Я - телепат - Вольф Мессинг

Впрочем, иногда предоставлялась возможность проверить истории Мессинга. Не было случая, чтобы они не подтвердились. В частности, он рассказал, как добирался из Варшавской тюрьмы на советскую территорию. Выглядел Вольф Григорьевич подозрительно, а потому был задержан соответствующими органами. Особое недоверие вызывала, конечно, его профессия — чтение мыслей. Никто из допрашивавших не удержался от соблазна поймать авантюриста с поличным. Каждый задавал, да не раз, один и тот же вопрос: "А вот сейчас о чем я думаю?" Получив правильный ответ, ошарашенный следователь не решался взять грех на свою душу и отправлял Мессинга выше по инстанции.

Таким образом добрался он до первого секретаря ЦК белорусской компартии. Ввели его в кабинет, где Вольфа Григорьевича встретил хозяин и пригласил присесть. В беседе должен был принять участие еще один человек — нарком республиканского НКВД. Вскоре он появился в штатской одежде и направился к посетителю. Тот посмотрел внимательно на чекиста и сказал: "Так вот кто хочет меня расстрелять!" Нарком опешил, такое предложение он уже делал первому секретарю. Было решено отправить Вольфа Григорьевича в Москву. Через некоторое время после того, как мне довелось услышать эту историю, Мессинг отмечал свой день рождения. На нем присутствовал бывший член Президиума ЦК КПСС Пантелеймон Кондратьевич Пономаренко. Он подтвердил правдивость рассказа, именно в его кабинете все это и происходило.

В столице проверку способностей Мессинга проводил сам Л.П. Берия. Именно в его кабинет вошел без пропуска Вольф Григорьевич. Можно представить удивление секретаря, когда в дверях появился длинноволосый незнакомец в черном лапсердаке. Покидая без пропуска страшное здание, Мессинг представил себе, что это сам Лаврентий Павлович следует к выходу. Охрана взяла под козырек. На противоположной стороне улицы Вольф Григорьевич оглянулся. К стеклу кабинета, где он только что был, прильнула бледная физиономия в пенсне. Мессинг помахал рукой.

И. В. Сталин тоже имел возможность убедиться в реальности предсказаний Вольфа Григорьевича. В мае 1945 года он направил ему правительственную телеграмму с благодарностью за точно названный день окончания войны. А исход ее был предсказан Мессингом еще раньше.

Меня всегда удивляло, как уцелел замечательный артист в то кровавое время. Возможно, он был нужен кому-то из тогдашних заправил, не исключено, что на него имелись какие-то виды, а может быть, его судьба была предопределена высшими силами: не зря же ведомый предчувствием шел Вольф Григорьевич на восток.

Журналист Михаил Васильев (так он подписывал свои книги) закончил работу над рукописью, но Вольф Григорьевич по-прежнему появлялся на Беговой и так же тихо сидел среди нас на своем любимом месте. Глядя на него, очень хотелось на несколько минут позаимствовать удивительный дар и прочитать мысли этого много повидавшего человека. О чем он сейчас думает? О встречах с Эйнштейном или Фрейдом, Пилсудским или Сталиным? А может, вспоминает турне по Америке или переживает близкую смерть одного из веселящихся за этим столом молодых людей? Начинаешь пристально вглядываться в высокий лоб опустившего усталые веки седеющего человека и тут же спохватываешься: а вдруг он в это время ловит сигналы твоего мозга? Торопливо пытаешься переключиться на другую тему, по возможности нейтральную.

Правда, сам Вольф Григорьевич утверждает, что дома и в гостях он «выключает» свой телепатический приемник, но кто его знает, вдруг он просто не хочет осложнять жизнь друзьям. К сожалению, маленькое неудобство, связанное с талантами нашего старшего товарища, мы испытываем все реже — у Михваса с Мессингом произошла размолвка. Причина нелепая, но оба относятся к ней на удивление серьезно.

Михаил Васильевич считает, что Вольф Григорьевич обязан помочь науке раскрыть тайны своей удивительной психики. Последний уверен, что из этой затеи ничего путного не выйдет и совсем не намерен превратиться в подопытного кролика. Кто из них прав? В те годы мне была ближе точка зрения Михваса, а сейчас склоняюсь к позиции Мессинга. Упрямый журналист и обидчивый, как ребенок, артист сначала жалуются друг на друга, а потом встречаются все реже и реже. И вот наступает день, когда я в последний раз провожаю Вольфа Григорьевича домой, с Беговой на Песчаную. Как это было недавно, как это было давно!

Осталась рукопись, частично она публиковалась в периодике. Вы легко обнаружите в ней и предрассудки тех лет, и отголоски того спора двух людей, о котором я только что говорил. Исправить это уже невозможно, так как давно нет в живых ни того, ни другого.

Рем ЩЕРБАКОВ

ВСТУПЛЕНИЕ

Светлой памяти Аиды Мессинг

посвящается.

Сегодня мне предстоит выступить с очередным сеансом моих "Психологических опытов". Мне предстоит выйти в зал, где сидит почти тысяча человек и все смотрят на меня. Мне надо захватить этих людей, взволновать и удивить их, показывая им мое искусство, которое большая половина из них считает чудесным, удивить и в то же время, не разочаровывая, убедить их, что ничего чудесного в этом нет, что все это делается силой человеческого разума и воли.

А ведь это совсем не легко — выйти одному в зал, где на тебя устремлены тысячи глаз: недоверчивых, сомневающихся, бывает и просто враждебных, — и без сочувствия, без поддержки, во всяком случае, в первые самые трудные минуты, выполнить свою работу.

Психологические опыты — это моя работа, и она совсем не легка! Мне надо собрать все свои силы, напрячь все свои способности, сконцентрировать всю свою волю, как спортсмену перед прыжком, как молотобойцу перед ударом тяжелой кувалдой. Мой труд не легче труда молотобойца и спортсмена. И те, кто бывали на моих психологических опытах, иной раз видели капли пота, выступающие у меня на лбу…

Сегодня мне выступать… И задолго до начала выступления, когда зрители только еще начинают думать о том, что вечером они встретятся со мной, я уже там — в этом большом, пока еще пустом зале, где должна состояться наша встреча. В раздевалке висят одинокие два-три пальто… Уборщицы возятся с пылесосами, завершая очистку зала… Администрация занимается текущими делами. Я прохожу в артистическую комнату и закрываю за собой дверь… Мне надо побыть одному.

Но вот я чувствую, что скоро выходить на сцену… В фойе стоят группами молодые и пожилые люди, мужчины, женщины, юноши, девушки… Инженеры и бухгалтеры… Ученые и металлисты… Военные… Строители… Горняки… Мне приходилось выступать в разных местах и, соответственно, перед разными аудиториями. В годы войны зал был битком набит людьми в одноцветной защитной форме — ни одного голубого или белого пятнышка девичьего платья не удавалось увидеть. На дальних стройках Сибири и теперь еще зал заполняют преимущественно люди в комбинезонах. Они приходят сюда прямо с работы — эти веселые ребята: бетонщики, плотники, сварщики, бульдозеристы… На целинных землях в зале, бывает, не найдешь ни одной седой или лысой головы — сплошь молодые улыбающиеся лица… И со всеми надо найти контакт. Но всегда я сидел вот так, как сегодня, перед выступлением в полном одиночестве, собираясь с силами и представляя себе их — этих людей, с которыми в этот вечер мне предстоит встретиться.