Ритмы истории - Василий Шубин

В пострадиционном обществе нормы сами по себе почти всегда отсутствуют. Теперь обновление и созидание норм становится центральной задачей этики. Этический вызов в посттрадиционном обществе заключается в том, что перемены в ценностях, нарушение норм и табу сами по себе становятся ценностью и нормой; во всяком случае они приобретают временное значение, пока не будут обоснованы. Итак, в посттрадиционном обществе этика, наряду с задачей установления различий между писаными и неписаными кодексами, сама развивает и обосновывает нормы. В области хозяйства эта структура посттрадиционного общества… и другие сходные во многих случаях являются вирулентными: длительное обучение поэтому является необходимым до тех пор, пока перемены в научно–технических и организационных нормах не смогут перейти к коммуникационным нормам; и дискуссии о глобализации, хозяйственных стандартах и уровне социальной защищенности не воплотятся в «сознании общества» в контекст ценностного содержания. Так они станут предметом использования этики; их обоснованием и созиданием становится в посттрадиционном обществе этика.

При всех изменениях норм это общественное самосознание остается внутри философски обоснованных границ понимания – в смысле нашего изложения – рационально существующим. Поэтому хозяйственная этика предлагает шанс; что возможно при всех общественно запрещенных акциях, с тем чтобы достичь стабильность предусматриваемых связей между индивидуальными и коллективными действиями, не смотря на отсутствие всеобщего консенсуса по вопросу о нормах. Это достигается тем, что формируется индивидуальная система ценностей в посттрадиционном обществе и гарантируются следования им по отношению к своим партнерам. Данная система ценностей в свою очередь не может легко выполняться достигнутыми условиями. Кое–кто ожидаемые перемены ценностей может представлять так, что система ценностей уже не повторится, если уж она воплощена в жизнь. Однако возможно одновременное существование различных систем ценностей. Ведь согласие в ценностях в посттрадиционном обществе не достигается тривиальным образом; должно быть соучастие всех сторон в формулировании ценностей, без чего будет утеряно из виду функционирование ценностей в последующих жизненных действиях. Когерентность ценностей, их соответствие национальной и интернациональной системам права, как и границы действий, должны быть осмыслены. Для того, чтобы это достичь, философия должна развиваться как приспособленный для этих целей методический инструмент». Этими словами заканчивается статья Вольфганга Нойзера. Таков вывод немецкого философа о служебной функции философии.

Статья В.Нойзера написана хорошим немецким языком ( Hochdeutsch), стиль ясный, лишенный всякого намека на заумность, чем, к сожалению, страдают многие философы. Конечно, при переводе красота слога пострадала. Чувствуется, что идея циклического развития общества глубоко захватила автора. Сама по себе эта идея не нова и уже длительное время конкурируют концепции циклического и линеарного ( в прогрессистском или регрессистском вариантах) существования общества. Новизна концепции В.Нойзера видится в следующем. Во–первых, исследуется механизм превращения посттрадиционного общества в новое традиционное, причем в основе этого преобразования социума в свою противоположность лежат не столько войны, экономические спады или социально–классовые конфликты, а постепенные сдвиги в общественном и индивидуальном сознании, в ментальной сфере и эта ментальная революция приводит к коренной ломке картины мира, устоявшихся ценностей и образа самой истории. Во–вторых, автор дает оценку той стадии, на которой, по его мнению, находится современное общество и прогнозирует вектор его развития. Такой прогноз может иметь большой терапевтический эффект, поскольку дает возможность упредить или хотя бы смягчить негативные последствия очередной трансформации общества, его перехода в новую фазу бытия.

История общества — открытая книга, конец которой не знает никто, а предсказания проблематичны, ибо нет заранее заданной линии развития, а есть деятельность людей, а значит имеет место вариативность возможностей или, как выражался Луи де Бройль, «волна вероятностей». Оттого такая полифония голосов в исторической науке и в философии истории. Не лишне поэтому сравнить концепцию В.Нойзера с историческими эскизами его французских коллег, прежде всего с образами истории Пьера Шоню и Мишеля Фуко.

Благодаря работам, созданным обоими французскими мыслителями по истории европейской цивилизации, обновилась историческая мысль, и зафиксированы новые черты в образе истории. Оба предложили оригинальную историософскую концепцию, исходя из различных историографических установок, но положительно оценивая результаты интеллектуального творчества друг друга. Сравнивать их тем более интересно, что шли они к своим достижениям с противоположных сторон творческого процесса.

Пьер Шоню (р. 1923 г.) получил известность в конце 50–х годов благодаря фундаментальным исследованиям по экономике Испании ХУ1–ХУШ вв., а затем — громадной по объему и значению работе «Севилья и Атлантика». Ученик Ф. Броделя, он стал основоположником школы так называемой количественной или «серийной» истории, акцентирующей внимание на тех уровнях исторической реальности, которые поддаются измерению и статистической обработке. Впрочем, применение математических методов к осмыслению фактографии характерно было и для самого Фернана Броделя, в особенности для второго тома его уникального труда по истории материальной цивилизации[1].

После создания ряда монографий, посвященных истории Франции, Испании, Португалии, доколумбовой и Латинской Америки, Шоню покидает область чистой истории и занимается философией истории. Начиная с «Истории воображения» (1980). он выпускает целую серию, к сожалению пока не переведенных исторических трудов: «Во что я верю?», «История как социальная наука», «Религиозное сердце истории», «Свобода», «Апология посредством истории» и ряд других. Франция приобрела крупнейшего историософа. проделавшего путь от конкретной научной дисциплины, т. е. гражданской истории, к философии.

Мишель Фуко (1926–1984) проделал обратный путь: от философа — к историку. Будучи известным представителем французского структурализма, в 60 — 80–е годы он создает ряд трудов, которые ориентированы на историческую проблематику: «История безумия в классическую эпоху» (1961), «Рождение клиники. Археология взгляда медика» (1963), «Слова и вещи. Археология гуманитарных наук» (1960), «Археология знания» (1969), «Надзор и наказание» (1975), «История сексуальности» (т. 1: «Воля к знанию» — 1976, т. 2: «Пользование наслаждениями» — 1984, т. 3: «Забота о себе» — 1984)[2]. В 60–е годы им преимущественно исследуется «археология знания», а ключевой работой является «Слова и вещи», в 70–е годы — «генеалогия власти», а трудами — «Надзор и наказание» и первый том «Истории сексуальности», в 80–е годы — «эстетика существования», чему посвящены второй и третий тома «Истории сексуальности». В результате, никогда не покидая философию и в то же время, выходя за ее рамки, Фуко занял особое место в ряду самых значительных фигур западной мысли, предложив неповторимый вариант исторического познания.

Образы истории Шоню и Фуко совершенно различны, хотя и рождались в одно и то же время. Тем интереснее их сравнивать. Ведь именно на 80–е годы падает расцвет прижизненной славы Фуко как историка, а Шоню как историософа. Но если слава Фуко как философа оставалась незыблемой в среде философов, то Шоню как историософ встретил на Западе очень сдержанный прием среди историков. Особое неудовольствие вызвали среди специалистов его оценки настоящего состояния западной цивилизации и прогнозы на будущее.

Образ истории Шоню формируется на основе «новой исторической науки», которая сложилась в недрах школы «Анналов», и эволюционировала на протяжении 60 лет в качестве заметного интеллектуального движения. Шоню относится к третьему поколению школы, но вслед за Блоком, Февром и Броделем он не приемлет событийную историю. Родовая черта представителей «Анналов» — замена события рядом событий, т. е. ориентация на время «большой длительности», на вековые ритмы, создающие ощущение непрерывности исторического процесса. Поиск постоянства и непрерывности — методологический принцип и своеобразная историософия «Анналов». У Броделя концепция постоянства, тождественности культуры самой себе обрела образ устойчивости ее структурных черт, у Шоню — в виде неподвижной, «серийной истории». Генетическое понимание истории заменили категории, заимствованные из социологии Э. Дюркгейма, из структуралистских и функционалистских подходов, а это привело к переоценке и ревизии основных понятий классической историографии (время, событие, прогресс, социальная причинность и др.). У Шоню, как и у его учителя Фернана Броделя, это образ «стагнирующей истории» (Бродель), и задача заключается в том, «чтобы вновь обрести те правила, которые слишком долго удерживали мир в довольно трудно объяснимой стабильности…»[3].