Лёхин с Шишиком на плече - Сергей Радин

Выждав и убедившись, что остальные знакомиться не собираются (субординацию, что ли, соблюдают какую?), Лехин представился:

— Друзья зовут меня Лехин. Я привык. Можете и вы так меня называть.

— Неудобно по фамилии-то, — заметил Дормидонт Силыч. — Мы тут народ с уважением да с пониманием, современными свычаями-обычаями не испорчены. Нам бы по старинке — по имени по батюшке, а то и запросто — по имени.

— Лехин не фамилия, — объяснил Лехин. — Это имя. Так-то меня Алексеем зовут, Алексеем Григорьевичем. Вот ребята и переделали: Алексей — Леха — Лехин.

Призраки окаменели. До сих пор двигались непрестанно, будто боясь остаться на месте хоть на секундочку, — и вдруг замерли, до странности похожие на подсыхающую мыльную пену. И — внезапной метелью взвились над человеком.

— Защитник! — упоенно орал Дормидонт Силыч.

— Заступник! — певуче вторил Касьянушка.

А смешанный хор остальных нервно выпевал к их воплям молитвенный, благоговейный фон.

— Эй, вы чего? — неуверенно позвал Лехин. От дымно-метельных завихрений его снова слегка замутило.

Почти угомонившийся Касьянушка пританцовывая перед ним почти в вальсе, а Дормидонт Силыч выделывал какие-то странные па, напоминая тени танцоров брейка или рок-н-ролла.

— Именно ты! Только ты! — запыхавшись, вскричал Касьянушка. — Имя! Алексей — это защитник! Мы нашли тебя — защитника! Это не совпадение, это настоящее! Знак! Указание свыше!

Он еще что-то говорил, исходя восторгом и умилением, но Лехин уже не слышал. Его глаза здорово болели от напряжения, но не смотреть он не мог, выяснив: чем больше вглядываешься в призраков, тем отчетливее они начинают обретать твердые формы обычных людей.

2.

Лифт не работал. Следовало ожидать. Ведь он уже с утра подозрительно покряхтывал, а бабка Петровна давно приметила, что кряхтенье лифта есть признак опасный. Странно, что Петровна не доковыляла до Федьки Кривого и не выволокла его на ремонт. Ибо незыблем закон на земле, что бабка Петровна заставит работать кого угодно, а дрожащие с перепою руки Федьки остаются золотыми, независимо от состояния хозяина.

Лехин вздохнул. Призраки взяли адрес и обещались ждать дома. В какой же помощи они нуждаются? Чем Лехин может помочь им? Неужто только откровенным мордобоем? Он взглянул вслед двоим подросткам, легко взбежавшим по лестнице. Буркнули что-то, пробегая мимо. Неужто поздоровались? Надо ж, какие воспитанные…

Ладно, седьмой этаж не девятый, а единственная соседка по этажу, небось, укатила нянчить правнуков. Из деревни ее не дети — внуки догадались вывезти, когда невмоготу стало старой работать на огороде да во дворе. Правда и то, что дети Петровны — замотанные бюджетники. Зато внуки — "новые русские" первой волны, которые еще "челноками" начинали. Родных не забывают. Родителям деньжонкой помогли, бабулю в свою старую двушку вселили. Бабка Петровна в городе ожила и с гордостью говорила, что внуки пошли в ее породу — породу рачительных и крепких хозяев, не то что эти — пренебрежительно махала она рукой, вспоминая сына да сноху, — тюти-матюти!..

"Что-то ты задумался! — спохватился Лехин. — Не так уж и устал, чтобы бояться седьмого этажа. А ну, вперед! Тебя ждет приятный вечер отдыха. Не оттягивай!"

Он поправил на плечах лямки двух тяжеленных сумок, набитых литровыми банками с лечо; шеф не зря отпуск дал — два горячих для рыночных грузчиков месяца: нагрянул как-то, распробовал Лехиных заготовок и уговорил и на его долю наготовить.

На своей площадке он обошел лифтовую коробку — и замер.

На нижних ступеньках лестницы, рядом с дверью в его квартиру, сидели трое: два бородатых дедка весьма малого росточка, а между ними его, Лехина, кот — Джучи. Царское имя кот получил за ярко выраженную восточную внешность, которую придавали ему косые зеленые глазища, за снисходительность ко всем, кто умело или неловко гладил его по черно-белой шубе — шерстью не назовешь! — а также за длинное, неожиданно тяжелое тело — сплошные мышцы.

— Добрый вечер! — поздоровался Лехин. Близко подходить не стал. Неудобно сверху вниз говорить с незнакомцами, а сесть на корточки не позволяли гудящие от усталости ноги.

— Добрый!.. Вечер добрый! — отозвались старички, а кот зажмурился и зевнул.

Троица явно поджидала его: и сидела ближе к двери, и дверь-то была единственная на этой стороне площадки. Но Лехин все же уточнил:

— Вы ко мне?

— Нет, хозяин, в доме твоем нынче не до нас. Уж больно ты лихих гостей зазвал. Ни покою, ни порядку, — ответствовал дедок с пышной белоснежной бородой. — И откуль ты их только выискал?

— Все, как есть, охальники, — подтвердил второй, в темно-русой бородке которого проседь вытянулась пока еще франтоватой полоской. — В дом-то и зайти боязно. А ведь как хорошо-то было! Тихохонько, спокойненько. И вот на тебе! Наприглашал!

— Секундочку! А вы кто? — возмутился Лехин, подозревая, что "лихие гости" — это призраки. Только почему "лихие"? И почему старички говорят так, словно столкнулись с гостями лоб в лоб? Эти двое — что, в его, Лехина, квартире побывали?

— Мы-то? Домовые мы. За хозяйством твоим следим, за скотиной ухаживаем. — Дед постарше степенно погладил Джучи по голове. — Порядок в доме поддерживаем.

Так… Лехин почувствовал, что ремни сумок врезались в плечи, и спустил груз на плиты лестничной площадки.

Так… Может, "Скорую" вызвать? С утра привидения мерещатся, к вечеру домовые чудятся… Нормальный мир, в котором он только-только начал с комфортом обустраиваться, в один день пошатнулся, да еще как!

Лишь одна мысль утихомирила встрепанные чувства. Слышал где-то утверждение: если человек сомневается в своем рассудке, значит, он нормален.

Достоверность происходящего подтвердил, как ни странно, и кот. Джучи немигающе глядел на хозяина ленивыми зелеными глазами, и на Лёхина вдруг нахлынули воспоминания. Джучи он с улицы взял, котенком. Сидел малыш под навесом остановки. С появлением Лёхина из троллейбуса он немедленно спрыгнул со скамейки и бежал за Лёхиным до подъезда, хрипло вопя даже не жалобы, а что-то угрожающее. Бабка Петровна всплеснула руками и сказала: "Животная тебя выбрала, надо взять домой". Лёхин тогда досадливо ответил, что дома бывает утром да вечером, а если "животной" приспичит? Но бабка настаивала, котенок упорно сидел рядом с ботинком, время от времени взглядывая на Лёхина и напоминая о себе коротким хриплым мявом. А день выдался холодный, промозглый. Обдумывая очередной аргумент против, Лёхин увидел, что мокрую "животную" буквально трясет от холода. "Ладно, пошли", — сказал Лёхин и открыл дверь подъезда. Котенок немедленно заткнулся, протопал в подъезд, потом — в лифт. К квартире поспешил впереди хозяина. И как он догадался, которая из трех дверей ведет в нужный дом? Кот оказался гулящим, как назвала это дело бабка Петровна. В смысле все свои природные надобности стремился справлять на улице. Лехин месяц мучился, недосыпал, когда котенок орал среди ночи, требуя открыть двери — сначала в подъезд, затем на улицу. Днем было проще: если Лехин уходил на весь день, Джучи выставлялся на улицу. Кот не возражал. Дом стоял на тихой улочке и располагал шикарным подвалом, в котором жильцы для хозяйственных нужд построили сарайчики. Так что Джучи было где погулять и с кем пообщаться. К вечеру кот на приподъездной скамейке караулил хозяина. Лехин сам порой не знал, когда вернется, но, поздно приходил или рано, — кот всегда успевал на свой пост. Нет, Джучи так и не научился ходить в давно предложенный лоток. Лехин решил, что кошачий организм приноровился к человеческому расписанию. По привычке вставая ночью на движение в квартире (" Только бы не орал!"), хозяин видел кота спящим в кресле, а в прихожей — странные следы: отчетливые отпечатки грязных кошачьих лап в дождь или прозрачные лужицы в снег. К утру грязь исчезала бесследно. Итак, Джучи выходил по ночам. Но кто его выпускал? А потом еще заметил: выходят они с утра — миска на кухне отнюдь не пустая, заходят вечером — ни крошечки! Это что же, кот и днем зайти домой умудряется? Лехин рассеянно поразмышлял о том, да и бросил. Легче убедить себя, что миска уже пребывает пустой, когда они покидают квартиру.