Три полуграции, или Немного о любви в конце тысячелетия - Екатерина Вильмонт

– Неправда! Он хороший отец, он тебя обожает.

– Оно и видно. Даже любимую собаку стибрил. Папочка!..

Наталия Павловна внимательно посмотрела на дочь. Действительно, в последнее время, еще до ухода Ильи, она замечала, что Ирка как-то странно ведет себя с отцом, словно знает о нем что-то компрометирующее, но, занятая работой и домашними – делами, она думала, что дочь с отцом просто поссорились из-за чего-то.

– Ну-ка, Иришка, скажи мне, что ты имеешь в виду? Из-за чего я должна плакать? Ты о чем-то догадывалась раньше, да? Про его женщину? Ты в курсе, к кому он ушел?

– Нет, мамочка, нет, клянусь, этого я не знаю! Честное благородное слово! – горячо заверила мать Иришка.

– Но что-то ты все-таки знаешь?

– Кое-что, – потупилась девочка.

– Ну говори, не томи душу. Худшее все равно случилось уже…

Ира внимательно смотрела на мать. Ей было ужасно ее жалко. Сказать или нет? Скажу, решилась она через минуту, глядя в испуганные глаза. Пусть знает, может, ей легче будет.

– Мам, я один раз видела…

– Что? Что ты видела? – воскликнула Наталия Павловна.

– Еще летом… Помнишь, перед отпуском у нас гости были?

– Ну?

– Я была на балконе, и вдруг в комнату вошла Алиса…

– И что? – замирая от ужаса, спросила Наталия Павловна.

– А за ней он. И он к ней… полез. А она…

– Что?

– Она ему по роже съездила, – с торжеством проговорила Ириша. – И сказала: если ты, сучий потрох, еще подойдешь ко мне хотя бы на пушечный выстрел, я от тебя мокрого места не оставлю… Вот!

– Фу, напугала… Я уж подумала…

– Ты могла подумать, что Алиса тебя предаст? Она не такая!

– Конечно, не такая, но… На этом свете все бывает.

– Мама, да как ты можешь так об Алисе?

– Знаешь, говорят, пришла беда – отворяй ворота. Вот я и испугалась. А что твой папаша, выпив рюмочку-другую, пристает к дамам, для меня никакая не новость. Я только не ожидала, что… Что это так кончится…

И она вдруг расплакалась.

– Мама, мамуля, не надо, не надо плакать… Ну пожалуйста, перестань. Он не стоит твоих слез.

Наталия Павловна улыбнулась:

– Звучит как в кино. «Он не стоит твоих слез»… Да, наверное, не стоит… Но иногда так приятно поплакать, как-то легче становится. – И она дала волю слезам. – Не мешай, Иришка, вот выплачусь, и все… Обещаю.

Девочка на цыпочках вышла из комнаты. Ей тоже хотелось разреветься, но должен же кто-то в семье быть сильным!

Утром, проводив дочку в школу, Наталия Павловна замерла у зеркала в ванной. Тридцать девять лет – не шуточки уже. Но стрижка и вправду здорово молодит. А я еще ничего, вот только похудеть бы немного. Хотя как похудеешь с этой работой? Сидишь целыми днями, да к тому же вечно кто-то что-нибудь сладкое приносит, и авторы часто конфеты дарят, а я так люблю сладкое… Нет, надо себя ограничивать. Из трех полуграций я самая толстая. Но ничего, возьму себя в руки и с сегодняшнего дня сяду на диету. Всего-то и надо сбросить килограммов пять, не больше, совсем тощей я стать не хочу. Мое обаяние в некоторой полноте, мне всегда это говорили. «Ты такая уютная, Та-точка», – восхищался когда-то Илюша. Но, видно, теперь его уют уже не устраивает… Сволочь, к Алиске приставал… Теперь я понимаю, почему она его недолюбливает. Конечно, ей за меня обидно. Надо же, даже по морде ему дала… Впрочем, ничего другого он и не заслуживает… «Ты такая уютная, Таточка». Да мне это многие повторяли! Нет, к черту, к черту, к черту! Похудею и действительно поменяю имидж. А там, может, и работу поменяю… На что, интересно знать. Уйду в другое издательство? А там что, чаи распивать не будут? Конфеты дарить перестанут? Нет. Значит, надо вырабатывать силу воли. Легко сказать… Но не ставить же на себе крест в тридцать девять лет? Ни за что! Муж ушел? Ну и черт с ним! Живет же Алиска уже десять лет совсем одна, и что? Вон она какая… Красивая, сильная, добрая и вовсе не несчастная. А я? Почему я должна обязательно быть несчастной из-за того, что прожила почти двадцать лет с таким? Я привыкла быть замужем. Мне одной будет плохо. Я не могу спать одна, мне как-то странно… Хотя одной, конечно, удобнее, можно раскинуться как угодно и вообще… Наверное, во всем можно найти хорошую сторону. Ее глубокую задумчивость прервал телефонный звонок.

– Алло! Сонечка, привет!

– Татка, у тебя сегодня бодрый голос. До меня дошел слух, что ты постриглась. Надеюсь, не в монахини?

– Вот как раз размышляю над этим вопросом.

– Над каким?

– Как жить дальше? Монахиней или нет?

– Разумеется, нет! У тебя есть кто-то на примете? – деловито осведомилась Соня.

– Пока нет.

– Это потому что ты расслабилась от замужней жизни. А надо всегда быть в форме. Тебе не мешает похудеть.

– Я тоже так считаю.

– Кстати, имей в виду, Восьмого марта, как всегда, соберемся у нас.

– А Алиска?

– Естественно. Приедет.

– Отлично, я тоже буду. Только, Сонь…

– Что?

– Ты, надеюсь, не станешь приглашать для меня женихов?

– Нет, еще рано.

– То есть?

– Ты еще не годишься для сватовства, надо сперва обрести товарный вид, – засмеялась Соня. – Вот после праздника сядешь на диету. Согласна?

– Согласна, конечно, согласна. Сонька, а что будем готовить?

– Тоже еще рано. Ближе к делу решим. Ладно все, бегу на работу! Пока, Татка!

– Пока.

Да, с такими подругами не пропадешь, с нежностью подумала Наталия Павловна. Они дружили всю жизнь, с первого класса. И какие бы бури ни бушевали над каждой из них, они знали: в жизни есть надежная опора.

Придя в издательство, Наталия Павловна впервые за последние дни смогла наконец хоть что-то понять в тексте, который редактировала. Вот и хорошо, работа отвлекает, пришла в голову мысль, но тут в комнату вбежала молоденькая редакторша Вика:

– Наталия Павловна! Я хотела спросить… Ой, вы постриглись. Вам идет… просто класс!

– Вот моя дочка тоже так говорит, – улыбнулась Наталия Павловна. – А что ты хотела спросить?

– Да вот я Жихареву вычитываю…

– И что?

– У нее тут написано: «Он выглядел жалко, как нахлебник Достоевского. Но разве „Нахлебника“ Достоевский написал?

– Безусловно нет. Тургенев. И еще у Чехова есть «Нахлебники».

– Может, она что-то другое имела в виду?

– Да нет, думаю, просто забыла.

– А что же мне делать?

– Ничего, – пожала плечами Наталия Павловна.

– Но ведь это ошибка…

– Ошибка, конечно. Но это ее ошибка, а не издательская, верно?

– Ну да.

– Она желает печататься в авторской редакции? Так?

– Так.

– Ну вот, пусть печатается.

– Наталия Павловна, я так не могу. Я ей позвоню, а? Ну перепутал человек, с кем не бывает… Как вы считаете?