Апокрифический диалог - Лев Гумилев

Лев Николаевич Гумилев

Апокрифический диалог

Автор: Литературный прием «диалога» позволяет суммировать разнообразные вопросы, некогда заданные автору, и длинные беседы с читателями и их знакомыми. Преимущество жанра «диалога» – лаконичность. Итак, предлагаю диалог.

Антрополог: Почему Вы отбрасываете антропологию? Это нелогично. Если считать этногенез явлением не социальным, то оно должно быть биологическим, а раз так, то расовый признак должен иметь решающее значение. Ведь не отрицаете же Вы наличия отдельных рас, с присущими им наследуемыми признаками?

Автор: Конечно, нет. Расы существуют как подразделения вида Homo sapiens. По принятому делению их три, по В. П. Алексееву их шесть[1], так как он выделяет в самостоятельные расы американоидов, австралоидов и «койсанскую расу» в Южной Африке (готтентоты, бушмены и др.), но этносов – сотни и даже, может быть, больше тысячи, если когда-нибудь удастся сделать полный подсчет за 30 тысяч лет. Уже одно это показывает, что системы отсчета в антропологии и этнологии различны.

Затем, расовые признаки могут определить пигментацию кожи, рост, толщину волос, а иногда даже темперамент, быстроту реакции, половую потенцию, но не пассионарность – основной этногенный фактор.

Кроме того, все этносы в начале своего возникновения были плодом скрещения двух и более расовых типов, способов взаимодействия с вмещающими ландшафтами и даже психическими складами. Только в результате длинного процесса энтропии эти различия уравниваются и получается «чистый» этнос с единым стереотипом поведения, но беззащитный и нежизнеспособный.

Антрополог: Но не будете же Вы отрицать, что физиологические расовые особенности не накладывают своего отпечатка на культуру, в которую входят их особи?

Автор: Конечно, нет, но заметьте, что Вы ввели третью систему отсчета – культуру. Однако понятия «культура» и «этнос» столь же несоизмеримы, как добавляемая к ним «раса». Эти аспекты не только не покрывают друг друга, но и не пересекаются. Не люблю теоретизировать и приведу пример. А. С. Пушкин имел негритянскую примесь, т.е. был мулат. В его характере были негритянские черты, но ни для окружающих, ни для него самого это не имело никакого значения. Мало этого, он говорил и читал по-французски с раннего детства, т.е. по культуре был западным европейцем. Ну и что? Знание иностранного языка просто расширило его кругозор, но русский патриотизм лежал глубже и не был затронут стихами Парни. Так, значит, надо искать эту среднюю стихию, на которую не влияют ни «кровь» (расовые черты), ни образование. Это и есть этническая система отсчета, которая, по нашей гипотезе, лежит в ритме (частоте колебаний) биополя. Многообразие ритмов очень велико... и каждый ритм соответствует особому этносу, возникает и пропадает в историческом времени и, являясь природным феноменом, формирует стереотип поведения этноса или этнопсихологию. Это явление заслуживает самостоятельного изучения, а не сведения к расе или культуре.

Антрополог: Но ведь расы очень различны; так можно ли игнорировать возможности каждой из них?

Автор: Да нет, зачем? Любое знание лучше невежества. Однако все этносы находятся в тех или иных фазах, а расы развиваются так медленно, что их часто воспринимают как категории стабильные и присущие расоносителям. Это еще не беда, но, увы, за характеристикой постоянно следует оценка: «выше – ниже», «лучше – хуже», «прогрессивнее – регрессивнее».

Разве законно предпочитать анионы – катионам или кислоты – щелочам? Так же неправомерно вносить категорию качества в элементы системы, называемой «человечеством». Эти элементы разнообразны, но дополняют друг друга; поэтому при сравнении их между собой понятия «лучше – хуже» неуместны.

И наконец, принцип расовой диагностики – сходство признаков, а этнический – различие взаимодополняющих элементов системы, причем именно разнообразие (при единой доминанте) определяет стойкость этноса в межэтнических коллизиях, не всегда трагичных, но всегда опасных. Итак, не следует смешивать две науки в одну, чтобы затем спорить о том, что важнее. Синтез наук состоит в том, чтобы, обмениваясь информацией, помогать друг другу, а не подменять одной наукой другую. Не так ли?

Антрополог: Да, тут спорить не о чем.

Философ: Нет, погодите... В истории существует социальный прогресс, развитие производительных сил и смена производственных отношений. Одни общества продвинулись далеко вперед, другие отстали. Значит, сравнение их по этому принципу возможно и, более того, закономерно. Социальное развитие спонтанно, а поэтому не зависит от природных явлений. Соотносить природные импульсы со спонтанным движением – географический детерминизм, что неприемлемо. Плохо, только, что нет объяснений отсталости и регресса, наблюдаемых очень часто; но даже при этом понятие энтропии, т.е. уравнения потенциалов, кажется противоречащим принципу прогрессивной эволюции. Неужели автор книги отрицает прогресс?

Автор: Зачем отрицать или признавать? Лучше объяснить свою точку зрения, неизвестную Вам потому, что она нова.

Философ: А что может быть кроме движения вперед или назад?

Автор: Форм движения три. Известная Вам поступательная, вращательная, породившая в древности теории циклизма истории, не выдержавшая критики при проверке на фактическом материале, и колебательная. Тронутая струна на скрипке звучит и смолкает, но в ее движении нет ни «переда», ни «зада». Именно эта форма движения – затухающая вибрация отвечает параметрам этнической истории.

Философ: Но где же тогда прогресс?

Автор: В социальной форме движения материи! Только там идет прогрессивная смена формаций, на основе развития производительных сил и производственных отношений. А там, где нет развития техники, – нет и прогресса. Вот Вам объяснение «застоя».

Философ: Но при чем здесь энтропия?

Автор: Для объяснения спонтанного социального развития принцип энтропии, действительно, неприменим. Но для дискретных процессов этнической истории он необходим: ведь люди – организмы, живущие в коллективах, возникающих и исчезающих в историческом времени. Это – этносы, а процесс от их возникновения до распада – этногенез. Смысл этногенеза в утрате импульса, создавшего систему, до нулевого уровня – гомеостаза. Ничего подобного мы не видим ни в социальном развитии, ни в биологической эволюции, ни в циклическом движении планет вокруг Солнца. Следовательно, социальное развитие, биологическая эволюция и этногенез – явления несоизмеримые, как, например: длина, вес, степень нагрева и электрический заряд тела, хотя они вместе дают возможность описать предмет в его развитии, т.е. фазу процесса его становления, даже если это только момент.

Философ: Но какое измерение Вы считаете главным? Без ответа на этот вопрос Вы скатитесь к теории многих факторов, отброшенной еще в прошлом веке, так как она не давала возможности улавливания закономерности развития.

Автор: Для каждого объекта «главным» является свой фактор, выявленный путем эмпирического обобщения. Этим путем установлено, что этносы возникают то тут, то там. Значит, энтропийному процессу – этногенезу – предшествует негэнтропийный взрыв, своего рода – толчок, импульс которого закономерно затухает в историческом времени от сопротивления среды или при рассеянии энергии. Вряд ли Вы будете защищать мнения профанов, что разрушительные завоевания совершались по капризу злых и глупых правителей, которым почему-то подчинялись их добрые и умные подданные и ради алчных начальников позволяли себя убивать в ненужных им войнах. Хотя в популярной литературе такие сентенции встречаются, но они не заслуживают обсуждения уже по одному тому, что под таким углом зрения нельзя объяснить, почему обижаемые не сопротивлялись обидчикам. Короче, почему древние, развитые цивилизации, обладавшие экономической базой, культурой и совершенной для их времени техникой, исчезли, равно как и создавшие их этносы, а на их месте появились новые, хотя от этой замены не выиграл никто? И наконец, везде ли так, или гибель Рима в V в.– только частный случай, которого могло и не быть? По-моему, здесь, как и в социальной истории, есть своя закономерность, в которую укладываются случайности, погашающие друг друга, но неспособные нарушить общий ход этнической и социальной истории.

Философ: Ну, раз Вы признаете диалектический монизм, в котором сочетаются случайности и закономерности, то у меня повода для спора нет.