Апокрифический диалог - Лев Гумилев

Ценнее соображения антрополога. Характеристика субъекта, хотя и не является причиной «зигзага», может кое-что прояснить в происшедшем, оценить размеры содеянного и его последствий. Но надо помнить, что его данные – вспомогательный материал, а суть дела в логике событий, которую ищет автор книги, используя историю и географию. По сути дела, он употребляет мою методику расследования. Так мне ли с ним спорить? Автор: Спасибо.

Географ: География – наука синтетическая. Она всегда граничит с соседними, точнее, смежными науками, используя данные математики, зоологии, ботаники, экономики, социологии, оставаясь при этом самой собой. Все явления географической среды динамичны, но литературоведы, источниковеды, искусствоведы изучают предметы статичные: тексты, картины и т.п. Поэтому мы считали, что история нам не нужна.

К счастью, мы ошиблись. Оказалось, что есть этническая история, изучающая процессы, проходящие в биосфере Земли и меняющие ее облик. Для такой постановки научной проблемы история – дисциплина вспомогательная, собирающая и накапливающая первичные данные, а этнология – способ их обработки для нужд природоведения. Короче, Клио не следует ссориться с Уранией; на Парнасе места много для всех сестер.

Великий ученый, академик Бэр, мечтал о построении «мостов между науками». Этнология-это один из таких «мостов». Она описывает и объясняет изменения поверхности Земли, произведенные человеком, по значению равные геологическим катаклизмам малого масштаба; к этим катаклизмам относятся миграции растений и животных, изменение химического состава почв, искусственное преобразование рельефа путем архитектуры, ибо города и их руины создают метаморфизованный антропогенный рельеф, отличающийся от природного. Человечество – активная часть биосферы и как таковая входит в компетенцию географии.

Итак, если историки пренебрегают этнологией, действительно построенной не на пересказе текстов, а на наблюдениях, проверенных и осмысленных, то географам эта наука близка и нужна. К автору может быть предъявлена только одна претензия. Он должен показать, как и почему не происходит слияния этносов, даже при одинаковом уровне техники и материальной культуры.

Казалось бы, что в искусственно созданной техногенной среде, например в урбанистических мегаполисах, мозаичная этносфера может слиться в монолитную антропосферу, осуществляя при этом единый общечеловеческий прогресс. Пока картины этого будущего расцвета описываются писателями-фантастами, но ведь мечта – тоже движущая сила прогресса.

Автор: А почему в природной среде мы не наблюдаем ничего аналогичного? Горы сглаживаются в одних местах и растут в других; циклоны меняют пути прохождения, создавая колебания климата не на всей планете, а в отдельных регионах, что, в свою очередь, влияет на флору и фауну. Природа Земли динамична, а для того, чтобы создать и поддерживать мегаполисы, необходимо брать дары этой меняющейся природы, а это значит, что надо меняться вместе с ней. И, кроме того, сами люди, поскольку у них есть тела, являются частью вечно меняющейся природы, ибо они так же подвержены мутациям, как все другие организмы. И эти мутации так же неуправляемы у людей, как и у вирусов гриппа.

Нет, если бы мечта фантастов осуществилась, то разнообразное творческое и мятущееся человечество превратилось бы в эндемичную популяцию, вроде новозеландской гаттерии. Желательно ли это? Ведь это финал энтропийного процесса!

Географ: Разумеется, нет! Но, исходя из Ваших идей, такая судьба нашим потомкам не грозит, так как пассионарные толчки то и дело перемешивают антропосферу, чем поддерживают меру разнообразия. Однако межэтнические коллизии ведут то к обмену информацией, то к столкновениям, часто весьма разрушительным. Упускать из виду эту проблему нельзя. Видимо, придется Вам написать еще одну книгу.

Научный сотрудник: Странные вы люди. И чего вам надо? Принцип науки: «Тех же щей, да погуще влей!» Диссертацию написать, конечно, надо, но так, чтобы оппоненты узнавали в ней свои собственные мысли, ученый совет скучал, а диссертанту оставалось лишь кланяться и благодарить. А потом, для выполнения плана можно писать положительные рецензии, популярные статьи и читать лекции в обществе «Знание». А если и это не удовлетворяет тщеславного автора, пусть он купит себе цветной телевизор и ходит в туристские походы. И план будет выполнен, и начальство довольно.

Автор: Аналогичные советы мне давали неоднократно. То это были почтенные профессора, то директора издательств, то мои сверстники, уже купившие дачу и машину. Но я им не внял, и вот почему: есть еще одна категория, забываемая ими, – читатель; и еще одна эмоция – разочарование. Если мои работы не читают – мне обидно, но виню я только себя: не сумел написать. А когда со мной спорят, даже студенты после лекции, я счастлив. Меня радует, что мои собеседники думают.

Нет, я не навязываю Вам мой жизненный тонус. И отнюдь не осуждаю Ваши идеалы. Просто у меня иные представления о науке и ее задачах, причем поводов для споров с Вами у меня нет. Попробую объяснить свою точку зрения подробно.

Применим классификацию по произвольно выбранному принципу. Преимущество его в том, что он исчерпывающ и нагляден. Выделим четыре подхода к научной деятельности и результатам ее:

1. Подход кропотливый – составление необходимых пособий: библиографических справочников, подготовка к печати рукописей, проведение серий экспериментов, переводы и комментарии к текстам. Эти труды нужны и почтенны. Они фундамент науки. Их читают специалисты, которые их ценят и уважают как полуфабрикаты. Эти труды используют, но им в голову не приходит эти книги любить. Впрочем, те на любовь и не претендуют, ограничиваясь сознанием своей необходимости.

2. Подход мотыльковый – легкая, изящная популяризация малоизвестных или спорных сюжетов; споры в защиту парадоксальных теорий, без претензий на точную аргументацию; рецензии, более или менее остроумные, реклама и рекламация чужих работ. Желательна широта образования, но глубина в этом жанре противопоказана, потому что она труднодоступна для широкого читателя. Этот подход весьма полезен для науки, так как подготавливает читателя, особенно юного, и осуществляет связь абстрактной мысли с повседневной жизнью. Опасен только переход доброкачественной занимательности в воинствующий дилетантизм. Конечно, досадно, что живут эти, часто талантливые произведения, как мотыльки: прочтя, их забывают.

3. Третий подход наименовать трудно, хотя он основной и два предыдущих существуют ради него. Сокровищница науки – это обобщение накопленных знаний в системе аспектов, позволяющих обозреть предмет исследования целиком, а затем довести его до читателя. Иначе говоря, это монография, трактаты «всеобщей истории», глобальные географические описания и т.п. Чтобы написать такой труд, надо освоить предмет и прочувствовать тему, а чтобы сделать его доступным для читателя, надо вскрыть себе вену и каждую строку напитать своей кровью, разумеется, фигурально. Иначе автор рискует быть единственным читателем своей книги. И чем больше «крови» перелить в печатные строки, тем больше читатель любит книгу, а иногда даже благодарен ее автору.

Этот акт «переливания крови» обычно не дает автору ничего, кроме морального удовлетворения. Однако это удовлетворение таково, что ради него стоит жить, даже поступаясь удобствами, служебными неприятностями, интригами завистников и недоброжелательством коллег. Духовное одиночество – это подобие ада; прорыв к читателю, т.е. к его вниманию и пониманию, – путь через чистилище. Удовлетворение сделанным – награда за труд, большая, чем зарплата и гонорары. Но это еще не вершина.

4. «Огненная» наука – творческая вспышка, в которой ассоциации, вроде бы случайные, сливаются в нечто целое, единое, новое, т.е. неизвестное автору доселе. Научная мысль, необходимый труд, самопроверка и проверка первичных данных не предшествуют огненной вспышке озарения, а следуют за ней, обрекая автора на служение научной идее, возникшей помимо его желания, а иногда и вопреки его намерениям.

Что это за «вспышка», откуда она берется, почему ее нельзя ни забыть, ни отбросить – не знаю. Знаю только, что это бывает и что люди, с которыми это случилось, пренебрегают выгодами и тягой к радостям земной любви, покоем и страхом. Так воскликнул Мартин Лютер: «Я здесь стою, и не могу иначе!», Галилей пробормотал: «А все-таки она вертится», Мансур ал-Халадж заорал: «Я – истина!», и, наконец, В. И. Вернадский написал в своей тетради слова: «...химическая энергия живого вещества биосферы»[2].

Эти моменты, случающиеся крайне редко, можно понять как импульсы влечения (аттрактивности), вырастающие внезапно и подчиняющие себе рассудок и волю человека на весь остальной период его земного существования. Именно они отличают «ученого» от «научного сотрудника», которому я больше ничего не сумею объяснить.