Солоневич - Константин Сапожников

— Я хорошо помнил о деле Солоневича, вернее — Солоневичей, — рассказал мне Марков. — Их побег за границу в тридцатые годы наделал много шума в НКВД. Кого-то разжаловали, кого-то отправили в сибирскую глухомань. Но, конечно, о Солоневичах — Иване и Борисе — на Лубянке не забыли. Решили их «примерно» наказать и за рубежом, чтобы другим неповадно было бегать. Работая в ЦК, я собирал материалы для брошюры о практике идеологических диверсий против СССР. Вот и решил включить главку о Солоневиче и его приятелях-монархистах в свой труд.

Однако добытые «по листочку» в разных архивах документы, справки и вырезки из эмигрантских газет и журналов Маркову не пригодились. Советская цензура подвергала имя Солоневича такой глухой блокаде, что оно вымарывалось даже из «разоблачительных», «идеологически взвешенных» статей и монографий. Мол, нечего создавать этому махровому националисту, монархисту, антисоветчику, антисемиту и явному фашисту пусть косвенную, но рекламу!

Тема Солоневича и его роли в Русском Зарубежье не раз затрагивалась в моих беседах-интервью с Юрием Антоновичем, спешившим выговориться в предчувствии грядущих перемен, которые он не в силах будет перенести… И вот, пролежав втуне добрых три десятка лет, папка с материалами Маркова о Солоневиче перекочевала ко мне. Ознакомившись с ними, я понял: мне несказанно повезло и как журналисту, и как исследователю. Документы из архива Маркова рассказывали о малоизвестных обстоятельствах жизни Солоневичей, раскрывали подробности многоходовой провокации органов против них во времена Ягоды и Ежова[2]. Удивительно, что братья не только сумели выстоять, но и активно сопротивлялись потокам лжи и клеветы, которые и до сего дня возникают в трудах либерально ангажированных историков в России и за рубежом. Мол, не слишком ли много прямых и косвенных свидетельств в пользу того, что Иван и Борис Солоневичи работали на ГПУ — НКВД, выполняя специальное задание по разжиганию конфликтов в стане эмиграции?

Рядом с обвинениями в работе Солоневичей на органы нередко звучат обвинения братьев в сотрудничестве с нацистами. Кое-кто даже называл Солоневича «агентом гестапо».

Конечно, в судьбе Ивана Солоневича было много спорных, подчас двусмысленных моментов. Какой простор для выдумок и фальшивок! Солоневич писал по этому поводу: «Я знаю, о моей персоне имеются в зарубежье самые разнообразные мнения: от неоправданно восторженных до непримиримо злобных. Во всяком случае, я не обижен отсутствием внимания». Подобный расклад мнений и «внимания» сохранился до наших дней.

Судьба Ивана Лукьяновича Солоневича, самобытного писателя-публициста, прошедшего через испытания революциями, войнами, тюрьмами и ссылками, мало кого оставляет равнодушным. Отсюда и столкновение мнений, борьба за Солоневича между теми, кому он дорог, и теми, кто хотел бы отправить его на «свалку истории».

В неблагоприятных исторических условиях Солоневич упорно отстаивал свои взгляды на наиболее правильный, с его точки зрения, путь развития для России. Он считал, что безжалостные реформаторские эксперименты (эпоха Петра I, Февральская и Октябрьская революции) имели катастрофические последствия для судьбы России и в итоге исказили единственно возможный, по мнению Солоневича, путь её исторического развития — самодержавие, «типично русскую форму монархии» как способа управления страной. По глубокому убеждению писателя, монархия — это не тоталитарный режим, не абсолютизм, это — «симфония совместной работы Церкви, Царя и Народа».

Полемика вокруг имени Ивана Солоневича приобретает всё большую остроту. Время такое — идёт безжалостная, почти всегда тенденциозная, нередко бездоказательная переоценка прошлого. Аргументы используются разные, часто — фиктивные, взятые с потолка, и само собой, выводы провозглашаются в соответствии «с заказом». Солоневича называют то искренним патриотом, то демагогом, игравшим на стремлении эмигрантов вернуться на родину, то авантюристом, «служившим разным хозяевам — от большевиков до нацистов». Как автор я преследовал одну главную цель: дать объективную, максимально полную биографию этого человека, не манипулируя фактами, не скрывая «невыгодных» для героя событий, высказываний и поступков. Выводы пусть делает читатель…

Желание восстановить основные вехи жизни Ивана Солоневича, разобраться в его «путанной», по его собственному выражению, судьбе привело меня в 1996 году в редакцию основанной им газеты «Наша страна» в Буэнос-Айресе, на улице Монроэ, дом 3578.

Газета десятилетиями придерживалась бескомпромиссной политической линии основателя и была уникальна тем, что никогда не получала субсидий от тех государств, организаций и специальных служб, которые находились на острие холодной войны против Советского Союза. «Наша страна» стояла на позиции непримиримости к коммунистической системе в России, но принципиально отвергала «субсидии» из чёрных касс подрывных ведомств, отстаивая своё право «говорить собственным голосом»: независимым, осознанно национальным, монархическим.

Эта газета, размером в четвертушку от солидных «сытых» изданий, из экономии и по традиции печатавшаяся на папиросной бумаге (так было легче провозить её в Советский Союз), ни на йоту не изменила своего идейного курса, который сконцентрирован в лозунге «После падения большевизма только Царь спасёт Россию от нового партийного рабства». Сейчас «Наша страна» выходит и в электронном виде. Казалось бы, можно только радоваться, газета идёт в авангарде прогресса, освоила Интернет, с нею знакомится значительно больше читателей, чем раньше. Но правда такова, что финансовые трудности «Нашей страны» остаются прежними, как и её борьба за выживание, — единственной патриотической русской газеты в Западном полушарии.

Именно там, на улице Монроэ, из рук немногочисленных, но доброжелательных сотрудников газеты я получил редкие прижизненные публикации писателя-публициста. Они во многом определили дальнейший курс моих поисков, и прежде всего не искажённых пропагандой и злонамеренным вымыслом фактов, раскрывающих реальную жизненную траекторию Солоневича. С этих пожелтевших от времени материалов началось также моё знакомство с политико-идеологическим наследием писателя.

Я с тёплым чувством вспоминаю о визитах в редакцию, в которой, несмотря на подвешенные к потолку «старозаветные» электрические лампы, было темновато. Если в редакционном помещении были окна, то я их не разглядел за стеллажами, штабелями газет и картонных коробок с архивом. Старая пишущая машинка, архаичный монитор, телефон эпохи Хуана и Евы Перон — всё это словно сохраняло дух минувшей эпохи. Но впечатление было ошибочным: «Наша страна» внимательно всматривалась в процессы, проходящие в постсоветской России, пристально анализировала их, оценивая события и политические шаги новой плеяды деятелей строго «со своей колокольни».