Записки «черного полковника» - Сергей Трахимёнок

Эти строки Фарук произнес на русском, когда лоб в лоб налетел в вестибюле отеля на Расима. Русский он знал хорошо, правда, иногда путал падежи. Фарук не был турком. Он приехал в Анталию из Каморканы, соседки Турции, которая тоже имела свои пляжи и участок Средиземного моря, но жители ее предпочитали отдыхать в Анталии.

— Это чем-то напоминает финнов, — сказал Фарук, — которые когда-то ездили оттягиваться в Ленинград, потому что в Финляндии был сухой закон.

— Ты путаешь падежи, — ответил ему Расим, — но одновременно знаешь сленг, который знает не каждый русский.

— Склонению по падежам меня учили турецкие профессора славянской академии, а сленгу я научился у русских друзей. Тебе бы тоже не мешало освоить арабский, ты же мусульманин.

— Я уже стар, чтобы осваивать арабский.

— Ну, тогда на худой конец турецкий. Это европеизированный арабский. Он не такой трудный, как английский. Русские даже не знают, что постоянно говорят по-турецки, — произнес Фарук и засмеялся. — Например, стакан по-турецки — бардак, остановка — дурак, а ухо — кулак. Представляешь, как ты показываешь русскому на ухо и говоришь: «Кулак». Он тебе тут же по просьбе туда кулаком и въехает.

— Въедет.

— Что въедет?

— Нужно говорить въедет или на худой конец заедет, а не въехает.

— Да какая разница! Ты же понял, о чем я говорю, и этого достаточно, — произнес Фарук. — Кстати, у вас есть слово «баян», а в турецком это слово — приставка к женским именам, например, Лили баян, то есть госпожа Лили. Как у тебя зовут жену?

— Сейчас никак.

— Почему сейчас?

— Потому что мы с ней развелись.

Потом они пили сладкое вино в номере Расима. Фарук не хотел, чтобы земляки видели его употребляющим алкоголь. Впрочем, его трудно было назвать пьющим по русским или белорусским меркам. Но, видимо, и такие дозы были предосудительны на его родине в Каморкане.

На следующий день они поехали в Анталию. Время двигалось к вечеру, и было не так жарко. Машину Фарука оставили на парковке и пошли бродить по старому городу. Побывали на причале. Посмотрели развалины крепостной еще константинопольских времен стены. Посетили этнографический музей, в котором купили обереги в виде глаза.

Потом сфотографировались у подножия большого минарета, выложенного из красных кирпичей, и решили пошляться по рынку. Но перед этим заглянули в один из обменных пунктов. И тут вышла незадача. Усатый обменщик взял стодолларовую купюру Расима, посмотрел ее в синем свете, затем встал со своего стула и ушел в подсобку. Его не было минут пять, наконец он появился и протянул купюру обратно Расиму.

— В чем дело? — спросил Расим Фарука.

Но тут чья-то рука опустилась Расиму на плечо. Он обернулся и увидел двух полицейских.

Его и Фарука отвезли в полицейский участок. Там обыскали, изъяли все имеющиеся лиры и доллары, осмотрели их, запечатали в конверт и куда-то унесли.

Потом Расима отвели в камеру, какую в Беларуси и России называют обезьянником. А Фарук успел сказать ему напоследок, что пока ничего сделать нельзя, потому что все начальники уже ушли домой. Но завтра он утром приедет к нему.

— Что ты сможешь сделать? — спросил Расим.

— Сейчас не знаю, но у меня есть земляк, он большой босс, попрошу его, может, чем поможет…

Всю ночь Расим не спал и забылся только под утро. Но его бесцеремонно разбудили и повели по какому-то длинному и незнакомому коридору. Потом некий полицейский стал на русском языке читать его прегрешения. Полицейский произносил много слов, но Расиму почему-то сразу стало понятно, что он в Турции, где ворам отрубают руку, а фальшивомонетчикам заливают в глотку жидкий металл.

Полицейский, исполняющий роль кади, указал рукой куда-то за спину Расима. Расим обернулся и увидел большую треногу, на цепях которой висел котел, под котлом горело несколько поленьев. Аналитический ум Расима осознал, что такое количество топлива не может нагреть металл до жидкого состояния. Но металл в котле булькал. Наверное, его нагрели раньше, подсказал тот же ум.

А действие между тем разворачивалось. Кади в форме полицейского зачерпнул непонятно откуда взявшимся ковшиком жидкий металл и направился к Расиму.

«А вот уж хрен», — подумал Расим, намереваясь выбить ковшик из рук кади, но чьи-то руки крепко схватили его сзади, и он понял, что не сможет вырваться из этих объятий.

— Калк, — произнес полицейский, и Расим проснулся.

Два полицейских открывали замок обезьянника. Точнее, открывал один, а второй внимательно смотрел на тех, кто в нем находился. А в нем кроме Расима были еще два обитателя.

Оба полицейских зашли в камеру и произвели некую процедуру, выражавшуюся в демонстративном пересчитывании всех, кто был в обезьяннике. Из чего Расим понял, что один дежурный передавал смену другому дежурному. Значит, наступило утро. Он ждал Фарука, но того не было, зато пришел полицейский и препроводил его в кабинет к человеку, который был одет в гражданский костюм.

— Сабитов Расим? — произнес этот человек.

— Вар, — ответил Расим, одно из немногих слов, которые он знал по-турецки.

Тогда мужчина сказал что-то по-турецки, и в комнату вошел другой человек, который на хорошем русском языке объяснил что он — адвокат и будет вести дело его, Расима.

— И в чем меня обвиняют? — спросил Расим.

— В фальшивомонетничестве, — сказал адвокат, — статья серьезная в любом государстве.

— Да уж, — согласился Расим.

Далее адвокат рассказал, какие сроки тюремного заключения могут быть по данному преступлению. Причем делал он это лихо, пользуясь не столько юридическими терминами, сколько полублатным русским жаргоном, из которого Расим наиболее четко понял только два словосочетания: «чалиться по статье» и «париться на нарах».

В это время в дверь постучали, и на пороге появился Фарук и еще один мужчина постарше.

Расим представил, как выглядело бы это в Беларуси. Возможно, гражданский выпроводил бы вон и Фарука, и его спутника, но здесь все было иначе. Гражданский словно ждал их прихода. Он подобострастно указал им на стулья за спиной Расима, затем что-то сказал «адвокату», тот кивнул головой и вышел из кабинета…

Мирза Фатали Ахундов (Ахундзаде́) — азербайджанский писатель, философ.

Виктор Сергеевич

Большой туристический автобус, конечной целью маршрута которого была Италия, подъехал к границе Литвы и Беларуси. Он остановился в конце небольшой очереди автомобилей и стал медленно продвигаться к пункту таможенного и паспортного контроля.

Все было как обычно, граница существовала уже семь лет и процедура была привычной для обеих пограничных сторон.

Не было волнения и у пассажиров автобуса. Второй водитель, обитавший все время где-то на задних креслах, перебрался на откидное сиденье рядом с основным. Пассажиры тоже не волновались. Правда, большинство из них на какое-то время прекратили болтовню, отложили книги и стали смотреть в окно. Пожалуй, только старый стюард автобуса, в обязанности которого входило поение пассажиров кофе и чаем на остановках, проявил к означенной процедуре паспортного контроля должное уважение: снял белую куртку и уселся на одно из свободных мест. Впрочем, на это никто не обратил внимания.

Водители называли стюарда по имени-отчеству Виктор Сергеевич. Был он нетороплив, обстоятелен, от него исходила некое спокойствие, которое отсутствует у мелких водоемов, но бывает у океана. Пусть даже на поверхности шторм, все прекрасно понимают, что в глубине его все тихо и безмятежно. В этом человеке чувствовалось то, что иногда называют породой. Впрочем, к некоей элитности и аристократичности это не имело никакого отношения.

Почему пожилой человек согласился на эту неквалифицированную работу, понять было трудно. Но человеческое мышление не любит вопросов, на которые окружение долго не может найти ответы. Мышление словно испытывает стресс от этого. И тогда оно придумывает ответ сообразно своему пониманию ситуации и мира, чаще всего не сообразуясь ни с логикой, ни с реальностью.

Полная блондинка среднего возраста, которая при посадке в автобус назвалась Магдой, обмолвилась двум пожилым дамам, фактически одногодкам, что Виктор Сергеевич работал когда-то в вузе, преподавал научный коммунизм. Но… развалился Советский Союз. Кафедра и его коллеги преобразовали себя в историков и политологов, а Виктор Сергеевич не смог «перестроиться» и ушел на пенсию. Дети его уехали за границу, и там неплохо устроились. И вот он едет к ним в Неаполь навестить внуков. А чтобы не выглядеть уж совсем бедным родителем, решил сэкономить на билетах в Италию.

Честно признаться, историю эту она придумала не сама, ей фрагментами поведал о ней старший водитель автобуса Сигидас. Магда только дорисовала недостающие детали.