Климент Александрийский и свт. Иоанн Златоуст: два взгляда на богатство и собственность - Н. Сомин

"Итак, кто презирает богатство, тот только подавляет в себе страсть к нему; напротив, кто желает обогатиться и умножить свое имение, тот еще более воспламеняет ее, и никогда не в силах подавить" /VII:647/.

"летать, скажешь, невозможно. Но еще более невозможно положить предел страсти любостяжания; легче для людей летать, нежели умножением богатства прекратить страсть к нему" /VII:648/.

«Всякому известно, что богатый более желает богатства, нежели бедный, подобно тому, как человек упившийся вином чувствует сильнейшую жажду, чем тот, который пил с умеренностью. Похоть не такова, чтобы могла быть погашена большим удовлетворением ее, но напротив от этого она еще более воспламеняется. Как огонь, чем больше получает пищи, тем более свирепствует, так и пристрастие к богатству, чем более получает золота, тем более усиливается» /VII:808/.

"Разве вы не знаете, что чем больше кто имеет, тем большего желает?" /XII:26/.

"ничто так не возбуждает страсти к богатству, как обладание им" /XI:870/.

Итак, чем больше человек имеет, тем более в нем воспламеняется страсть любостяжания, которая заставляет человека иметь еще больше. Этот эффект под названием «положительная обратная связь» хорошо известен в технике: система, как говорят инженеры, «идет вразнос», и ее разрушение неминуемо. Увы, то же самое происходит в системе «любостяжание-богатство», когда страсть любостяжания разрастается до гибельных пределов. О такой «мертвой петле» Климент не упоминает. Златоуст же без конца рисует жуткое состояние богатых – жертв этой «мертвой петли»:

на Мф.6,19-21 ("не собирайте себе сокровищ на земле"): "немалый для тебя вред будет заключаться в том, что ты будешь прилеплен к земному, будешь рабом вместо свободного, отпадешь от небесного, не в состоянии будешь помыслить о горнем, а только о деньгах, о процентах, о долгах, о прибытках и о гнусных корчемствах. Что может быть бедственнее этого? Такой человек впадает в рабство, более тяжкое, чем рабство всякого раба, и что всего гибельнее, произвольно отвергает благородство и свободу, свойственную всякому человеку. Сколько ни беседуй с тобою, имея ум пригвожденный к богатству, ты не можешь услышать ничего полезного для себя. Но как пес в логовище, прикованный к заботам о деньгах крепче цепи, бросаешься ты на всех, приходящих к тебе, - занимаешься только тем, чтобы для других сохранить лежащее у тебя сокровище. Что может быть бедственнее этого?" /VII:236/

"Нет безумнее человека, раболепствующего богатству. Одолеваемый он представляет себя повелителем; будучи рабом, почитает себя господином; связав себя узами, радуется; усиливая лютость зверя, веселится; находясь в плену, торжествует и скачет" /VII:535/.

"Он (сребролюбец - Н.С.) нападает на всех, все поглощает подобно аду, всюду ходит, как общий враг рода человеческого. Ему хочется, чтобы не было ни одного человека, чтобы ему одному обладать всем" /VII:321/.

2. Отдать нужно все. Итак, как же спастись богатому? По Клименту, нужно «хорошо» распорядиться своей собственностью. Об этом же не раз говорит и Златоуст:

"Итак, не будем осуждать богатства, не будем порицать и бедности вообще, но - тех, которые не хотят хорошо пользоваться ими, потому что сами по себе они вещи безразличные" /III:367/.

"Видишь ли, что добро не в бедности и не в богатстве, но в нашем намерении? Итак, направим его к добру и сделаем благоразумным. Если ему будет дано хорошее направление, то ни богатство не сможет нас лишить царствия, ни бедность причинить нам вреда" /XI:241/.

На 1 Тим.6,9 («А желающие обогащаться впадают в искушение»): "не сказал просто: богатые, а: хотящие, потому что и имея деньги можно хорошо распоряжаться ими, если человек будет презирать их и раздавать бедным. Следовательно, не таковых обличает он, а жаждущих приобретения" /XI:744/.

Снова, казалось бы, мы имеем ряд высказываний вполне в духе Климента. Но что значит «хорошо распоряжаться» богатством? И Климент и Златоуст отвечают: раздавать его бедным. Однако между позициями обоих отцов есть существенная разница. С точки зрения Климента, всю собственность раздавать и не нужно (иначе нечем благотворить) и невозможно (материальные вещи нужны для жизни); нужно лишь внутренне освободиться от власти богатства. А потому Климент подразумевает благотворительность, при которой богатый остается богатым.

Для Златоуста ситуация выглядит иначе: радикально разорвать «мертвую петлю» можно только освободившись от богатства. А отсюда под истинной милостыней святитель подразумевает полную раздачу имения бедным:

"Как же можно спастись богатому? Все стяжание свое делая общим для нуждающихся" /VII:751/.

"...если ты не подаешь, пока имеешь, ты не все еще исполнил" /VIII:518/.

"только тогда ты оправдаешься, когда ничего не будешь иметь, когда ничем не будешь владеть; а пока ты что-нибудь имеешь, то хотя бы ты дал тысячам людей, а остаются еще другие алчущие, нет тебе никакого оправдания" /XII:664-665/.

Почему же так строго? Златоуст подробно обосновывает свою позицию. Сначала рассмотрим обоснование на уровне «психологии богатства». Из гомилий Златоуста можно извлечь большой блок фрагментов, рисующих тотальное поклонение мамоне, повсеместное укоренение страсти любостяжания в мире. Златоуст живописует поистине страшную картину:

"Но, о, власть денег, очень многих из наших братий отлучающая от стада! Ведь ничто иное уводит их отсюда, как тяжкая та болезнь и иногда негасимая печь: это владычица, грубее всякой грубости, мучительнее зверя, свирепее демонов - она кружит теперь на площади, владея своими пленными, давая тяжкие приказания и нимало не дозволяя вздохнуть от гибельных трудов" /XII:311/.

" все мы простираем руки на любостяжание, и никто - на вспомоществование (ближним); все - на хищение, и никто - на помощь; каждый старается, как бы увеличить свое состояние, и никто - как бы помочь нуждающемуся; каждый всячески заботится, как бы собрать более денег, и никто - как бы спасти свою душу; все боятся одного, как бы не сделаться бедными, а как бы не попасть в геенну, о том никто не беспокоится и не трепещет" /XII:194-195/.

"До каких пор будем мы любить деньги? Я не перестану вопиять против них, потому что они причиной всех зол. Когда же мы насытим эту ненасытимую страсть? Что привлекательного имеет в себе золото? Я прихожу в изумление от этого... Откуда вошел этот недуг во вселенную? Кто может совершенно искоренить его? Какое слово может поразить и совершенно убить этого лютого зверя? Страсть эта внедрилась в сердца даже таких людей, которые по-видимому благочестивы" /XI:560/.

"В том-то и беда, что зло увеличилось до такой степени, что (добродетель нестяжания) стала, по-видимому, невозможной, - и что даже не верится, чтобы кто-нибудь ей следовал /VIII:441/.

"Этот недуг (хищение и любостяжание - Н.С.) объял всю вселенную, обладает душами всех, - и, поистине, велика сила мамоны!" /VIII:509/.

"О сребролюбие! Все свелось к деньгам, - потому и перепуталось! Ублажает ли кто кого, помнит деньги; называют ли несчастным, причина опять в них же. Вот о том только и говорят, кто богат, кто беден. В военную ли службу кто имеет намерение поступить, в брак ли кто вступить желает, за искусство ли какое хочет приняться, или другое что предпринимает, - не прежде поступает к исполнению своего намерения, пока не уверится, что это принесет ему великую прибыль" /VII:885-886/.

"О нем (богатстве – Н.С.) надо мне начать речь, потому что оно для многих, зараженных этою жестокою болезнью, кажется драгоценнее и здоровья, и жизни, и народной похвалы, и доброго мнения, и отечества, и домашних, и друзей, и родных, и всего прочего. До самых облаков достигает пламя этого костра, и сушу и море обнял огонь этой печи. Никто не тушит этого пламени, а раздувают все, как те, которые уже пленены, так и те, которые еще не пленены, чтобы быть плененными. Каждый может видеть, как все, и мужчина и женщина, и раб и свободный, и богатый и бедный, каждый по своим силам, день и ночь несут бремя, доставляющее великую пищу этому огню (...) Богатые никогда на оставляют этой безумной страсти, хотя бы овладели всею вселенною, и бедные стараются сравняться с ними, и какое-то неисцелимое соревнование, необузданное бешенство и неизлечимая болезнь объемлет души всех. /III:482-483/.

Подобные, буквально «вопиющие», цитаты можно приводить и приводить. "Простите, я дрожу от гнева" /X:208/ - восклицает святитель. Но если столь тотально и губительно сребролюбие, то и врачевство против такого опасного недуга должно быть радикальным. Отсюда и требование «отдать все»: ведь если оставить богатство, то благодаря «мертвой петле» не ровен час разовьется губительное сребролюбие. У Климента мы ничего подобного не найдем. Он рассуждает чисто теоретически: спасает не внешнее, а устроение сердца. Его пафос направлен на поддержание духа богатых на пути спасения. Златоуста же тотальность погони за богатством убеждает, что богатый – почти всегда любостяжательный.

Почти, но не всегда. Сам Златоуст приводит примеры ветхозаветных праведников: «Иов был богат, но не служил мамоне» /VII:243/. В том же контексте упоминает он и Авраама. Что же думает об этих случаях великий святитель? Его позицию раскрывает фрагмент, сказанный им по поводу «игольных ушей» (Мф.19,24):