплываясь и вновь сплавляясь под его взглядом проступают теперь жуткие, родные черты умершего человека. Это божественно прекрасное лицо давно умершей женщины. Она улыбается в воде. Ах! Она жива! Кто-то хватает его сзади за плечи и с силой отталкивает назад. - Цернт! - Мюрек склоняется над ним. - Цернт! - он готов ударить его. Цернт не подчинится. Но тот так и не может подняться. От толчка он будто прилип к скользким камням обрыва... - Цернт! Цернт вскакивает с постели и дико озирается. В полумраке спальни мягко светится голубоватый экран. Мюрек давно уже вызывает его по видеофону. Цернт, морщась от головной боли и томительной тяжести в затылке, сел в кресло перед экраном. - Привет. - Плохо выглядишь, - не отзываясь на приветствие, ответил Мюрек. - Ты когда думаешь заглянуть ко мне для осмотра? - Если я "загляну" к тебе, то уже не скоро от тебя выгляну, - угрюмо возразил Цернт. У них с Мюреком были дружеские, мужские отношения, на равных. Этим, вообще, в их среде мало кто мог похвастаться. Только отшельник Цинна из шестнадцатого отсека Аотеры, да еще, возможно, Фил, следователь из последнего отделения арцианской тюрьмы. Но дружбой с Мюреком Цернт не гордился. Мюрек был деспот. Человек атлетического сложения, с чертами лица, как у дикаря: мощные, нависающие надбровные дуги с мохнатыми бровями. Глубоко посаженные глаза, черные от природы, пожелтевшие от времени за тысячелетия, проведенные за установкой. Безгубый рот, как у инопланетянина из древних фантастических фильмов, выступающая вперед нижняя челюсть. Физиономию неандертальца увенчивал огромный куполообразный лоб мыслителя. Мюрек отнюдь не был лыс, хотя был древен, как мир. Густые иссиня-черные ассирийские кудри дополняли его своеобразный облик. Он носил в себе здоровые гены эпохи Великой Цивилизации, которые, правда, не спешил передавать потомству. Говорили, что в древней Америке, откуда он родом, у него была семья. Теперь же, в 4-м тысячелетии после радиоактивной катастрофы, Мюрек владел шестым отсеком Аотеры безраздельно. Мюрек был гомик. Но никому не пришло бы в голову упрекнуть его в этом. В Аотере не было женщин. То есть, среди полноправных граждан этого изолированного научного государства их не было. Только рабыни-смертницы, похищенные из ойкумены девушки, предоставляемые немногим и на один раз. Было человек пять аотерцев, которые, не выдержав своего мужского естества в качестве пассивных, сами согласились на операцию, и их переделали в женщин. Поэтому сексуально окрашенная привязанность к окружающим в Аотере была вполне допустима и даже поощрялась. Тем не менее Цернт, житель ойкумены, относился к бывшим приятелям из 6-го с плохо скрываемой брезгливостью. Он, когда работал там, не потерпел никакого ущерба для своей мужской чести, однако боялся ехать туда на трансплантацию. А ведь Мюрек был прав. Цернту необходимо сесть в трансплантационное кресло. Чтоб избавиться от лишних нейронов, заросших его мозг за прошедшие пятьсот лет. От груза лишней памяти. От биохимических шлаков и углеводородных мембран, которые Мюрек заменит на кремнийорганические, чтоб спокойно и плодотворно просуществовать еще лет 300. Но Цернт морщился при одной мысли: операция проводилась без наркоза и была чудовищно болезненна. - Ты разбудил меня среди ночи, чтоб сказать об этом? - спросил Цернт, глядя Мюреку прямо в глаза. - Нет. Я разбудил тебя потому, что мои коллеги на данный момент спят. Мюрек произнес слово "коллеги" насмешливым тоном. Эти коллеги, весьма впрочем, независимые личности, были его рабы. Он, однако, относился к ним бережно, не хотел оскорблять недоверием. Поэтому выбрал время, когда они спят, чтоб позвонить Цернту прямо из компьютерного зала. - Что стряслось? - Ты помнишь провал операции по строительству барьера через Гибралтарский пролив? Цернт опустил глаза. Совпадение. Только что ему снился этот проклятый барьер. Тысячу лет назад Мюреку (при поддержке прочих, менее умных голов Аотеры) удалось утвердить в администрации план строительства барьера через Гибралтарский пролив. Мысль была проста. Так как после радиоактивной катастрофы население ойкумены продолжало жить в зоне вокруг Средиземного моря (занимая территорию, приблизительно соответствующую территориям цивилизаций древней Европы, Азии и Африки), то был сделан вывод, что в этой земле есть нечто, пока еще неопознанное, что предохраняет от радиации. А так как радиоактивная черта неумолимо сокращается, наступая на ойкумену, то был сделан вывод, что море вымывает это "нечто". Этому были подтверждения. Средиземное море вообще было менее радиоактивно, чем океан. Оно было гораздо более "нормально" по составу своей флоры и фауны. И кроме того, Средиземное море оставалось кормилицей и последней надеждой человечества. Отгородить его от огромного, хищного океана эта идея была достойна мозгов мегаломаньяка Мюрека, подлинного наследника американской цивилизации. Техники и архитекторы разработали проект. Камни барьера должны были скрепляться особым резиноподобным составом, прочно скрепляющим блоки, однако способным выдерживать напор волн, придавая сооружению упругость. Цернт, тогдашний сотрудник Мюрека, был назначен начальником работ и заведовал охраной. Барьер был почти готов, собственно, уже готов. Верхняя кромка камней поднялась из воды, приведя строителей и охрану в восторг, так как здесь, в буквальном смысле на краю земли, все пребывали в постоянном напряжении. Напряжение спало. Через неделю собирались возвращаться домой, в защищенные бункеры Аотеры. Именно тогда на аотерское поселение на африканском берегу Гибралтара было совершено нападение. Это были кочевники пустыни, ливийцы, предводительствуемые полководцем Рамалием, который некоторое время спустя завоевал Египет и основал компьютерный центр Пирамид. Разбойники не оставили камня на камне. Они все разграбили, всех перебили. Цернт, однако, спасся. Он нырнул в море. Будучи аотерцем, он умел дышать под водой. Здесь на него напала манта-людоедка, та самая, которая уже давно выманивала его с барьера. Огромное, плоское, черное тело вынырнуло из глубины, бросилось на него, прижало к камням. Она переломала ему все кости и уже начала свой мерзкий пир, когда Комп, смотритель работ на этом участке барьера, подоспел в своей лодке. Теперь манты снятся Цернту по ночам, и всегда не к добру. - Мы ничего не взялись тогда предполагать, - продолжал Мюрек. - Факт тот, что барьер был растаскан по камешку за одну ночь. То, что произошло перед этим (я имею ввиду нападение Рамалия) - совпадение. Я знаю, некоторые считают, была связь между событиями на суше и в море. Комп, вообще не склонный фантазировать, видел в море чужую подводную лодку. И не раз. Раза четыре, по меньшей мере. - Это манты, - глухо отозвался Цернт. - Они под водой способны имитировать что угодно. - И они же растаскали своими плавниками барьер. - Вполне возможно. Мюрек в своем далеком 6-м отсеке откинулся в кресле и внимательно, пронизывающе посмотрел на Цернта. - Ты не способен воспринимать меня серьезно, Цернт? Цернт пожал плечами. - Чего ты хочешь? - спросил он. - Я пытаюсь тебе объяснить... - События вековой давности, Мюрек. Я хочу забыть все это. Все мы многое стараемся забыть. Мюрек опустил голову. - Видишь ли. Жизнь так устроена, что все повторяется. Раньше человек мог судить об этом только на базе исторических трудов и преданий. Теперь его собственная жизнь вмещает многое. Цернт молчал. - Цернт, - оборвал свое рассуждение Мюрек. - Мне нужны работники в моем отсеке. - Ну? - Ну и ну. Я понимаю, что ты думаешь. - Ничего я не думаю, - кратко и злобно огрызнулся Цернт. - Ты замучил его, изнасиловал... - Никого я не мучил, - спокойно возразил Мюрек. - Ему хотелось. Вот Рил сидит в кресле - и ничего. А ему-то досталось не меньше. - Рил - раб. - Ты смешон, Цернт, - спокойным тоном произнес Мюрек. - Я вообще в данный момент беседую с арцианцем? - Допустим. - Ну так этот Клавдий - просто вонючая слизь. Дрянь. Помои. Ты любил его - и в этом все дело. Цернт с интересом посмотрел на собеседника. - Если он дрянь, как ему удалось смотаться? - Рил помог ему, - сказал Мюрек и отвернулся. - Первый раз слышу. - И в последний. Советую тебе об этом не распространяться. - Забавно. Я думал, твои боятся тебя, как возмездия. - Он не знает, что я знаю, - пояснил Мюрек. Цернт понимающе кивнул. - И что же дальше? - Мне нужно, чтобы ты помог мне в одном деле. Собственно, не помощь, а только участие. Если Элвер узнает, что замешан Арций, он не станет протестовать. - Что ты задумал? - Похитить Рамалия из гробницы. - Тысячелетний труп? Зачем? Да Элвер его выпотрошил, прежде чем положить, ничего не оставил. - Не выпотрошил. Цернт опять кивнул, полуудивленно-полусочувственно. - Мы даже считаем, что он не покойник. - Биоробот? - Нет. Летаргик. Цернт молчал, напряженно о чем-то размышляя. - Так ты поедешь? Цернт пожал плечами. Мол, куда деваться? - Я пригоню лодку к большой косе возле Остьи-Рики, - безапелляционно заявил Мюрек. - Комп будет? - Да, куда же без Компа? Я на него только и рассчитываю, сам я не смогу потом ничего сделать. Мюрек говорил правду. По натуре, по интеллекту, образованию и постоянному роду деятельности Мюрек был математиком-компьютерщиком. Химической и медицинской стороной деятельности шестого отсека заведовал Комп. Даже если легендарный Рамалий и окажется целым, а возможно, и живым, в одиночку Мюрек не сможет привести его в чувство, вернуть к жизни. Ветер дул в лицо и развевал полы тоги. Цернт напряженно всматривался в далекие от берега гребешки волн. Чем дольше он стоял здесь, тем больше неотвязные воспоминания одолевали его. Он напряженно подавлял их, но они возвращались к нему болью, страхом, сожалением. Он отдал Клавдия Мюреку в шестой отсек, с тем, чтобы он "протащил его через смерть". Термин обозначает состояние трансплантированного, когда тот начинает чувствовать, что не стареет, а значит, и не умрет. Для обычного свободного человека сей факт мог бы послужить источником неописуемой радости (эликсир вечной молодости). Но для пленника Аотеры он означал вечное рабство за ненавистным компьютером. Клавдий как раз был таким пленником. Человеком обесчещенным с точки зрения знатного арцианца. Его, раненого в битве, еще не выздоровевшего после приступа лихорадки, Цернт сдал с рук на руки Компу, который за ним приехал. В том, как эти убежденные гомики поступят с Клавдием, сомневаться не приходилось. Клавдий был удивительно красив, даже с точки зрения аотерца, привыкшего к мужской красоте. Цернт вспомнил, как у Компа вспыхнули глаза, когда он в первый раз увидел свое приобретение. Он тогда тут же опустил голову, но Цернт все понял. Клавдий. Смуглый, гибкий, мускулистый, грациозный, как дикая кошка. Горячие черные глаза, полный античный рот. Умница, смельчак, рубака... Цернт не думал, что будет так горевать. Мало ли пришлось потерять людей за те две тысячи лет, которые он прожил. Люди - как щепки на поверхности потока. Трансплантат - как камень на берегу. Они проходят - он остается. Только вот Клавдия безумно жаль. Цернт был уверен, если б Мюрек проявил побольше мягкости, дело бы сладилось. Клавдий мало похож на Цинн, которым приходится родственником. Цинны - народ дикий, несгибаемый. А Клавдий был натурой исключительно женственной. Мягкосердечный и жестокий одновременно, на долгое сопротивление чужой воле его никогда не хватило бы, стоило только ее проявить. Мюрек, видно, не захотел. Цернт вспомнил, как не по этому, по другому случаю, Мюрек однажды заметил: "Я не терплю рабов и баб за компьютером. Первых продаю, а вторых убиваю сразу". Это значит, в угоду Цернту он позволил Клавдию сбежать. Уж лучше убил бы. Цернт враждовал с родом Цинн на протяжении веков. Первый из проклятой династии до сих пор сидит в шестнадцатом и не хочет никого знать. После него многие Цинны попадали в Аотеру. Но они регулярно сбегали оттуда, предварительно жестоко посмеявшись над компьютерщиками. Это в некотором смысле, стало уже традицией. О зловредности, хитрости и коварстве Цинн в Аотере бытуют предания и масса анекдотов. Тем не менее, Цинны там на вес золота. Аотерцы утверждают, что представители этого рода, а особенно прямые потомки, обладают особым комплексом генов. Теперь в Аотере серьезно занялись евгеникой. Но занимаются они этим по-своему, по-аотерски. Фабрикуют оплодотворенные яйцеклетки (оплодотворяют в особых контейнерах). Потом эту продукцию под строжайшим секретом доставляют в Арций. Именно здесь, в седьмом отделении арцианской компьютерной организации, в специально оборудованной по аотерскому проекту лаборатории, яйцеклетки имплантируют живым женщинам. Их не спрашивают, хотят они этого или нет. Человечество вырождается, нужны здоровые дети. Но бабы не дуры. Вернее, не настолько, как это принято считать. Они не любят свое потомство. И то, которое вводят в них насильно, и то, которое зачинают, тоже путем насилия. Женщина чует, куда дует ветер. Теперь, когда ее постепенно начинают использовать как аппарат для производства потомства, когда в результате изобретения искусственных приспособлений такого рода само существование женщины и ее необходимость ставятся под вопрос, а гнусные гомосексуалистские организации Арция и Аотеры стоят у власти, она стремится отстоять себя. Женщина испокон веков занималась колдовством, считая науку, атрибут ненавистной мужской цивилизации, лишь слабой попыткой умственно убогих существ объяснить то, что она безо всякого объяснения, на основе своей исконной близости к мирозданию запросто проделывала на практике. Опыт средневековых ведьм обогатился в эпоху после крушения Великой Цивилизации новыми, страшными, немыслимыми с точки зрения здравой логики вещами. Правительство Арция на собственной шкуре убедилось, как правы были средневековые инквизиторы. Нет дыма без огня. Правда, теперь живьем уж не жгут. Используют другие методы. Самый страшный - акулий культ. Им заведует пожилой аотерец, согласившийся сотрудничать, некто Фил. Еще крепкий, привлекательный мужчина. Вполне равнодушный. У него в бассейне, в тринадцатом отделении Вентлера, плавает самец акулы-русалки. Собственно, женщина в нормальном состоянии не на многое способна. Только при сексуальном возбуждении возможно подлинное колдовство. Муж сдает ее в государственное учреждение, мол, помогите, подлечите, она такие вещи делает... Конечно, лечат. Но если она уже русалка (кодовое название колдующей в состоянии умопомешательства), то ни о каком лечении уже не может быть речи. Фил-то как раз и выявляет таких "безнадежных". Если баба, доведенная жаждой любви до психоза соглашается попробовать акулу это еще ничего не значит. С кем угодно изменю мужу, хоть с акулой. Но нужно согласие. Все строго по закону. Ее накалывают особым составом, позволяющим дышать под водой, усыпляют и пускают в бассейн. Чаще всего она и спокойно спит себе там на дне, ни до какой акулы ей нет дела. Но настоящая русалка сразу узнает акулу... Цернт поморщился, припоминая отвратительные подробности, которые Фил, его хороший приятель, охотно ему сообщал, частью со смехом, частью со своим возмутительным спокойствием аотерца, ученого-естественника. Девушка, мол, падает на дно и некоторое время лежит там, как будто к чему-то прислушиваясь. На самом деле она ничего не слышит и не видит, это ее тело, спинной мозг, откликаются на присутствие самца-акулы. Потом она вытягивается на спине, акула подплывает к ней. Девушка сама насаживает себя на птеригоподий, обнимает акулу руками и коленями. Птеригоподий у акулы жесткий, как кость, и видимо, причиняет боль. Фил говорит, что они жутко стонут в воде. Все остальные обязанности по отношению к обреченной целиком лежат на Филе. Он приводит ее в чувство, успокаивает, лечит. Трахает (на это согласия не нужно, во всяком случае оно не фиксируется официально, в памяти компьютера). Секс, так сказать, входит в программу утешения. Арцианку уверяют, что она почти здорова и скоро пойдет домой. Фил заставляет ее постится, пренебрегает ею. Новый приступ истерики не за горами. От неизвестности, от осознания, где находишься, оттого, что несчастная догадывается, что попадет не домой, а в море - самая страшная и позорная казнь, какую только порочные и безжалостные человеческие мозги могли выдумать. Для нее, несчастной. Нежной, чувствительной, зачастую очень знатной особы. В приступе умопомрачения она опять соглашается на акулу. Официально. После сеанса - опять лечение. И еще раз. Женщина тупеет, деградирует. Совокупление с акулой превращается в потребность. Ее сажают в трансплантационное кресло и казнят. То есть, более жуткой по болезненности и сопутствующим обстоятельствам операции в Вентлере, обители пыток, вообще не знают. Вскрытие черепа ведь производится без наркоза. Но мужчина, которому делают операцию, обычно молчит. Женщина же визжит и орет так, что даже звукоизоляционные прокладки в стенах не спасают. Ей вскрывают череп, вынимают мозг и вставляют компьютерную ленту. Ленты бывают разные, в зависимости от намерений истязателей. Русалку с простой записью телодвижений под акулой просто выпускают в море. "Она ушла в свою родную стихию" - так сообщается родственнику. Но бывает так, что обреченная очень хороша собой, как нередко бывает среди арцианок, особенно знатного происхождения. Тогда в ее программе есть пункт: приплывать из моря на особый сигнал и выступать перед стеклянным экраном, окном в море, перед особыми любителями. В самом деле, наблюдать, как мучается и унижается под водой изысканно красивое тело породистой женщины - ни с чем не сравнимое удовольствие. Некоторые предпочитают его даже гладиаторским боям. Цернт ежится от ветра и дрожит. Он думает о тех немногих, самых свободолюбивых, самых принципиальных, самых мужественных людях, которые подобно святым пустынникам скрылись от грязи и скорби современной цивилизации за радиоактивной чертой. И силился представить себе, что бы вышло, если бы Клавдий попробовал присоединиться к этим наиболее достойным людям. Ничего утешительного. Клавдий, любивший войну и кровь, приходил в ужас от одного вида солдатской вши. Он ел только трехдневных цыплят и устриц под соусом из маринованной марены. Шампунь, которым он пользовался изготовлялся по его заказу на основе концентрированного розового масла. За радиоактивной чертой нет розовых шампуней и цыплят. Там по пустыне носятся тираннозавры, а над болотами гудят день и ночь огромные ядовитые комары. Нет, Клавдий погиб. Можно зачеркнуть эту страницу. Жаль. Отчего, правда, так трудно забыть? Лодка Мюрека появилась внезапно, возникнув из-под воды сразу на границе отмели. Из круглого верха автоматически выдвинулись перильца и к зоне отмели протянулись сходни. Потом люк провалился внутрь и из него показалась голова. Это был Комп. Он, сойдя на песок, учтиво поприветствовал Цернта. Потом пригласил его в лодку. Мюрек сидел у дисплея управления лодкой и что-то щелкал на клавишах, к теперешней ситуации явно не относящееся. Он, полуобернувшись, кивнул Цернту на кресло сзади, в глубине салона. Цернт сел, Комп тоже. Кресла были мягкие, обитые дорогим аотерским пластиком, температура поддерживалась кондиционером, а освещалось в данный момент только зеленоватым светом экрана, так что было совсем уютно и располагало к беседе. Цернт, однако, не рассчитывал, что ему удастся побеседовать с аотерцами. Не то чтобы они были людьми замкнутыми. Скорее наоборот. Всем известно, как вообще в Аотере любят трепаться. Но Цернт был арцианцем. А значит, ничего существенно интересного эти двое ему ни за что не скажут. Цернт, однако, решил попытаться. Лодка мягко дернулась и завибрировала. Мюрек набрал код движения и опять погрузился во что-то свое, к работе лодки не относящееся. Экран скрупулезно отмечал курс в виде зеленых, синих и малиновых диаграмм, а в правом нижнем углу экрана темно-сиреневыми буквами высвечивалась мюрекова отсебятина, существуя обособленно, как и сам Мюрек, ото всего в мире. - Ребята, я хотел вас кое о чем спросить, - заявил Цернт дружелюбно. Ответом было молчание. Расценив его, как поощрение, Цернт продолжил: - Мюрек сказал мне, что ты, Комп, видел в море лодку. Комп кивнул. - Чужую? - Космическую, - кратко объяснил Комп. Цернт присвистнул, потом извинился. - А...а ты не ошибаешься? Комп пожал плечами. Что должно было означать, что уж он-то не мог ошибиться. - Но, допустим. Допустим, Элвер... - Нет, Цернт, - возразил Мюрек, не отрывая взгляда от экрана. - Это не Элвер. У нас есть образцы такой техники. Если ты не запамятовал. Та особа, которую нашли на побережье... - Тетис? - Да, Тетис. Инопланетянка. Там рядом мы обнаружили лодку. Кстати, по образцу этой лодки мы потом усовершенствовались в нашей подводной технике. Так вот. Комп утверждает, что то, что он видел, это точная копия той лодки. - Мюрек, когда это было? Когда появилась Тетис? - В две тысячи сорок восьмом году после крушения Великой Цивилизации. - То есть, за пять лет до того, как погорел наш барьер? Мюрек кивнул. Цернт задумался. Он не был в той группе, которая нашла Тетис. Те люди (сотрудники Аргиса, они обследовали западное побережье Африки за радиоактивной чертой) рассказывали совершенно невозможные вещи. Якобы, недалеко от линии прибоя, на песке, привалившись к камню, сидела старуха и таращила на них выпуклые желтые глаза. Толстая, рыхлая, одетая в коричневый хитон явно неаотерского производства (это определили потом по образцу ткани). На шее ее, утопая в коричневых складках жира, переливалось ожерелье из каких-то совершенно немыслимых жемчужин. Причем все в один голос утверждали, что жемчуг был настоящий. Сине-фиолетового цвета. Аргисовы молодчики не лишили старуху ее достояния, оставили ожерелье ей. Поэтому утверждение, что в природе может существовать синий жемчуг, аотерцы до сих пор подвергают сомнению. Сомнительно также и то, что по их рассказу произошло потом. Якобы дама, не стесняясь количеством особей противоположного пола, совокуплялась с ними со всеми по очереди, отводя для этой цели за обломок скалы. Интересно, как они потом смотрели друг другу в глаза? Скорее всего, врут. Чтоб красочнее было. Но в существовании Тетис сомнений быть не могло. Ее видели не только аотерцы. Инопланетянка, оставленная на побережье, была сумасшедшей (почему и решили ее в Аотеру не брать). Она каким-то образом, используя навыки иной цивилизации, умудрялась летать по воздуху, приделав себе карикатурное подобие гусиных крыльев. С диким гоготом пролетала вечером над прибрежными деревнями, наводя ужас на людей, подтверждая их уверенность, что мир вокруг кишит ведьмами и оборотнями. Зачем ей это было нужно, никто не понимал. Она, однако, не бедствовала. Умела добывать себе еду, избегать хищников за чертой радиации и очевидно, где-то устроилась на постоянное жительство, так как слухи о "летающей бабе" в ойкумене не прекращались. Еще совсем недавно Цернт у себя в преторианском зале разбирал сообщение очевидца об очередных выкрутасах Тетис. Она, якобы, пролетела над городом в Кампаньи среди огромной стаи других птиц (чаек, ласточек, голубей). В Арции появление инопланетянки расценивалось как дурное знамение и подлежало государственному рассмотрению. Рамалий появился тогда же. Историки Аотеры единогласно отмечают странный факт, что он как бы возник из ничего. Он не был ливийцем. Судя по сохранившимся портретам, это был человек неизвестного в ойкумене типа, не арцианец, не грек, не кто-либо еще из существовавших в то время народностей. Такой человек вполне мог бы возникнуть в секретной лаборатории Элвера. Но вся беда в том, что у Элвера тогда не было лаборатории, способной произвести мало-мальски полноценного биоробота. Египетский компьютерщик, глава секретной организации жрецов, ютился тогда в пыльных катакомбах под древнейшими пирамидами и доживал, как думали все, свой последний срок. Дикая ойкумена и пески пустыни, по всем трезвым расчетам, должны были в ближайшие годы стереть с лица земли последние остатки цивилизации Пирамид. Случилось иначе. Северной Африкой, исключая долину Нила, сохранявшую самостоятельность, владел тогда Арций. Цернт сам, будучи еще арцианским полководцем, завоевывал для соотечественников эту территорию. Он знал, как тупы и бестолковы кочевники, как легко иметь с ними дело. Поэтому успехи предводителя ливийцев вызывали недоумение. В течение полугода Рамалий разгромил две арцианские армии и еще одну, собранную из союзников. Он уничтожил пять арцианских колоний на побережье и подчинил себе всю территорию вплоть до черты радиации. После этого он напал на Египет. Воинственное племя египтян, еще не покоренное Арцием, единственное свободное во всей ойкумене, сопротивлялось долго и упорно. Рамалий разрушил древний Каир. Город, который несмотря на пыль, песок и запустение, еще хвалился древними небоскребами и подземными катакомбами метро, где обросшие сталактитами, ржавели вагоны и вились провода по стенам древних тоннелей и станций. На берегу залива в дельте Нила Рамалий построил новую столицу. Он назвал ее Александрией. Причем, при закладке города использовал те же традиции, как и древний македонец, даже посыпал землю мукой и ждал, пока ее склюют птицы. Короновавшись здесь, он привлек к себе Элвера, окружил жреца почетом и вниманием. На средства кочевников (нажитые постоянным грабежом) и богатства древних каирских царей он организовал компьютерный центр Пирамид, составивший впоследствии серьезную конкуренцию Аотере и Арцию. Во главе научной организации он поставил Элвера. За это по смерти вождя жрец устроил ему грандиозные похороны. После похорон тело исчезло. В специально построенную самим Рамалием гробницу оно не попало, что вызвало в среде египтян жуткие слухи. Элвер, существо таинственное и убогое, породил за время своего существования немало легенд. Одной из них было всеобщее убеждение, что он неравнодушен к красивым покойникам и специально для этого имеет в своих катакомбах (расположенных на жуткой, по сути недоступной глубине) зал с хорошо набальзамированными телами, с которыми регулярно развлекается. То, что человека, потрясшего всю ойкумену своими подвигами, постигла та же участь, вызывало глухое недовольство и отвращение. Элвер не пользовался популярностью ни у народа, ни у новой династии (сын Рамалия короновался под именем Полемея I). Элвер сумел, однако, оградить свои катакомбы магнитным полем, имевшим свойства до того странные, что даже лучшие умы Аотеры плохо понимали, в чем тут дело. Вообще, у Элвера в запасе было множество гадостей и чудес. В частности, та гробница, к которой они направлялись, расположенная под древним маяком в Александрийской бухте. О существовании этой гробницы аотерцы узнали почти сразу. По странному стечению обстоятельств, именно возле древнего маяка в узкой, мелкой Александрийской бухте несколько раз на протяжении полугода аотерскими разведчиками был зафиксирован неопознанный объект, напоминающий космическую лодку. Лодки Мюрека, исследуя дно залива, наткнулись на пустоты под маяком и прослушали их радаром. Обо всех этих манипуляциях Элвер, конечно, знал. Но он не удосужился даже распространить свое магнитное поле на эту зону. Гробница (аотерцы были убеждены, что это именно гробница) так и осталась незащищенной. Мало того, Элвер, всегда дотошный и скрупулезный в том, что касалось продуктов его творчества, казалось, махнул рукой на эту гробницу. Он похоронил тело, замуровал вход и больше этим местом не интересовался. Ситуация выглядела именно так. И именно поэтому легкость, с какой Мюрек намеревался извлечь древнего покойника из древней гробницы вызывала сомнения. ГЛАВА 3. ПОХИЩЕНИЕ РАМАЛИЯ Дамба сверкала в лунном свете белым огнем известняковых плит. Лодку они оставили на косе возле набережной и теперь втроем, миновав несколько домов предместья (в которых жутко выли собаки, Цернт был уверен, что они не всегда так воют), шли по дамбе, длинной и прямой, как стрела, в дальнем конце которой известняковым айсбергом высился маяк. Когда же они подошли ближе, то убедились, что впечатление царственного величия сооружения было обманчивым. Маяком давно не пользовались. Он обветшал, в узких проемах окон наверху ухали совы, ютились летучие мыши и прочая нечисть. Ступени, ведущие вверх, выщербленные, покрытые пылью, производили томительное, неприятное впечатление. Мюрек уверенно повел их к боковой стене лестницы. Здесь было прямоугольное вертикальное пространство, долженствовавшее представлять собой боковой цельнокаменный стояк, основу маяка. Гладкая песчаниковая плита производила впечатление незыблемости и прочности, Мюрек пошарил по поверхности песчаника и быстро отыскал контактную кнопку. Плита бесшумно скользнула вниз, обдав похитителей сухим, пыльным ветром, хлынувшим из подземелья. Ход вел вниз. В зыбком лунном свете на нижней ступеньке извивалось и корчилось что-то черное. Цернт сотворил про себя древнюю арцианскую молитву и отвернулся. Мюрек спокойно повел всех вниз. Мумия захихикала, как обезьяна, ее горящие желтым светом глаза взглянули на людей вопросительно и жалобно. Она, очевидно, пребывала в нерешительности. Ей было велено охранять гробницу. Но никто не запрограммировал ее нападать. Оставившие ее здесь были уверены, что одного ее вида будет достаточно, чтоб обратить осквернителей гробницы в бегство. Эти же трое спокойно спускались вниз, как будто имели на то право. В конце концов мумия, не выдержав тошнотворного соседства живых и их раздражающих биотоков, взвизгнула жутко, как от нестерпимой душевной боли, шмыгнула вверх и, черной тенью мелькнув в проеме, исчезла на дамбе. И сейчас же песчаниковая плита бесшумно и быстро вернулась на свое место. Древняя катакомба погрузилась в абсолютный мрак. Шорох шагов Мюрека замер. Цернт, сдерживая дыхание, прислушался. Ему показалось, он различил скольжение руки компьютерщика по шершавой песчаниковой плите на противоположной от входа стене шахты. Шелест ветра, ворвавшегося в яркую, почти ослепительную полоску света, внезапно вспыхнувшую в глубоководной тьме подвала. Этот ветер, чистый, свежий и благовонный, казалось, был не так сух, как воздух в шахте. Полоска превратилась в светящееся окно, потом плита, медленно уходя в пол, открыла ярко освещенный проход. Это был коридор, выложенный оранжево-желтым, очевидно, подкрашенным мрамором. В конце его блестела белая алебастровая дверь. Мюрек открыл и ее. За ней находилась лифтовая площадка, тоже каменная, из отполированного до зеркального блеска оливкового камня. Из подобного материала, как Цернт знал, были построены многие надземные сооружения Аотеры, камень был искусственный, но очень ценный. Лифтовая кабина автоматически включилась, отвечая, очевидно, на вес вошедших в нее людей. Она работала абсолютно бесшумно, но по ощущению, томительному, неприятному, Цернт понял, что они движутся вниз, очень быстро и довольно долго, а значит, и очень глубоко - на самое дно моря. Кабина остановилась. Двери разъехались. Открылась ведущая глубоко вниз великолепная лестница из розового гранита, за ней - открытая площадка, тоже из аотерского камня, на этот раз синего. В расположении цветов и дверей чувствовалась некая символика, непосвященному глазу непонятная. Мюрек открыл последнюю, ярко-коричневую, гладкую как стекло, дверь. Вслед за ним Цернт и Комп вступили в гробницу. Это был купольный зал, освещенный голубоватым светом люминесцентных ламп. Освещение, автоматическое, постоянное, сияло здесь века гробовому одиночеству этого смертного, как ни одному из земных царей и фараонов. Это была уютная, теплая гробница. Гранитный розовый пол, отполированный до зеркального блеска. Выложенные малахитом (нежного, травяно-зеленого оттенка) стены. Ребристый потолок из нержавеющей стали лучших сортов эпохи Великой Цивилизации. Если приглядеться, то можно было заметить, что для каждой грани подобран отдельный сорт, они чередовались от ярко-белого, синего до свинцово-серого. Белый, как снег, алебастровый постамент, на нем массивный гроб, вылитый из красного золота, в виде одной прямоугольной глыбы, без каких-либо орнаментов и украшений. Покрывающая его хрустальная крышка, граненая, как алмаз, искрилась всеми цветами радуги, что дополняло литую простоту гроба. К покойнику на верх постамента вела узкая лестница из цельных золотых пластин (весь постамент был устроен в виде сходящихся вверх уступов). Нигде не видно рельефов. Все гладкое, яркое, цельное. На Цернта гробница произвела гнетущее и одновременно, будоражащее впечатление. Ничего подобного он никогда не видел. Мюрек пренебрег аккуратно выложенными золотыми ступеньками и поднялся прямо по уступам постамента, откинул крышку гроба. Пахнуло бальзамом и миррой и еще чем-то, явно синтетическим. Цернт, стоящий у изголовья, ошарашенно смотрел вниз, на трогательно-беспомощное, тонкое, почти женское лицо мертвого. Бледные губы лепестки лотоса. Длинные, изящные брови, возможно, подкрашенные. Сильный, волевой подбородок, без следов растительности (Рамалий при жизни, очевидно, пользовался аотерск