Вид на счастье - Этта Гут

— Ой! — произнес кто-то в совсем уж глухой, просто-таки гробовой тишине, наступившей в зале после того, как отгремело эхо от «пидор@са горбатого» и «ватного мудилы».

В ответ на лице Клюва что-то дрогнуло. Этак необратимо, убийственно. И покрывшаяся нездоровым помидорным румянцем Тиша поняла, что сейчас умрет! Вот просто упадет, где стоит, и всё. Тем более что и Клюв теперь смотрел на нее так, будто мерку прикладывал — однозначно, для будущего гроба.

— Задумка… творческая, — замогильным голосом сказал он. — И исполнение дружное. Но есть вопрос: почему вы меня так не любите, Григорьева?

— Мы любим, очень любим, Илья Иванович, — кинулась вперед Сашка Петрыкина.

— Зайка моя, я твой тазик! — поддержал ее вайфайный Киркоров, но вдруг со всхлипом заткнулся — кто-то потрезвее добрался до Маргариты Николаевны и, прошипев: «Вы смерти нашей хотите?», вырубил ее «патефон».

— А шо такоэ? — возмутилась та, поднимаясь в полный рост вся в черном — только капюшона и косы ей не хватало, чтобы Тишина смертушка оказалась обставлена уже вообще всеми атрибутами.

— Это всё она! Всё она, Илья Иванович! — выплясывавшая рядом с шефом Петрыкина махнула рукой в сторону Тиши.

Махнула и… вдруг выстрелила из все того же игрушечного пистолета, который на свою, а, вернее, на Тишину беду к этому моменту уже успела перезарядить. Заряд конфетти и блесток обсыпал жертву с ног до головы, повергнув в состояние кататонического шока.

— Ранена! — задушенно прокомментировал Михалыч Ваныч.

— Убита, — возразил ледяным тоном Клюев, отстраняя от себя Ирусю с ее лабутенами и таки поворачиваясь спиной к разудалой общественности.

Глава 2

Как только шаги его, более всего похожие на каменно-тяжелую поступь Командора, стихли, все тут же загомонили. И только начавшая стремительно трезветь Тиша стояла посреди всего и понимала, что да — убита. Насмерть. Потому что уволена. И теперь совершенно непонятно, на что дальше жить, чем платить за еду, квартиру, проезд на метро. За одежду и художественную школу для растущей Мыши. Ну и за все остальное прочее.

— Догоняй, — негромко шепнул совершенно незаметно подкравшийся сзади Михалыч Ваныч. — Иначе трындец котенку. Не простит. Знаю уж его.

— Но это же случайно все! Я ничего такого… И вообще шутка… — проблеяла Тиша.

— Такая себе… — хмыкнул Михалыч Ваныч и энергично подпихнул в спину. — Еще и Петрыкина эта со своей пукалкой: «Это все она! Это все она!» Удавил бы, да времена нынче больно гуманные. Короче, дуй за Ильей следом, уговаривай и не бзди. Потому как, может, оно и к лучшему все…

По поводу «к лучшему», Тиша ничего не поняла, но что-то внутри, сильно похожее на интуицию, подсказывало, что опытный кадровик прав. Однако от подобного понимания смелости не прибавлялось никак, а способ ее по-быстрому укрепить имелся лишь один. Пошарив вокруг алчущим взглядом, Тиша увидела ту самую зеленую бутылку шампанского, которое «выстрелило» в момент появления Клюва. Она была наполовину пуста, но оставшегося могло вполне хватить для укрепления боевого духа. Короче говоря, она лихо хлебнула прямо из горла, чихнула из-за налезших в нос пузыриков, а после устремилась вслед за разгневанным Клювом…

И это было последнее, что она помнила.

Мамочки родненкие! Что же она творила, уйдя в алкогольную тень? И чем дело кончилось? На глаза попался еще один «кадр» из киноленты под названием «Новогодний корпоратив» — рисунок, на котором Мышенция изобразила, как один развеселый человечек с подозрительно знакомыми рыжими кудрями на глупой башке (Тишь пощупала свою такую же огненную и вытянула из волос очередную блестяшку) в дурацкой новогодней шапочке засунул в рот другому что-то исключительно похожее то ли на связку противотанковых гранат времен Второй мировой, то ли на пачку китайских новогодних салютов. Засунул и теперь коварно поджигал (или все-таки поджигала?) фитиль…

— Мышь, а Мышь, а это кто?

— Ты.

— Я?! Но почему?..

— Отрыв башки, — пояснила Мышь, — который ты бедному Деду Маразму сделала! — Палец переместился с поджигательницы на мужичка, который смирно стоял со взрывчаткой в широко раскрытом рту. — А без бороды он, потому что нету ее уже — сбрил.

— Кто?

— Дедушка Маразм, — проговорил кто-то от дверей в мышиную комнату, и Тиша от неожиданности даже голову в плечи втянула, оборачиваясь.

Она что, вчера по пьяни дверь входную забыла закрыть? Иначе откуда взялся этот тип, который нагло вперся в чужую квартиру и, более того, в комнату к Мыши?!

Осознание, что в результате может пострадать дочь, встряхнуло. Адреналин плеснул в кровь, гася первоначальный испуг. Тиша, мигом обретая секундой ранее отсутствовавшие силы, вскочила на ноги и загородила собой ребенка. Из оружия под рукой оказалась только детская табуретка, расписанная цветочками. Ее-то Тиша и схватила, выставляя ее перед собой ножками вперед… Да так и застыла дура-дурой. Во-первых, потому, что незнакомец был спокоен, нападать даже не думал и смотрел иронично. А во-вторых, потому, что Мышь его явно узнала, совершенно не боялась и даже, кажется, обрадовалась:

— Ну я же говорила! Так тебе точно лучше! Правильно, что я тебя уговорила.

— Это точно — уговорила, — со вздохом согласился незнакомец, который все больше напоминал Тише кого-то.

Сощуренные глаза, крупный нос, соль с перцем в довольно длинных волосах. А еще внезапно открывшиеся из-за отсутствия усов и бороды чувственные губы и решительный подбородок…

— И-илья И-ив-ванович? — поскальзываясь на гласных и спотыкаясь о согласные, неуверенно предположила Тиша.

— Дед Маразм, — с легким полупоклоном поправил совершенно внезапный, непонятно откуда тут взявшийся Клюев, а после припечатал: — Остальные, данные вами мне вчера определения, — все возрастного ограничения восемнадцать плюс, так что я озвучивать их пока не стану. Попозже… обсудим.

— Я ничего не помню. Ничего! Как… Как получилось, что вы здесь?..

— Я был зол, — отрезал Клюев и скрылся в глубинах квартиры.

Тиша же так и осталась стоять, разинув рот и выпучившись в загорелую и весьма мышечно-фактурную спину своего начальника. Голую. Да и ниже были только трикотажные спортивные штаны, в которых Тиша с некоторым смущением признала свою собственную одежку. Клюевскую задницу они обтягивали неприлично плотно, да и коротковаты оказались, и от этого стало как-то особенно неловко. Был зол? И что это должно значить?

— Как он тут оказался? — свистящим шепотом спросила Тиша дочь и, подозревая худшее, прислушалась к собственным ощущениям, пытаясь понять, было что между ней, пьяницей чертовой, и… и Клювом.

Господи боже! Между ног не тянуло, хотя могло бы — сто лет назад ведь в последний раз было что-то, ну, такое. Да и вокруг губ не чувствовалось раздражения, хоть тоже могло, потому что, если