Председатель - Юрий Нагибин

Лишь Ветка, несмотря на все усилия людей, так и не сумела подняться. Она тянулась мордой вверх, сучила ногами, но не смогла оторвать тела от земли.

Коровы стоят, прислонясь к столбам, поддерживающим кровлю, и кажутся теперь еще худее и меньше.

- Коровье кладбище, - пробормотал про себя Трубников.

Вокруг него жили голоса. Люди сделали какое-то маленькое общее дело, это сблизило их, развязало языки.

- Моть, у тебя навоз на роже...

- Одерни мне сзади, Петровна...

- Знала бы, хоть фартук надела б...

- А трудодни нам начислят?..

- Ясное дело! Раньше задаром работали, теперь будем за так...

- Хватит трещать, сороки! - сказала женщина в белом вязаном платке.

Трубников глянул на женщину, и ее свежие, розовые скулы ярко вспыхнули.

- Толкайте их к воротам! - кричит Трубников и вновь принимается палить кнутом.

Бедные животные упираются, будто там, в голубом прозоре, их ждет неминуемая гибель. Две коровы снова плюхнулись наземь.

- Стой.! - кричит Трубников. - Найдется у вас тут, кто на дудочке играет?

- На чем? - переспросила старуха скотница.

- На жалейке.

- Да вот дедушка Шурик, я ему наказала прийти, только он пьяненький с утра.

- Надо его сюда доставить.

Но дедушка Шурик появился сам. Щуплый, крошечный, похожий на лесного гнома; в белых хмельных глазах дедушки теплится хитреца.

- Здравствуй, дед! Ты меня помнишь?

Дедушка Шурик молча моргает седыми ресницами.

- Громче говорите, - предупреждает Трубникова старуха скотница. - Он только про водку хорошо слышит.

- Понятно!.. - И Трубников звонко, обещающе щелкает себя по шее: мол, хочешь?..

Дедушка Шурик радостно кивает в ответ, его белые глаза зажглись сознательным интересом.

- Тогда играй! - орет Трубников в большое, заросшее седым волосом ухо старика. - Играй, дед, и помалу катись к выходу!.. Надо этих одров на луг свести!.. Понял?.. А вечером тебе водочка будет. Понял?

Дед без слова отходит от Трубникова и подносит жалейку к губам.

Тоненько, нежно и жалостно запела под пальцами старика ива. Она пела о грустном, одиноком человеческом сердце, но для коров то была песнь росистого луга, пробудившегося зимой, песнь сочной травы, теплого солнца, прохладной реки.

Тоненький, готовый вот-вот оборваться звук будил память о трудолюбивой жвачке, ленивой сытости, блаженной отягощенности чрева. И сквозь эту влекущую мелодию разрядом весеннего грома прогремел бич.

Робко, неуверенно шагнула вперед одна из коров. Остановилась, поводя шеей, будто прося о помощи, и вдруг засеменила к старику, к его дудочке. Пятясь, дедушка Шурик повлек ее за собой. Следом двинулись другие коровы, поднялись две упавшие и, шатаясь, побрели к выходу.

Заливалась, звала жалейка, пугал, жалил, гнал вперед кнут.

Тоскливо замычала, забилась Ветка и вдруг рывком отняла от земли свое тело. Старуха скотница и женщина в вязаном платке, подпирая Ветку с боков, поволокли ее к воротам.

Мимо расступившихся женщин Трубников выходит из хлева.

По-прежнему пятясь и будто пританцовывая - его плохо держат пьяные ноги, - ведет за собой дедушка Шурик жалкое коньковское стадо. В ясном свете утра коровы кажутся призраками, выходцами из навозных могил, но они идут и идут, ниточка звука не дает им упасть.

Волоча за собой бич, Трубников зашагал им вдогон. Поравнявшись со старой скотницей, он крикнул ей с веселой яростью:

- Наша взяла, старая!

За околицей со стадом повстречался мотоциклист. Он объехал стадо и взял путь к коровнику.

Трубников оборачивается на треск подъехавшего мотоцикла. Мотоциклист слезает со своего бензинового конька, снимает очки. У него молодое лицо с гладкой розовой кожей и тугая морщинка между бровей, придающая ему не столько серьезный, сколько озадаченный вид. Он подходит к Трубникову.

- Товарищ Трубников?.. Инструктор райкома партии Раменков.

- Добрый день, - отзывается Трубников.

- Мы вас в райкоме ждали.

- Так ведь я еще не председатель, - усмехается Трубников. - Частное лицо.

- Ну, это мы мигом... Я за тем и приехал, чтобы выборы провести...

- Хорошо, что вы на колесах, - говорит Трубников, - мне надо в Турганово за водкой съездить.

- Как?.. - поперхнулся Раменков.

- Я пастуху пол-литра задолжал.

- Простите... Но удобно ли? - мнется Раменков.

- Давши слово - держись. Старик мне помог... а пешком я к вечеру не обернусь.

Вздохнув, Раменков идет к мотоциклу. Трубников следует за ним.

- Бабушка, - на ходу обращается он к скотнице Прасковье, - мы по-быстрому съездим, а ты тем временем собери народ.

Они садятся на мотоцикл. Трубников вцепляется своей калеченой рукой в пояс курточки Раменкова, и мотоцикл мчится прочь в голубых клубах дыма.

- Егор Иванович, - поворачивается к Трубникову Раменков, - вы когда будете выступать, то покороче... Так, в общих чертах о международной обстановке, о задачах на сегодняшний день... а то пойдут вопросы, то да се не выкрутишься. - Он резко поворачивает руль, чтобы разъехаться со встречной подводой.

- А ну как провалят? - усмехается Трубников.

- Да что вы! - искренне удивлен его наивностью Раменков. - Мы таких охламонов проводили... А вы - это вы! Только предоставьте все мне.

- Вон как! - иронически приподнял брови Трубников.

Мелькнул колхозный двор, кузня, возле которой свалены поковки, однолемешные плуги, старые бороны.

Пожилой, в прожженном фартуке кузнец, отставив молот, поглядел вслед Трубникову и задумчиво погладил опаленные волосы.

- Ширяев... - повернув голову к Трубникову, говорит о кузнеце Раменков. - Единственный тут член партии.

- А ну-ка остановите!

Трубников соскакивает с мотоцикла и идет к кузнецу.

- Товарищ Ширяев, будем знакомы - Трубников.

- Да я ж тебя пацаненком помню, - отвечает кузнец.

- Тогда, дядя Миша, я тебя как коммуниста прошу: обеспечь, чтоб все трудоспособные колхозники пришли на собрание. Не "кворум" формальности ради, а действительно все.

- Будет сделано, - спокойно отвечает Ширяев, наклонив кудлатую голову.

Трубников возвращается к Раменкову. Унылый звук гонга разносится над деревней. Мотоцикл скрывается вдали.

Маленькое, тесно набитое помещение конторы. За колченогим столом, крытым кумачовыми полосами - сквозь тонкую ткань можно различить перевернутые буквы каких-то лозунгов, - сидят Трубников и кузнец Ширяев. Раменков стоя держит речь. Собрание состоит сплошь из женщин, если не считать парня на деревяшке и двух-трех подростков.

- Товарищ Трубников ваш односельчанин. С юных лет связал свою судьбу с Красной Армией, - говорит Раменков. - Он участник боев в Маньчжурии, под Хасаном и Халхин-Голом, штурма линии Маннергейма, участник Великой Отечественной войны...

В дверях появляется дедушка Шурик и делает Трубникову какие-то знаки.

Трубников машет рукой, встает из-за стола и пробирается к выходу.

- Товарищ Трубников награжден четырьмя боевыми орденами и пятью медалями! Инвалид Великой Отечественной войны, пенсионер, он по собственному желанию поехал на работу в деревню! - с пафосом продолжает Раменков. Неожиданно он умолкает, глядя в сторону Трубникова

Трубников вытаскивает из бокового кармана пол-литра и дает дедушке Шурику, тот радостно кивает.

- Первач... - шепчет с завистью парень на деревяшке.

- А ведь ты, дед, меня на жалейке играть учил, - говорит Трубников дедушке Шурику.

- Разве всех упомнишь, - равнодушно бормочет старик

- ...Товарищ Трубников член Коммунистической партии с 1921 года... снова продолжает Раменков.

- Надо же, какой человек, - слышится насмешливый женский голос. - Вот и кончились наши страдания!.. - Это Полина Коршикова, средних лет, но еще миловидная женщина.

По собранию прокатывается невеселый смешок. Трубников, возвращаясь на свое место, тоже странно, медленно усмехается.

- Слово предоставляется товарищу Трубникову, - говорит Ширяев.

Тот повернулся к собранию лицом и вдруг увидел, что в дверях появилась женщина в белом платке. Они сталкиваются взглядами, и по-давешнему вспыхивают свежие скулы женщины.

По собранию проходит нетерпеливый шум - Трубников слишком затянул паузу.

- Я сперва отвечу Поле Коршиковой, - говорит Трубников тихим, спокойным голосом.

- Неужто узнал? - насмешливо и смущенно вскинулась Поля.

- Узнал... Ты всегда побузить любила. Так вот, Полина крикнула, что кончились, мол, ваши страдания... Нет, товарищи колхозники, ваши страдания только начинаются. Вы развратились в нужде и безделье, с этим будет покончено. Десятичасовой рабочий день в полеводстве, двенадцатичасовой - на фермах...

Раменков что-то торопливо пишет на бумажке и подвигает Трубникову. Тот читает. "Не то. Зачем запугивать?"

- Вам будет трудно, - продолжает Трубников. - Особенно поначалу. Ничего не поделаешь, спасение одно: воинская дисциплина. Дружная семья и у Бога крадет!

- Товарищ Трубников, конечно, преувеличивает... - с неловкой усмешкой начал Раменков, но осекся под тяжелым взглядом Трубникова Он смешался, нагнул голову.