Пауль, урод - Анна Котова

— То, что от него осталось, мне тоже кажется довольно неприятным, — произнес мальчик невыразительным голосом.

Учитель не сразу нашелся с ответом.

…Мечтам он никогда не верил. Он верил только составленным планам.

А то, что поддается планированию, стоит любых усилий и временных затрат.

Начав с мысли об отмене кое-каких законов, он незаметно для самого себя перешел к конкретному практическому вопросу: как этого можно добиться. Пока получалось, вроде бы, что решение можно найти.

Но только не с этого места. Не из библиотеки и даже не из особняка.

Здесь голос глохнет, поглощенный бесконечными книжными корешками, портьерами, мягкими спинками и сиденьями старинной мебели — и жалкий отзвук, вылетев в сад, повисает на ветвях. Хоть кричи — никто не услышит.

Надо стать тем, кого слышат.

Вовсе не обязательно, чтобы слышали все — или даже просто много народу. Достаточно, если услышит один-два человека. Но это должны быть правильные люди.

Правильные люди находятся при дворе. Или хотя бы вхожи туда.

Добраться до их ушей… учитывая не просто отсутствие статуса — невозможность приобретения статуса…

А собственно, так ли это?

Действительно ли подходящий статус недостижим?

В любом случае, остаться здесь — значит дать планам иссохнуть, выцвести, осыпаться трухой. И вместо живого и осязаемого плана лелеять в кулаке хрупкие косточки жалкого скелетика — типичной мечты.

Ни за что.

Наружу. Где-то там есть лестница, ведущая наверх.

…Университет имени Отто Вильгельма на Лимарге, система Хеймдалль, ответил согласием.

Никому в голову не пришло спрашивать у абитуриента, есть ли у него глаза, и если есть — то какие. Была представлена блестящая вступительная работа, были получены заверения — с печатями и подписями — о платежеспособности будущего студента. Стипендия ему не требовалась, он был достаточно обеспечен, чтобы учиться за свой счет. Провинциальный университет не мог позволить себе упустить студента с деньгами.

Когда же студент прибыл и физическая его ущербность стала очевидна, в кулуарах за закрытыми дверьми прошелестела маленькая буря. Отослать обратно? До слез жаль утраченной прибыли. На какой факультет?.. математический? Господа, если бы он лишился зрения в результате несчастного случая, никого бы не волновали его протезы. Есть предложение: сделать вид, что мы не поняли и не осознали. Если нагрянет проверка, притворимся идиотами.

За все пять лет она так и не нагрянула.

Рабенард вылетел на Лимаргу вместе с молодым хозяином и взял на себя обустройство быта. Хозяин же погрузился в учебу с головой.

Математический факультет — полезно и интересно, но недостаточно. Лекции на философском. Два семинара по теории государства и права на юридическом. Спецкурс по истории цивилизации на историческом.

Как правильно он поступил, улетев с Одина в эту глушь. Здесь, вдали от центра мира, встречались вольнодумцы. Несколько таких преподавали в университете. Двое или трое были настолько безумны, что осмеливались высказываться на занятиях. Один из этих безумцев частным образом собирал заинтересованных у себя дома — это был невиданный в метрополии вид досуга: дискуссионный клуб вокруг чайного стола.

Пауль был тихим студентом, зацикленным на домашних заданиях, докладах и рефератах. Говорил только когда спрашивали — и только о том, о чем спрашивали. Однокашники быстро прекратили попытки установить близкий контакт — он просто не понимал, чего от него хотят, и времени было жаль. Его можно было с пользой потратить на что-нибудь более осмысленное, чем пирушки, вылазки в город к женщинам, хулиганские выходки и драки. Впрочем, драться пришлось. Раза два.

Наверное, если бы он учился когда-либо в школе, и драки бы не понадобились. Но у него не было практических навыков общения со сверстниками, и кое-что пришлось наверстывать… ну что же. Он справился.

Перестали приставать, но и звать в компанию перестали тоже. Он вздохнул с облегчением.

Оказалось, правда, что инопланетянам не доверяют — само по себе это было бы совершенно несущественно, но мешало проникновению в узкий круг допущенных к неким чаепитиям. Других приводили друзья, говорили хозяину: можно, мой приятель тоже поприсутствует, я за него ручаюсь? За Пауля ручаться было некому.

Но на третьем курсе герр Штальберг пригласил его сам.

— Вам будет интересно, — вот что он сказал.

И был прав.

…Когда Пауль был уже на пятом курсе, кружок пришлось прикрыть. До университетского начальства дошли слухи — слишком явные, чтобы оно могло по своему обыкновению заткнуть уши и зажмуриться. Герра Штальберга вызвали на ковер, пригрозили увольнением и сигналом в инстанции. Выбора у него не было — и, выйдя от декана, он разослал участникам дискуссионного клуба короткие сообщения на коммы: "В ближайшее время чаепитий не будет. Чайник сгорел".

Наиболее горячие головы собрались в общежитии, затворили дверь поплотнее, подперли ее для верности стулом и принялись сверять впечатления: откуда произошла утечка. Взвешивали каждую кандидатуру. Обсуждали возможности и мотивы. Наконец один из присутствующих произнес: "Пауль фон Оберштайн".

Он так подходил на предложенную роль, что сомнений почти и не возникло.

"Бойкот", — сказал Зоннербаум.

Трудно было придумать более бестолковую меру. Впоследствии, когда выяснилось, что Пауль фон Оберштайн был ни при чем, а проболтался в неподходящем месте и в неподходящее время совсем другой человек, Зоннербаум пришел к Паулю с извинениями. Он терпеть не мог Оберштайна, потому что никогда не мог его понять, но, будучи человеком справедливым, счел необходимым объясниться.

Как оказалось, совершенно зря.

Выяснилось, что Пауль фон Оберштайн бойкота попросту не заметил. Ему было совершенно не до того: решался чрезвычайно важный вопрос о дальнейшей карьере. В университет пришло несколько запросов на выпускников, и среди них был один, занимавший все мысли студента Оберштайна. Штаб военного округа Хеймдалль искал толкового человека с хорошей математической подготовкой для разработки программного обеспечения и эксплуатации новой вычислительной техники. Лучшие выпускники военной академии старались устроиться ближе к столице, не лучшие не были достаточно подготовлены. С горя можно было попробовать привести к присяге университетского шпака, разумеется, как следует поднатаскав его по военным дисциплинам. Дело осложнялось тем, что университетские шпаки не проявляли энтузиазма. Единственным, кто подал заявление в ответ на запрос, был студент Оберштайн.