Месть Бела - Джеффри Арчер

Как после душного дня окунувшись в прохладный вечер, как после погони почувствовав сейм и безопасности, киммериец испытал огромное обличение. Жажда отступила, пожар в горле угас. Но этим чудеса не закончились. Стремительно, как вода из бочки с пробитым днищем, уходила из его головы боль. Ей на смену заступали ясность ума и легкое, веселящее опьянение. Тело ощутило прилив сил, даже появился аппетит.

Все было бы совсем чудесно, если б еще забылось то, что он пытался винным потоком заглушить вчера (да и не только вчера). Но то не уходило, копошилось на дне души, как копошатся черви в сердцевине переспелого яблока.

— А имя мое Симур, — напомнил о себе сотрапезник. — Вижу, ты ожил.

— Благодарю, вино у тебя и вправду чудодейственное. Это твой дом?

— Нет, не мой. До моего мы бы вчера не добрались. Это дом одной моей знакомой... очень близкой знакомой.

— Не бедная знакомая, — заметил Конан, щелкнув по серебряной чаше и кивнув в сторону дома.

— Не бедная, — согласился назвавшийся Симуром. — Она — хозяйка «Розовых льдинок», где самые симпатичные в Шадизаре толстушки.

Киммериец улыбнулся, показывая тем самым свое знакомство с упомянутым заведением.

— А симпатичнейшая из толстушек, — продолжал Симур, — разумеется, сама хозяйка. Она, едва поднялось солнце, убежала, хлопотунья, к своим девочкам. В эти дни, пока идет праздник, у них уйма работы.

Выступающий в роли хозяина друг хозяйки дома наполнил свой и Конана сосуды целебным полусухим.

— Что это за место? — спросил киммериец, одним глотком осушив полчаши и потянувшись к блюду с халвой.

— Купеческий квартал.

— Ого, куда занесло. Хотя, впрочем...

— Хорошо, не занесло в тюремные подвалы. — Улыбка растянула полные щеки человека в белых одеждах. — Еле успели унести ноги перед самым носом у нагрянувших стражников. Может, помнишь славную потасовку в «Гремучих змеях»?

Конан отрицательно покрутил головой.

Возникла пауза. Северянин допил свое вино. Делать ему в этом доме было уже вроде и нечего. Поспал, попил-поел, чего боле? Зачем людям мешать? Киммериец надумал уходить.

— Рассказывай, — заявил вдруг новый приятель Конана.

— Что?! — вырвалось у киммерийца, и это был скорее не вопрос, а угроза.

— То, что хочешь рассказать. — Человек в белых одеждах уже не сидел, отвалясь на спинку высокого стула, а навалился на стол, приблизив тем самым себя к собеседнику, и смотрел ему прямо в глаза. — Ты так и хочешь медленно сходить с ума?! Ты думаешь в одиночку справиться со своими мозгами?!

Конан встал. Угрожающе белели костяшки сжатых кулаков. Его меч прислонен к перилам террасы — только руку протяни. Но для того, чтобы вырвать длинный язык из глотки этого наглеца, меч не понадобится.

— У тебя пока нет причины впадать в ярость, Конан из Киммерии. Прежде разберись — друг я тебе или враг, хочу я тебе помочь или желаю зла. Садись спокойно, и поговорим. — Человек в белых одеждах не отпускал взглядом взгляд варвара.

Конану не нравилось, когда с ним так говорят — как с недоумком. Он едва сдерживал выплеск своего гнева. Но еще немного, и он возьмет за грудки этого самодовольного болтуна. Не хватало капли. Пока северянин лишь со злостью проговорил:

— Мне от тебя ничего не нужно, незнакомец. Тебе что-то нужно от меня?

Симур понимал, что варвар на грани, еще толчок с его стороны, и дикарь станет неуправляемым, подчинится своей клокочущей ярости. Надо быть аккуратней. Он легко добился того, что киммериец рассвирепел. Собственно, как и предполагалось, это было не трудно сделать. Теперь, чтобы заставить этого любопытного дикаря заговорить, следует успокоить его, и, когда раздражение спадет, он, как и всякий другой после бурного выброса эмоций, сделается на время мягче, податливее. Тогда его без труда можно будет вызвать на откровенность. Симур сказал:

— Я тебе нужен. Но ты пока не знаешь об этом. Я сейчас все объясню. Выслушай меня, а потом этого вынеси свое суждение — стоит ли нам продолжать этот разговор, нужен ли он тебе и мне. Я так думаю, что нас свели вчера боги, отвечающие за пересечение человеческих судеб.

То ли невозмутимое спокойствие собеседника передалось киммерийцу, то ли северянину просто некуда было спешить, а, может, от того, что в последние дни Конан был не похож сам на себя, но гнев варвара, если не пошел на убыль, то хотя бы остановился на достигнутой точке кипения, что позволило ему сесть на прежнее место и произнести:

— Начни, а я послушаю. И Симур начал:

— Сперва обо мне. Имя мое тебе теперь известно. О моем отце ты, мне думается, что-нибудь да слышал. Это никто иной, как бывший градоправитель Шадизара. Да-да, это так. А ни ростом, ни цветом лица и волос я не похож на заморийца благодаря своей матери — она родилась и выросла в Бритунии. Откуда ее и привез отец, вернувшись из набега на бритунские города. Сперва она была одной из его многочисленных наложниц. Потом стала любимой наложницей. Еще какое-то время спустя, когда отца назначили градоправителем, он подарил матери свободу, дом в квартале, где проживает знать, и пожизненное содержание — ей и своему сыну, то есть мне. Таким образом, я был избавлен от забот о хлебе насущном и мог проживать жизнь по своему усмотрению. Этот медальон, кстати, от отца. На нем его фамильный герб.

— Зачем ты мне об этом рассказываешь? — недовольно перебил рассказчика Конан.

Человек в белых одеждах умоляюще приложил руку к груди:

— Еще немного, и ты поймешь. Позволь мне закончить. Дело в том, что я посвятил свои пролетевшие сорок с небольшим лет такому занятию, как постижение законов, по которым живет этот мир, постижение сути человека, постижение причин и основ всего сущего. Бессчетное количество прочитанных книг, бесед с людьми, знающих о чем-то гораздо больше иных, часов, проведенных в размышлениях. И как результат всего этого — смею сказать, я достиг некоего Знания, позволяющего мне считать себя если не мудрецом, то человеком, разбирающимся лучше многих в тайнах и загадках этого мира и человека.

— Ну и что? — Улегшееся было недовольство киммерийца вновь нарастало, поскольку пока он не мог взять в толк, зачем ему нужно сидеть и выслушивать россказни какого-то там сына градоправителя и бритунки.

— Немного терпения. Теперь о тебе. Если я ошибся, если то, о чем я скажу сейчас лишь мое заблуждение, то прими мои извинения, и мы закончим этот разговор. Сегодня утром я обдумал наши вчерашние похождения, наши бессвязные пьяные беседы... Тебя что-то мучает, Конан из Киммерии, что-то не дает тебе покоя, да? Что-то, не так давно происшедшее с тобой, потрясшее тебя настолько, что ты перестал быть самим собой. Утратил прежнюю уверенность в себе. То, что произошло, не отпускает тебя, преследует, ты только об этом и думаешь. А больше всего ты думаешь: «А не схожу ли я с ума? Не становлюсь ли одним из тех ненормальных, что бродят по городу в нелепых одеждах и несут всякую чушь? Не заболел ли мой мозг?»