Близкое поселение - Алексей Мартынов

— Извините, — негромко сказал кто-то у двери.

Он открыл глаза, судорожно прикидывая, что совершил досадную оплошность, пропустив постороннего. Теперь этот посторонний узнал о его секрете и не замедлит рассказать остальным об этом. Почему-то ему стало не очень хорошо от этой мысли; от головы до пят пробежалась дрожь, все предметы вдруг стали меньше, а руки вдруг утолщились. Он снял очки и потёр глаза. В дверях стоял невысокий человек приятной наружности, вроде бы ровесник ему самому. На незнакомце был длинный экстравагантный халат, надетый поверх пиджака, спортивные тёмные очки и иссиня-чёрная широкополая шляпа.

— Простите, я вас отвлёк? — смущённо продолжил незнакомец, неуклюже вползая в комнату и прикрывая за собой дверь, — нет? Я просто увидел, что вы не заняты, вот и решил, дай, думаю, зайду. Ведь так редко случается встретить такого великого человека, как вы, а уж тем более поиметь возможность поговорить с ним наедине, — с этими словами он замялся.

В комнате быстро становилось душно. Вытяжка пару дней назад немного поломалась и тянула воздух довольно слабо, хватало на одного человека, но он был учтив и не стал прогонять незнакомца. Лишь слабо растянул губы в улыбке.

— Нет, не отвлекли, я просто хотел полежать, а, впрочем, это не важно. Давайте я дам вам автограф.

— Автограф? — замешкался незнакомец. — Автограф, автограф, автограф… Конечно автограф… Я хотел бы вас ещё кое о чём попросить. Владимир Игоревич, а можно я вам длинный текст надиктую?

— Ну давайте попробуем, — хмыкнул Владимир Игоревич.

Незнакомец судорожно стал шарить руками по карманам в поисках бумаги. Искал он долго и с таким усердием, что, казалось, готов был разломить стену и использовать её заместо бумаги. Но вот, наконец, бумага была найдена в одном из многочисленных внутренних карманов плаща, а вместе с ней образовалась и ручка.

— Пж-ж-жалте, — радостно протянул незнакомец, протягивая немного дрожащими руками найденное добро.

Владимир Игоревич меланхолично взял бумагу, ручку, и переставил кресло-качалку поближе к столу. Там он привычным движением протёр локтём поверхность, хотя она и не была грязной, положил бумагу и застыл, приготовившись писать.

— Так. Значит. В общем, вот так. Никите Сергеевичу от Владимира Игоревича. Дорогой Никита… — начал, было, подумавши, незнакомец.

— Секунду! — резко прервал его Владимир. — Я знавал одного Никиту Сергеевича, только это было очень давно. Хотя, стоп! То-то я думаю, кого вы мне напоминаете. Никита, ты что ль?! — радостно вскричал он.

— Да, Володь, это я.

При этих словах Владимир засуетился, отодвинулся от стола и встал обнять старого друга. Однако для него было полной неожиданностью, когда, вставая, он получил мощный удар в челюсть. Взгляд его безвольно дёрнулся на стенку. Изображение поблекло, стена стала стремительно приближаться, пока резко не упёрлась в глаз. Вместе с этим ударом видение мира померкло окончательно. Он потерял сознание.

Посреди темноты он увидел где-то вдалеке пляшущего олимпийского мишку. Он весело прыгал на задних лапах, пытаясь напевать что-то отдалённо знакомое и доброе. Вдруг на одном из прыжков он провалился вниз, в темноту, издав пронзительный смех. Из тёмной, почти не заметной ямы, в кою он провалился пошёл дым, подсвечиваемый снизу ярко-красным светом. Через пару секунд всё вокруг стало таким же красным; дым стремительно заполнял всё пространство. Послышались раскаты грома, очень близко мигнула молния.

Очнулся он одновременно от резкой сверлящей боли в макушке и от противного запаха нашатыря под носом. Рефлекторно он отдёрнул голову и попытался отогнать противный запах рукой, однако ничего не получилось — руки были плотно связаны за спиной. Сознание возвращалось к нему частями. Сперва вернулось зрение, затем слух, а за ним и частичное осознание действительности. Прямо перед ним стоял Никита Сергеевич, до сих пор в очках и шляпе, но плащ был уже расстёгнут, и из-под него выглядывала деревянная рукоять старого трофейного ножа, который ему подарили на выпускном вечере. Он тогда очень любил всякие ножи, собирал дома коллекцию перочинных, но была у него мечта: красивый длинный нож.

Владимир сначала не верил, а точнее не хотел верить в то, что так и вертелось на языке, однако, когда понял, что у него, помимо рук, связаны и ноги, сомнений больше не оставалось. Он глухо замычал в бессилии.

— А, вижу ты проснулся. — сказал Никита, медленно вынимая нож. — Знаешь, Володя, расскажу я тебе вкратце историю одну. Жили, были два друга. Учились вместе, были не разлей вода. И вот один из них сделал другому одну такую поганую вещь, что даже в подробности вдаваться не буду. А друг ему в шутку так, пытаясь сохранить дружбу и призвать его к ответу, говорит, что, мол, убьёт его. А тот ему отвечает: «Не убьёшь ты меня». На том и кончилось дело. А тот друг-то запомнил это. Так что, в общем, делаю, как обещал тогда.

С этими словами он схватил Владимира за голову и вогнал нож в горло. Через минуту, удостоверившись, что тот умер, он провернул нож пару раз, вынул, завернул в газету, сунул за пояс, застегнул плащ и вышел, захлопнув дверь.

15 звонков

Сегодня, одиннадцатого июня две тысячи четвёртого года, в двадцать один час и двадцать минут я сижу перед чёрным бликающим монитором. Завтра ехать на дачу, с самого утра, не дожидаясь даже обеда. Родители едут первыми, а я заканчиваю последние приготовления и тоже вскоре отъезжаю, прихватив комп в охапку. По дороге ещё надо заехать в магазин за хлебом и бананами.

Вяло верчу в руках трубку от телефона. Как-то неловко совсем. Вот сейчас я её держу, а завтра уже не будет её в моих руках, будет что-то другое, не совсем то. Да и весь дом как-то враз перестал быть таким домашним, обжитым. Привычным движением руки включаю трубку и молча смотрю на подсвеченные зелёным кнопки, после чего, ведомый неясным желанием, набиваю номер дачного телефона, хотя абсолютно уверен, что там никого нет.

В трубке гулким треском набираются цифры, что ж, им можно. Слышится щелчок, двойное пиканье, и возникает чей-то старческий голос.

— Ну так а ты что?

— Дык это, — отвечает не менее старческий голос, — а я что, я как всегда.

— Эх ты, опять не смогла. Все люди используют десять процентов своего мозга, а ты не можешь пробудить оставшиеся девяносто.

— Вы простите, что я вторгаюсь в ваш разговор, — начал, было, я.

— Ой, Нин, нас подслушивают! — громко зашипел первый голос.

— Нет, нет, что вы. Я вас буквально только что услышал, нас случайно соединили.

— Знаем мы ваше случайно, — вмешивается второй голос, — всё вы нас шпионите, всё вы нас подвысматриваете!

— Но я просто решил поддержать разговор, внести свою лепту, дать вам повод подискутировать.

— Нина! — вновь шипит первый голос. — Нина! Я думаю, он один из тех… этих… Ну, ты понимаешь, которые по квартирам ходят, про бога говорят. Эй, ты! — уже обращаясь ко мне.

— Мадамы, я ничего не пропагандирую, никакого бога. Я просто сижу за компьютером и мне делать нечего, — всё-таки пытаюсь наладить разговор я.

Тут оба голоса что-то затарахтели на своей мове, причём быстро-быстро и столь же неразборчиво. Прошла секунда, вновь послышался щелчок, а затем короткие гудки.

Вновь набираю номер, вновь в трубке отбиваются цифры, провисает тишина. Длинный гудок. От скуки начинаю считать гудки. Первый. Второй. Третий. Четвёртый. Пятый. Шестой. Седьмой. Красивая всё-таки цифра — семёрка. Как-то так получилось, что вся жизнь меня с ней связала по рукам и ногам. А меж тем уже двенадцать. А потом тринадцать. Тоже неплохое число, кто-то его считает приносящим несчастье, другим оно приносит удачу. Четырнадцать. Пятнадцать. Снимают трубку, что-то бубнят. Рефлекторно жму на кнопку выключения, надеясь, что не туда попал.

Я люблю, когда ты спишь

Посвящается Ксюше.

Затяжно пиликал будильник. Медленно открываю глаза; в предрассветных потёмках мир казался расплывчатым и неярким, будто картинка в старом телевизоре. Сумеречный рассвет, дымка на полях, когда в сон вклиниваются резкие звонки будильника, когда знаешь, что уже не уснуть, что сон отброшен, когда лежишь в постели, ловя ускользающие моменты чудного видения — тогда считаешь себя счастливым человеком. Я также грезил иногда, что-то пробивалось изнутри, фантазия строила немыслимые ситуации и пейзажи, но вот лицо всегда ускользало, лишь где-то внутри оставалась режущее чувство, что лица нет, что это подвох и мне не найти того, что я ищу.

А потом внезапно, как кирпичом в поле по голове, как вспышка солнца из-за дождевых туч, появилась она. Тогда я не знал, да и не мог предполагать, что ситуация может дойти до того, что случилось. Сейчас у меня не очень много времени, однако, думаю, этого будет более чем достаточно, к тому же я быстро пишу. Я расскажу этим листам бумаги всё, что сочту нужным рассказать, а потом пойду, ибо более меня здесь ничто и никто не держит, скорее наоборот.