Америка. Чудеса здоровой пищи - Барбара Кингсолвер

Когда мы донесли свою добычу до кассира, небо внезапно потемнело. После двухсот безоблачных дней подряд забываешь, что это такое: когда облако вдруг закрывает солнце. Мы все невольно зажмурились. Кассирша сдвинула брови.

— Черт-те что, — сердито сказала она. — Похоже, дождь будет.

— Надеюсь, что так, — отозвался Стивен.

Она перевела нахмуренный взгляд с окна на моего мужа. Эта крашеная блондинка явно не радовалась дождю, ибо заявила:

— А по мне, так лучше бы его не было.

— Но дождь нам очень нужен, — возразила я. Как правило, я не вступаю в споры с кассирами, однако пустыня умирала, и к тому же мы уезжали из Таксона. Я от души хотела, чтобы тут все было хорошо.

— Знаю, так все говорят, но мне наплевать. Завтра у меня первый выходной за две недели, и я собираюсь позагорать.

В тот день мы проехали около трехсот миль по невероятно пересохшим землям пустыни Сонора, жевали соленые орешки кешью и чувствовали себя в чем-то виноватыми. Мы все в душе разделяли ее настроение: пусть наш выходной не будет омрачен дождем. Гром гремел где-то впереди нас, как бы исполняя желание недалекой кассирши позагорать как окончательную молитву, произнесенную над умирающей землей. В нашей пустыне мы дождя больше не увидим.

До своей фермы мы доехали за пять суток. Весь первый день, с утра до вечера, мы косили траву, собирали хворост, работали по дому. Мы так устали, что было не до приготовления еды, так что поехали обедать в город, предпочтя столовую южного типа, в которой до полудня тебе на тарелку кладут овсянку, а после полудня — сухое печенье, хоть ты этого и не заказывал. Одной из официанток там работала молодая разговорчивая студентка расположенного по соседству колледжа, готовившаяся стать сиделкой, если сдаст химию, а в противном случае — диктором на телевидении. Она сказала, что ждет не дождется выходных, но тем не менее широко улыбалась, глядя на облака, собиравшиеся над холмами. Поросшие лесом холмы и бархатные пастбища Юго-Западной Виргинии казались поразительно зелеными для наших иссушенных пустыней глаз, но и тут леса и поля пострадали. В ту весну засуха была настоящей чумой для южных штатов США.

Прогремел хороший раскат грома, и дождь полил как раз, когда официантка вернулась за нашими тарелками.

— Да вы только послушайте! — закудахтала она. — Как нам нужен дождь!

— Нужен, — согласились мы. — А не то трава засохнет прямо на корню.

— Будем надеяться, что это надолго! — Она замерла на целую минуту, балансируя нашими тарелками и не отводя взгляда от окна. — И что дождь окажется не таким сильным, чтобы смыть все.

Я здесь не намерена превозносить деревенскую мудрость в сравнении с амбициями горожан. Скажу лишь, что дети фермеров наверняка знают, откуда происходит пища, и что остальным тоже не помешало бы задуматься об этом. У нашей семьи в тот вечер произошла некоторая переоценка ценностей: с одной стороны, проклинающая ливень кассирша в Таксоне, а с другой — официантка, жительница сельской местности, мечтающая, чтобы дождь лил подольше. Я подумала про себя: да, у нас есть надежда.

У кого это — у нас? Я теперь живу в округе, экономика которого основана на фермерстве. Катастрофически засушливое лето означает, что кто-то из наших соседей лишится своих ферм. Другим придется отправиться на поиски работы далеко от дома. Все это неизбежно скажется: на численности детей в школах, на местном бизнесе, на изменении использования земли, на структуре налогов. Здоровье наших ручьев, почв и лесов также поставлено на карту, потому что прогоревшие фермы будут проданы застройщикам, а те коренным образом изменят плодородный слой почвы и все, что находится на нем. Хотя когда я проявляю хорошее сельскохозяйственное чутье, то думаю не только о собственном городе, но и о своем биологическом виде, человеке. По-моему, это принципиальное различие: во время засухи молиться за или против дождя. Вы скажете: желания не считаются. Однако люди хорошо умеют изъявлять свои желания; как показывает история, мы получаем то, чего хотели. Какое наказание будет заслуженным для типов слишком эгоистичных, тех, кого не волнует, что земля вокруг засыхает? Может, вообще надо похоронить нас под слоем плодородной почвы, вместе со всеми нашими машинами, чтобы освободить на Земле место для более мудрых существ?

Мы наверняка поступали бы более разумно, если бы больше знали о природе. За каких-то два поколения мы превратились из нации селян в нацию горожан. В США учебный год в школах традиционно начинается в сентябре, а заканчивается в начале июня, однако ребята и представления не имеют, что такая организация учебы в свое время была придумана, чтобы высвободить детей для помощи на фермах к началу полевых работ. Большинство людей поколения моих дедушек-бабушек знали основы сельского хозяйства на интуитивном уровне: понимали, когда наступает сезон тех или иных фруктов и овощей, какой плод продержится до весны, как сохранять остальные. В какой день первые осенние заморозки падут на землю и когда ожидать последних заморозков весной. В каком порядке следует высеивать зерновые. Как будет выглядеть в августе плантация спаржи. А самое главное: какие животные и растения лучше всего себя чувствуют в данном, конкретном регионе и как прокормиться за их счет, мало что добавляя к этому ассортименту, кроме мешка муки, щепотки соли и горсточки кофе. Мало кто из моего поколения и почти никто из наших детей ответит хоть на один из этих вопросов, а уж на все — тем более. Эти знания исчезли из нашей культуры.

Мало того, мы еще и убедили себя, что все это не имеет особого значения. Только представьте, что американцы могли бы ответить на предложение ввести в обязательную школьную программу наряду с чтением и математикой изучение «сельского хозяйства». Да большинство родителей придут в ужас, если увидят, что внимание их детей переключается с основ грамматики или крайне важной тригонометрии на обучение работе на ферме. Фактор бума деторождения обусловил высокомерную позицию: дескать, получив образование, ты избавишься от физического труда и грязи, двух бесспорных составляющих работы на ферме. Нас вполне устраивает, что кто-то где-то там достаточно хорошо знаком с производством продуктов питания, чтобы обслуживать нас, всех остальных, предоставляя нам ежедневное пропитание.

Если это так, то почему же этот кто-то недостаточно хорош, чтобы знать умножение и содержание Билля о правах? Разве история получения хлеба, начиная от обработки земли и до подачи его на стол, менее важна для нашей жизни, чем история тринадцати колоний? Почему бы кому-нибудь не высказаться за актуальность предмета, который определяет наш ежедневный выбор, — например, в вопросе «Что сегодня на обед?». Разве невежество в вопросах происхождения наших продуктов питания не создает проблемы не менее разнообразные, чем чрезмерная зависимость от нефти и эпидемия болезней, связанных с диетами?