(не) Приватный танец (СИ) - Энн Алена

- Эй, - не успеваю коснуться плеча, как она начинает стонать и усаживается на пятую точку.

- Ты что, гад, совсем свихнулся? – лепечет, хватаясь за голову, и я понимаю, что данная особь женского пола пьяна в стельку. Впрочем, странно, что я сразу об этом не догадался по опухшему от алкогольных возлияний лицу. Да она словно неделю, не просыхая синячила! О, времена! О, нравы! Такая молоденькая, а уже алкоголичка. Больше алкоголиков я не переношу только женщин-алкоголиков, ибо моя ныне почившая матушка бухала не просыхая. Именно по этой причине я не пью даже по праздникам. Синька – зло!

- Ты как? Не пострадала?

Все-таки долг во мне сильней предубежденья. Аккуратно беру девчонку за плечи, пытаясь рассмотреть получше все ли с ней в порядке. Зеленые как у кошки глаза-щелочки смотрят яростно.

- Смотреть нужно куда едешь! – рявкает она, выворачиваясь из моих рук, и довольно резво подскакивая на ноги. Ну что ж, хорошо, ходить может, значит все не так уж плохо. Отряхивая видавшую виды толстовку, заляпанную каким-то дерьмом, поправляет растрепанные черные волосы, и вновь недружелюбно косится на меня.

- Это тебе нужно смотреть куда идешь. Совсем не стыдно? Такая молодая, а уже колдыришь хуже мужика. Бухарик малолетний! Тебе мамка дома ата-та по жопе не сделает?

Лицо девушки застывает, словно маска. Сначала бледнеет, потом краснеет. Кажется, еще секунда и она разревется. Но нет, стискивает зубы и грозит мне кулаком.

- Пошел к черту, чмо бородатое! – наконец выдает она и, показав средним пальцем неприличный жест, шатаясь, скрывается в темноте. О, времена! О, нравы!

Ну, как говорится, я сделал всё, что мог. Эта яркая представительница семейства бухариков жива и невредима, пора и по коням. Пока еду домой, раздумываю о том, что современная молодежь ужасно распущена. И куда только смотрят ее родители? Мало того, что бухает, так еще и полное отсутствие уважения ко взрослым. Была бы моей дочерью – высек бы так, что неделю на задницу бы сесть не смогла. Ух, что это я так распалился? Взбудораженный произошедшим, и сам не замечаю, как добираюсь до места.

Ну здравствуй, дом, милый дом!

Глава 3. Илья

Подхожу к старой деревянной калитке, и по сердцу разливается приятное тепло. Именно здесь прошло мое беззаботное детство после того, как меня забрала к себе бабушка. Ржавые петли скрипят, и я, толкнув калитку, с замиранием сердца вхожу в ограду. Вдыхаю свежий ночной воздух, улыбаясь во все тридцать два зуба, точнее тридцать один. Его я потерял после драки с Коломниковым в десятом классе. Делаю шаг и… матерюсь на чем свет стоит, пытаясь скинуть с ноги какое-то мелкое существо. Рычит, падла, вгрызаясь в мои новые джинсы за шесть косарей!

- Брысь, крысятина! – шикаю, хватая это лысое недоразумение за шкирку. Висит, дрыгая лапками-спичками в воздухе и не прекращая щелкать пастью. – Что ты такое?

Но это оказалось только началом «радушного» приема. Слышу щелчок затвора и вижу нацеленный на меня ствол ружья. Моя бабуля-божий одуванчик, в цветастой, развевающейся на ветру ночнушке и с бигудями на голове стоит на крыльце, нервно шаркая резиновыми галошами.

- Ты хто? Зачем залез, ирод? Стрелять буду!

Зашибись, сделал сюрприз!

- А уж как я рад тебя видеть, ба!

- Илюшка, сына, неужто ты? – ствол тут же резко опускается, и бабуля прислоняет ружье к стене. – Ох, а я думала вор залез. Не узнала тебя! Ты нахренась бородищу отростил, как у бирюка?

- Нравится мне так, ба. У тебя тут это, крысы завелись.

Демонстрирую бабуле лысое чудище, но она вместо того, чтобы заверещать, как любая уважающая себя женщина, причитая, спускается с крыльца и, смешно переваливаясь с ноги на ногу, топает ко мне.

- Илюша, ну какая крыса? Это ж ведь Жужа. Я собаку завела! Отпусти бедолгу!

Бедолага, видимо осознав тщетность своих попыток изувечить меня, успокоилась. Подняв на уровень глаз, принялся рассматривать «охранника».

- Жужа? Так вот что ты такое? Собака?

Отпускаю злобное животное. Ну хоть цапнуть больше не пытается, поджав хвост, убегает с такой скоростью, что только пятки сверкают.

- Хоть какой-то охранник в доме, - разводит руками бабуля.

- Охранник? Серьезно? Ладно, иди сюда!

Обхватываю хрупкое тельце своей старушки и начинаю кружить. Бабушка хохочет и хлопает меня по спине.

- Ох, сына, отпусти, ты чего? Галошу потеряла!

Осторожно опускаю на землю, доставая улетевшую галошу.

- Что же ты не предупредил, что приедешь? Я бы покушать наготовила. Совсем ты там исхудал. Оксанка зараза не кормила видать совсем, - при упоминании бывшей все настроение сходит на нет. – Да ладно, не переживай, найдешь еще хорошую женщину. Ух, не зря эта стерлядь мне сразу не понравилась! Ладно, пойдем в дом, деда разбудим.

- Не надо, ба, пусть спит. Я умоюсь, да тоже спать завалюсь, устал с дороги как чёрт.

- Свят, свят, свят, - бормочет бабушка, лихорадочно крестясь. – Ну зачем нечистого на ночь глядя поминаешь?

- Ох, бабуля, пошли уже в дом.

Поговорить хочется о многом, не видел ее уже тысячу лет, все только созвон по телефону, но усталость берет свое. Пока привожу себя в порядок, бабушка расстилает для меня постель. Едва голова касается подушки, как я засыпаю.

Просыпаюсь от стука посуды на кухне и божественного аромата еды. Сползая с постели, иду на этот запах, словно Рокки на запах сыра, практически не раскрывая глаз. Так и бухаюсь за стол, вгрызаясь в горячий пирожок.

- Илюха, иди хоть умойся, - хохочет бабуля, шутливо шлепая меня по затылку полотенцем. – Да бороду свою сбрей.

- Не хочу, - бормочу, продолжая жевать пирожок. – У меня небритябрь.

- Чего?

- Месяц такой. Будет длиться, сколько захочу.

- Ох, шалопай. Ладно, ешь давай.

Скрипят половицы, до ушей доносится хриплое кряхтение, и на кухню входит дед. Подрываюсь и, спешно вытирая ладони о вафельное полотенце, крепко сжимаю руку человека, заменившего мне отца.

- Дед, выглядишь бодрячком.

Дедушка смеется, заходясь хриплым кашлем.

- Илья. Вот сюрприз. Ты когда приехал?

- Ночью, дед, ночью.

- Нормально добрался?

- Да, только ба чуть не пристрелила.

Дедушка снова хохочет, подмигивая бабуле.

- Татьяна у меня такая, ага, палец в рот не клади. И с этими словами щипает бабушку за мягкое место.

- Угомонись, ирод!

И теперь полотенцем по облысевшей макушке прилетает деду. Эх, только сейчас осознаю, насколько я по всему этому скучал. Вот она, моя семья. Настоящая! Где не обманут и не предадут…

- Ты надолго, Илюха? – покручивая между пальцами папиросу, спрашивает дед, пытливо глядя на меня своими побелевшими от старости глазами.

- Не знаю. Сейчас в институт пойду, договор заключать. Да потом квартиру буду подыскивать.

- Значит, и правда все серьезно…, - хмуро бормочет дед.

- Зачем квартиру? – перебивает его бабушка. – С нами живи, места хватит.

- Да нет, ба, у вас уже своя, устоявшаяся жизнь. Да и я привык отдельно. Ладно, потом договорим. Пора мне.

- Удачи, сынок.

С пирожками расставаться жалко, но… нехорошо получится, если опоздаю на встречу с директором. Поэтому быстро привожу себя в порядок и бегу к своей малышке. Любовно поглаживая руль, проворачиваю ключ в замке зажигания. Рёв мотора – самая желанная музыка для моих ушей. Медленно выворачиваю на грунтовую дорогу. До центра совсем недалеко, минут пятнадцать езды, поэтому я не спешу. На улицах непривычно пустынно, хотя… наверное я просто привык к непрекращающейся движухе большого города. Это единственное, по чему я буду дьявольски скучать. Как и планировал, спустя пятнадцать минут паркуюсь у института. Возможно, я бездушный сухарь, но не появляется во мне этого благоговейного трепета, когда я вхожу туда, где провел пять лет своей жизни. Вообще не понимаю, как для кого-то могут быть важны стены, ведь мы скучаем не по ним, а по людям, которые были близки тебе в этих стенах. Эх, чего это меня на философию пробило? Я вроде как кандидат экономических наук, а не вот это вот всё.