Скандальная репутация - София Нэш

— Да, а что?

— Потрясающе! Мой Бутс готов к небольшому соревнованию, чтобы заработать свою порцию овса. Не хотите поучаствовать? Ну, скажем, до конца пляжа. — Юноша весело рассмеялся. Солнце, залив его роскошную шевелюру, высветило золотые нити в его каштановых кудрях.

Розамунда кивнула, не в силах вымолвить ни слова, и состязание началось.

Мощные задние ноги мерина лорда Самнера с силой отталкивались от мягкой песчаной почвы. Но Генри весил больше, чем хрупкая Розамунда. Кони мчались вдоль утеса — иногда ноздря в ноздрю, иногда один вырывался на несколько дюймов вперед, легко преодолевая встречные препятствия. На спуске к пляжу Домино оказался чуть впереди, и она сознательно нарушила основное правило взаимоотношений между мужчиной и женщиной: последние никогда не станут наносить ущерб гордости возлюбленного.

Достигнув конца песчаного берега, Розамунда обернулась и убедилась, что лорд Самнер безнадежно отстал.

— Леди Розамунда, — он склонил голову, — я признаю свое поражение. — Ах, как он был великолепен, даже утратив аристократическую бледность, с румянцем во всю щеку. — Но мы забыли договориться о награде для победителя, не так ли, проказница?

Проказница? Одного этого глупого слова было достаточно, чтобы вернуть ее с неба на землю.

— Позвольте вам напомнить, сэр, что мне уже семнадцать лет. И я выше ростом, чем многие девушки моего возраста и даже старше. Я не ребенок и не проказница.

Лорд Самнер прикусил губу, чтобы не расхохотаться, и спешился. Его сапоги оставляли глубокие следы в песке. Придерживая поводья своего коня, он помог спешиться Розамунде. Его высокий рост раздражал ее даже больше, чем снисходительная улыбка.

Генри слегка наклонил голову и усмехнулся:

— Возможно, но не думаете ли вы, что это определение относится скорее к характеру, чем к возрасту?

Глубокий бархатный голос лорда творил с ней странные вещи.

— Вашу сестру, к примеру, и Августину — мисс Фелпс, — несмотря на молодость, нельзя так назвать.

Юноша стоял очень близко к Розамунде — ближе, чем когда-либо раньше. А его взгляд — непонятный и очень смелый — лишал ее способности мыслить здраво. Девушке хотелось обнять его за шею. Впрочем, если быть честной, дальше этого ее желания не распространялись. Ну, прижмет она его к себе, а что потом? Розамунда, конечно, чисто теоретически, знала, как люди целуются, но что при этом происходит с их носами? Когда одно лицо приближается к другому, в конце концов, их носы непременно столкнутся. Значит, одно лицо должно быть слегка повернутым, но куда? Вправо или влево?

— Итак, мадам… — Ослепительная улыбка молодого человека завораживала. — Каким будет ваш приз?

Их губы разделяло всего несколько дюймов. Розамунда всмотрелась в глаза своего кумира и с трудом проглотила вставший в горле комок.

— Поцелуй, — чуть слышно прошептала она и тут же закрыла глаза от смущения. Неужели она действительно предложила мужчине поцеловать ее? Она с опаской приоткрыла один глаз, опасаясь увидеть на физиономии Генри откровенную насмешку.

Но лорд Самнер и не думал смеяться. Его брови удивленно приподнялись, а щеки вновь окрасились румянцем — или это ей показалось? Он неуверенно подался к ней, но она оказалась быстрее. Обхватив мужчину за шею, Розамунда коснулась его губ легким поцелуем.

— О, вы так добры, леди Лэнгдон. Я, конечно, счастлив, — пробормотал он и ослабил узел на шейном платке, — но вы должны знать, что мое сердце…

Ну, что там было с его сердцем, еще вопрос, но вот сердце Розамунды провалилось куда-то в живот. Девушка отпрянула, не желая больше ничего слушать. Она ласточкой взлетела в седло, хотя позднее так и не поняла, как это у нее получилось без посторонней помощи. Но ей необходимо было убежать — как можно быстрее и как можно дальше. Зализывать раны предпочтительнее в одиночестве.

Генри — а для нее отныне и впредь только лорд Самнер — был влюблен в кого-то другого. Он считал Розамунду забавным ребенком, и не более того. Нет, она никогда в жизни больше не попадет в столь унизительное положение!

По крайней мере, юная графиня так думала.

Розамунда неторопливо ехала от границ земель герцога к своему любимому поместью Эджкумб, ощущая острую жалость к самой себе, такой несчастной и униженной. Но по мере приближения к дому это ощущение сменилось не менее острым недовольством собой. С чего это она так разнюнилась?

Боже правый, сколько раз ей приходилось видеть, как собственные братья глупеют и совершают дурацкие поступки из-за состояния этой самой любви? Но ведь это чувство должно быть взаимным и делать людей лучше, а не превращать их в тупоумных кретинов! Правда, то, что она испытывает к Генри, конечно, значительно сильнее, чем мелкие страстишки братьев. И она не совершила ничего предосудительного.

Но в глубине души Розамунда отлично понимала, что это не так.

Она повела себя даже более неумно, чем эти безмозглые мальчишки.

Утешало лишь то, что Розамунда по крайней мере сможет сыграть роль мудрой старшей сестры, когда Сильвия, влюбившись без памяти, явится поплакать у нее на плече.

На полях созрел богатый урожай. Началась уборочная страда. Розамунда въехала на отцовские земли, стремясь очутиться подальше от того места, где ее постигло первое в жизни глубочайшее разочарование. Она молча передала жеребца старшему конюху Джонсу, который был занят сложным процессом полировки украшенного гербами семейного экипажа.

— Леди Розамунда, вы пропустили все визиты. Приходил епископ и обе мисс Смитамс. Да и ваш отец уже вернулся из города.

Девушка вздрогнула, искренне надеясь, что сумеет избежать встречи с тремя самыми большими сплетниками во всем Сент-Ивзе, Пензансе и Лэндс-Энде.

Заметив гримасу отвращения, появившуюся на физиономии леди Лэнгдон, Джонс усмехнулся:

— Не беспокойтесь, мисс, они уже ушли. Епископ не мог задерживаться. Его призывали важные приходские обязанности. — Конюх закашлялся, и Розамунда могла поклясться, что он пробормотал: — Или очередная никчемная говорильня, если хотите знать мое мнение.

Девушка немного полюбовалась мастерской работой Джонса и поспешила к задней двери в дом. Вскоре она оказалась в своих покоях рядом со столиком для умывания. Чуть теплая вода смыла следы слез на запыленных щеках. Розамунда посмотрела в зеркало. В нем отражалась самая одинокая и самая несчастная леди на всем белом свете. Старшую дочь семьи Туэнлин нечасто охватывала огромная непреодолимая тоска по матери, но сейчас это было именно так. Розамунда провела пальцем по своему медальону, на котором была выгравирована роза. Внутри под тонкой золотой пластинкой с маленьким стеклышком хранилась прядь волос матери, сплетенная с ее собственными локонами. Взглянув на миниатюрный портрет леди Туэнлин, висевший рядом со столиком, Розамунда в очередной раз убедилась, что совершенно непохожа на мать.